идет, идет,
И наконец доходит до лачуги,
Где фермерша давно уж ждет
Грязнули этакой и прислуги:
Свиные стойла убирать
Да тряпки сальные стирать.
Теперь в чуланчике за кухней — двор принцессы.
Нахалы грубые, презренные повесы,
Все деревенщина и мужичье,
Противно тормошат ее.
Приходится сносить обиду и насмешку;
Хозяева и батраки
Остротами ее терзают вперемежку
И чешут поминутно языки.
Но раз, изнемогая от тоски,
Воскресную с утра закончив спешку,
В каморке запершись на все замки,
Она умылась, сундучок достала,
Флакончики открыла, пузырьки
И перед зеркальцем принаряжаться стала.
Ах, лунный цвет слегка ее бледнит,
А солнечный немножечко полнит…
Всех лучше платье голубое!
Подобных нет и у морских сирен.
Одна беда: в чулане за собою
Никак не распустить великолепный трен.
О, счастье созерцать такие превращенья,
Всех женщин во сто крат быть краше и милей!..
Все это дало силы ей
Шесть долгих суток ждать второго воскресенья.
Мы не сказали до сих пор,
Что в той же местности обильной
Король роскошный и всесильный.
Перепела, коростели.
Индюшки, стрепеты, цесарки,
Фазаны, журавли, павлины и пулярки —
Все размножались и росли
Стадами пестрыми в великолепном парке.
И в этот парк, в отъезжие поля,
Наследник жаловал весьма охотно —
Повеселиться беззаботно
С толпой придворных короля.
То не был принц — фигурка восковая:
Его геройский вид, ухватка боевая
Бросали в битвах в дрожь железные сердца.
Принцесса издали в него уже влюбилась;
Ей все яснее становилось:
Кровь благородного отца
И под ослиной шкурою струилась.
«Как полон взор его величья и огня! —
Она шептала с тайной страстью. —
Как та упьется сладкой властью,
Кто покорит его, пленя!
Ах, если б он любил девиц в ослиной коже, —
Она бы стала лучше и дороже
Всех пышных платьев для меня!»
Однажды этот принц, по ловлям и засадам
Набрел на хижину за темным садом,
И к скважине дверной приник случайным взглядом.
В тот день был праздник на дворе, —
Принцесса тешилась нарядом…
Всю в золоте и жемчугах,
В алмазных брызгах, в солнечных кругах,
Увидел он ее совсем с собою рядом.
Окаменев на полпути,
Охвачен пламенем желанья,
В груди горячего дыханья
Не красотою он пленился невозвратно:
И мрамор царственный ланит
Пленяют мудрого стократно,
Когда, стыдливостью повит,
Весь юный облик сладостно и внятно
О благородстве духа говорит.
Три раза, пламенем неистовым палимый,
Касался принц дверей рукой неумолимой,
Три раза, робостью нежданною объят,
Перед святынею он отступал назад.
И, удалясь затем в дворцовые покои,
Гонимый сладкою тоскою,
Хоть был веселый карнавал,
Не ел, не пил, не танцевал;
К охоте, опере, забавам и подругам
Он охладел, и все замолкло в нем,
Сожженное одним недугом —
Смертельной томности таинственным огнем.
Он спрашивал: как имя той прелестной,
Что так жестоко заперта
В аллее мрачной, в келье тесной,
Где грязь, и смрад, и темнота?
«Ослиной Шкурой, — принцу отвечают, —
Грязнулю эту величают,
Затем что шкуру носит день и ночь.
Она грязнее всех животных.
С ней порошков не надо рвотных,
Чтоб страсть любую превозмочь».
Но юноша не верил, удивленный:
Ведь несравненной красоты
Хранил он в памяти влюбленной
Неизгладимые черты.
В смятенье тяжком королева, —
Виновных нет вокруг, причины нет для гнева:
«О сын единственный, кто вас обидеть мог?»
Он горько плачет, он рыдает,
Мечта безумная его снедает —
Ослиной Шкурой сделанный пирог!
И королева-мать его не понимает.
«О боже! Это же урод! —
Придворные лепечут перед нею. —
Ведь Шкура эта скотницы грязнее!
Да эта Шкура — черный крот!» —
«Пустое! — королева отвечает. —
Должны мы делать все, чего попросит он,
Хоть золотом кормить, коль он того желает».
Взяла насеяла муки,
Под вечер утворила в тесте
Чтобы румяной сделать корку;
Забилась в темную каморку,
Почище смыла со стола
И с нежных рук остатки сажи [70]
И, чтоб ватрушка выдалась бела,
Надев серебряный корсажик,
Месить усердно начала.
Иные говорят: трудясь необычайно,
Она-де впопыхах — совсем-совсем случайно! —
В опару уронила перстенек.
Но от того, кто сказку помнит точно,
Нередко можно выслушать намек,
Как будто это сделалось нарочно.
Само собой, покуда сквозь замок
Она его видала тоже.
Как раз на женщину похоже!
У них на это есть чутье:
Чуть кто посмотрит на нее,
Что до меня, то мнение мое:
Колечко это — был расчет ее —
Вернуть назад влюбленный принц не может,
А между тем пирог больного так прельстил,
Он пожирал его с такою страстью жадной,
Что, право, кажется удачею изрядной,
Как он кольца не проглотил.
Зато, увидев изумруд бесценный,
Тот перст, что мог его носить,
Был принц охвачен томностью блаженной
И мигом в головах запрятал перстенек,
А так как жизни слабый огонек
Чуть брезжил в нем, и он худел ужасно,
И нестерпимый жар кипел в его крови, —
Решили медики единогласно:
Принц умирает от любви.
Женитьба, как ни кинь, значительно полезней
Микстур и порошков от множества болезней:
Но под конец: «По общей просьбе страстной
Женюсь, — сказал, — но лишь на той прекрасной,
Кому мой перстень в самый раз».
Услышав странное условье,
Родители к нему склонились в изголовье,
И бледный луч надежд безжалостно погас.
Теперь пуститься в поиски придется, —
Не ведая гербов, не требуя корон, —
Кто может сквозь кольцо пролезть на царский трон?
Меж женщин скромниц явно не найдется:
Заявят равные права.
И впрямь, лишь слух прошел, что каждой тонкоперстой
До трона все врата отверсты, —
Алхимики о пальцах ворожат,
А барышни над пальцами дрожат:
Та разминает, словно бы сосиску,
Стругает эта, как редиску;
Одна отрезала кусок,
Другая — то-то было крику, писку, —
Насыпав на руку песок,
Мизинец с плачем точит о брусок…
Трепещет каждое сердечко:
Ах, только б подошло колечко!
Хотя б вот так, хотя б на волосок…
И первыми пришли на королевский вызов
Принцессы, дочери маркизов,
Чья кровь прозрачна, кость тонка,
А пальцы — толще перстенька.
Вослед ведут девиц бароны,
Князья и важные персоны,
Но сколько их ни шло без меры и конца,
Их вид не обманул кольца.
Тогда гризеток милых стайки
Защебетали у ворот.
Ну что ж? Признаюсь без утайки, —
Порой казалось, что кольцо вот-вот…
А все же пальчики — те толще, эти шире,
Оно отвергло всех; и скорбь настала в мире.
Вот наконец король готов
Принять кухарок и батрачек,
Пастушек, скотниц, нищих, прачек —
Ну, словом, мелочь всех сортов, —
Шеренгу армии крикливой
Охотниц за судьбой счастливой,
Корявых лап, горластых ртов,
Хоть ясно, что такому люду
В колечко пальчиком пролезть,
Чем, скажем, сквозь иглу пройти верблюду.
Итак, дошли они до дна.
Осталась им теперь одна
Ослиной Шкуры грязная десница.
Но кто ж поверить мог тому,
Что в шкуре прячется царица?
Один лишь принц промолвил: «Почему?
Пусть и она…» И стали все смеяться,
Едва не вслух над бедным издеваться:
«Мартышки нам на троне — ни к чему!»
Но в дивный миг, когда из-под ослиной кожи
Явился кулачок, на лилию похожий —
Да, да, на лилию в лучах зари! —
Когда колечко роковое
Обвило палец как живое,
Все ахнули: что там ни говори,
Никак не ожидал сюрприза.
«Скорее к королю!» — раздался общий шум.
Но, — заявила с гордостью девица, —
Пока ей не дадут переменить костюм!
И то сказать — покрой ее одежды
Мог вызвать шутки встречного невежды.
А час спустя, когда вдоль шумных зал
Она прошла своей походкой плавной,
Завистник бы и тот сказал,
Что роскоши одежд не видывали равной,
Что с теплым золотом кудрей
Соперничать не может блеск невзрачный
Рубинов, перлов, янтарей;
Что от дверей и до дверей
Пронзает встречных синий и прозрачный
Что талия ее стройней любой былинки;
Что чудо — каждый шаг, и каждый взор — алмаз,
Как будто на пленительной картинке;
Что дама каждая, будь трижды хороша,
Пред ней не стоит ни гроша.
Шумит веселый двор. Оркестры, угощенье…
Такой невестке, лучшей из наград,
И королева в восхищенье.
Молчит ликующий жених,
Мечтая в пламенном смущенье,
Чтоб их оставили совсем одних.
Все меры приняты ускорить срок желанный:
Король сзывает всех властителей земли,
Покинув подданных, на праздник долгожданный
Толпами шумными стремятся короли.
Одни приехали с роскошного Востока,
На спинах сморщенных слонов,
А с ними рядом видит око
Спаленных дочерна жестоко
Горячей Африки сынов…
Идут лесами, странствуют полями,
И гордый замок — полон королями.
Но ни князья, ни короли
С такою пышностью не шли,
Как тот, чья дочь была невеста.
Он поборол былую страсть,
Со временем обрел над буйным чувством власть,
Признал, что здесь ему не место,
И пламя погасил, пылавшее в крови.
Оно померкло, укротилось
И постепенно превратилось
В спокойное тепло родительской любви.
Едва войдя: «Господь, благослови
Тот день, когда тебя я вижу снова,
Дитя бесценное! Так ты жива, здорова?» —
Воскликнул он и обнял дочь,
Не в силах слез блаженных превозмочь.
Жених в восторге млел: какой удачный случай,
Что тестем у него — властитель столь могучий.
Несчастий прошлого свидетель,
Нисходит крестницы своей
Ну что же? Сказку можно пояснить:
Полезно детям знать, в завет и назиданье,
Что лучше вынести ужасное страданье,
Чем долгу чести изменить;
Что к добронравию иных даров не надо:
Наступит славный день, и явится награда;
Что трудно удержать поток живых страстей
Плотиной слабою рассудка;
Что для влюбленного неистовых затей
Богатство — прах и жертва — шутка;
Что коркой хлеба и водой
Способна юность утолиться,
В то время как у ней хранится
Что стали бы искать мы женщины напрасно,
Не убежденной: ах, мол, я прекрасна!
Из них любая думает, скорей:
Найдись у граций древней сказки
Ее головка, губки, глазки,
Уж яблочко б досталось ей! [71]
Хоть в сказке мудрецы искать неправды станут,
А все ж, пока живут мамаши да сынки,
Да бабушки, да внучки, да внучки, —
Ее рассказывать не перестанут.
Синяя борода [72]
Жил когда-то человек, у которого были прекрасные дома и в городе и в деревне, золотая и серебряная посуда, кресла, украшенные шитьем, и золоченые кареты. [73]Но, к несчастью, у этого человека была синяя борода, и она придавала ему такой уродливый и страшный вид, что не было ни женщины, ни девушки, которая не убегала бы, завидев его.
У одной из соседок, дамы знатной, были две дочери дивной красоты. Он попросил выдать замуж за него одну из них и предоставил матери выбрать ту, которую она согласится за него отдать. Обе не хотели идти за него и отказывались от него одна в пользу другой, не в силах избрать мужем человека, у которого борода — синяя. Внушало им отвращение и то, что этот человек уже несколько раз был женат, а никто не знал, что сталось с его женами.
Чтобы завязать более близкое знакомство, Синяя Борода пригласил их вместе с матерью и тремя или четырьмя лучшими подругами, а также несколькими молодыми людьми, их соседями, в один из своих загородных домов, где гости пробыли целую неделю. Все время было занято прогулками, поездками на охоту и на рыбную ловлю, танцами, пиршествами, завтраками и ужинами; никто не думал спать, и каждую ночь напролет гости изощрялись во всевозможных шутках, — словом, все устроилось так хорошо, что младшей дочери стало казаться, будто у хозяина дома борода уже совсем не такая синяя и сам он — человек весьма порядочный. Как только вернулись в город, свадьба была решена.
Через месяц Синяя Борода сказал своей жене, что ему надо уехать в
