ни у кого не хватило бы силы.
— О несчастный король! — воскликнул Леденец. — Какого дьявола вы здесь стоите, как вкопанный, какой Агасфер привел вас в это пустынное место и оставил в таком плачевном состоянии?
— Увы! — ответил ему Щелчок, сразу же узнав Леденца. — Все это — злые козни подлой Канкан. Журавли унесли меня [173]на ваших глазах и продержали в воздухе две недели, и все это время я провел в страшных страданиях. К тому же я наверняка просто умер бы с голоду, если бы не изловчился ловить на лету перепелов. Я научился их ловко ощипывать и жарить на солнце, от которого мы находились в непосредственной близости. Они были в то время очень крупные, три штуки весили не меньше, чем полпуда, так что питался я даже неплохо.
В конце концов журавли разжали свои, клювы, и тогда я упал. Мне повезло — я не разбился, однако преследующий меня злой рок сделал так, что я угодил прямо в то озеро с кашей, которое у меня отняла Канкан и поместила рядом со своей пещерой.
На шум моего падения прибежала людоедка. Узнав меня, она расхохоталась.
— Ах, вам опять каши захотелось? Я вижу, вы не в силах без нее обойтись. Что ж, теперь мой черед воскликнуть: «Ну и нос, что за нос!»
И она схватила меня за мой несчастный нос, поволокла вот сюда и привязала так, как вы видите.
Но этим ее жестокость не ограничивается. Каждый божий день она приходит, спускает с меня штаны и сечет хлыстом из кожи угря двести раз, заставляя меня самого считать. И если я пропускаю хоть один удар или просто сбиваюсь со счета, то она начинает все сначала. Утром она приносит мне фунт овса, это все, что мне полагается на день. Я делю этот фунт так, чтобы есть четыре раза в день, но, как вы легко можете себе представить, голод мой этим не утоляется. Поэтому вы проявили бы истинное милосердие, если бы тут же дали мне что-нибудь поесть.
Леденец вынул из своей котомки маленький кусочек заплесневелого сыра, и Щелчок с жадностью его проглотил.
— Благодарю Всевышнего, — сказал Леденец, — что он привел меня в эти пустынные места, чтобы я мог вернуть вам свободу и привести к принцессе Скорлупке, которую, увы, постигло не меньшее несчастье, чем вас.
И Леденец рассказал ему о своей любви к принцессе и о том, как развивались их отношения, он ни на йоту ничего не приукрасил и ничего не утаил; поведал он и о той беде, которая по его вине стряслась с принцессой.
Рассказ этот лишь удвоил страдания бедного Щелчка, и ему еще больше не терпелось стать свободным, чтобы поспешить к своей бедной дочери.
Леденец тут же попытался сломать замок, приковавший королевский нос к столбу, но он был сделан из так хорошо закаленного металла, что все усилия принца ни к чему не привели.
Тогда Леденец попросил короля потерпеть еще день и отправился искать кузнеца, чтобы взять у него напильник.
Таким образом Щелчку пришлось еще раз считать удары хлыста, но поскольку появилась надежда на скорое избавление, они показались ему нежными поцелуями.
А Леденец не терял времени даром, он вернулся на следующий день с целым набором кузнечных инструментов и принялся за дело с таким жаром, что быстро добился успеха: ему удалось распилить кольцо проклятого замка, и он тут же стал поспешно сматывать королевский нос с серебряной колонны.
Он был уже на последнем витке, как вдруг появилась людоедка, увидела, что творит Леденец, подбежала и вцепилась в него с волшебной силой прежде, чем он успел ее заметить.
— Ах, мошенник, вот как ты меня благодаришь за мои благодеяния! Уж не забыл ли ты, что был бы давно сожран и переварен, если бы не моя доброта? Ведь это я даровала тебе жизнь вместо того, чтобы, как собиралась, сделать из тебя фрикасе! И вот награда: ты посмел отнять у меня предмет моей мести! Я буду не я, если ты мне за это дорого не заплатишь! Думаешь, я ограничусь тем, что прикую тебя к этому столбу? И не надейся, это было бы слишком слабым наказанием. Я придумала тебе другую пытку.
Людоедка схватила короля за его длиннющий нос и обмотала его вокруг Леденца так, как нянька свивает дитя: он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, только голова торчала. Потом она силком заставила принца проглотить двадцать семь котелков каши, от чего у него невообразимо вздулся живот, а от этого, естественно, мучительно натянулся королевский нос, что было для него весьма болезненно. Впрочем, такое количество съеденной принцем каши причинило этому многострадальному носу и другие муки.
Людоедка подогнала к столбу свою колесницу кинула в нее короля и принца, села сама, и ее гусеницы понеслись быстрее ветра.
Король и принц не ведали, куда их мчит жестокая Канкан. Они долго тряслись в колеснице, но каково же было их удивление, когда они вдруг обнаружили, что въехали в столицу, а потом и прямо во дворец короля! Они не ожидали, что там их ждет новый повод для слез.
Хек, расставаясь со Скорлупкой, поклялся, что отомстит тому, кто грозил отстегать его метлой по пузу.
Он задумал опустошить королевство Щелчка и с этой целью распространял прокламации, в которых утверждал, будто королевский нос вырос таким огромным за счет всех курносых, что этот противоестественно длинный нос не иначе, как вызов всем, кто носом не вышел, и что он, принц Хек, храбрый и справедливый, встанет на защиту всех оскорбленных носов и во имя этой высокой цели объявляет войну их общему врагу.
Успех столь ловко составленной прокламации превзошел все ожидания Хека: курносые всех стран съехались, чтобы, объединившись, стать под его знамена. Число их было так велико, что выстроенные добровольческие отряды растянулись на двести лье и на их регистрацию ушло бы не меньше десяти лет.
Все эти курносые, собранные вместе, и впрямь производили весьма странное впечатление — издалека эту добровольческую армию нельзя было не принять за огромную свору итальянских бульдогов.
Я, кажется, уже говорила, что принц Хек особой храбростью не отличался, и, хотя армия его была несметной, он все еще сомневался в своей победе и предложил королевству Марципания вступить с ним в союз.
Незадолго до этого король Эклер публично отрекся от престола, так как не мог больше выносить злой нрав своей чертовой супруги, изобретшей тысячу изумительных, совсем новых способов выводить из себя даже самого терпеливого человека на свете. Он безропотно принял свою судьбу и тихо умер с горя, а Эссенция тут же захватила всю полноту власти.
Принц Хек обратился к новой королеве, которая, как известно, отличалась злобой и была рада любому поводу принести вред. Поэтому она с радостью ухватилась за эту возможность проявить себя.
Она обещала Хеку оказывать ему всяческую помощь, и они договорились, что после того, как завоюют королевство Щелчка, они его разделят между собой.
Их конница ехала верхом, а пехота шла пешком, как это, насколько мне известно, обычно и бывает, и под барабанный бой победоносная армия вошла в несчастное королевство вскоре после того, как его покинул принц Леденец, отправившись на поиски короля.
Принц Хек, которому огонь в кухонной плите был куда больше по душе, чем огонь на поле брани, не посмел стать во главе армии и нашел для себя прекрасный выход: сделался барабанщиком под предлогом, что барабанная дробь не менее важна для боевого духа солдат, чем свинцовая.
Легко понять, что если короля уносят журавли, а принцессу, у которой нет защитника, превращают от пояса и ниже в мраморную статую, то в стране воцаряется беспорядок. Поэтому никто не оказал серьезного сопротивления неприятелю и захватническая армия, разорив страну, безо всякого труда заняла столицу.
Завоеватели закололи шпагой девятнадцать тысяч девятьсот девяносто девять человек, не считая женщин и детей.
Когда принц Хек увидел, в каком состоянии принцесса, он не только не пожалел ее, а, напротив, испытал злорадство. Он оскорблял ее, издевался над ее нынешней желтизной и былой гордостью. Говорят, что он ей даже спел песенку про Пьеретту-недотрогу…
Курносые вояки, большие насмешники, как и все, у кого носы-кнопки, по приказу Хека донимали Скорлупку злыми шутками, поочередно дежуря в ее покоях. Не было такого оскорбления, которое ей не пришлось бы выслушать.
Как только Эссенция узнала о победе своих войск, она тут же вместе со своей дорогой Орешенькой отправилась в столицу Щелчка, и там обе злыдни, соревнуясь с Хеком, тоже принялись, как могли, поносить и оскорблять Скорлупку. Общими усилиями им удалось заставить принцессу страдать больше, чем в аду.
Вот как обстояли дела в этом злосчастном королевстве к тому времени, как туда прикатила людоедка со своими двумя пленниками.
Канкан тут же помирилась с Эссенцией, простила ей, что потеряла из-за нее свои последние зубы. Впрочем, и прощать-то было нечего: зубы ее настолько расшатались к тому времени, что все равно выпали бы, стоило ей закашлять. Одним словом, все обиды были тут же забыты, и они собирались вместе с принцем Хеком досыта насладиться местью.
Не потрудившись даже размотать принца Леденца, его вместе с королем потащили в покои Скорлупки. Принцесса, увидев их, самых ей дорогих на свете людей, зарыдала пуще прежнего.
Людоедка вынула из кармана большой нож — им она обычно отсекала ноги — и подошла к Скорлупке.
— Погляди, — сказала она, обращаясь к Леденцу, — погляди, как потечет кровь твоей любимой, — вот какую месть я придумала для тебя. А ты, Скорлупка, увидишь, как прольется кровь твоего отца и твоего возлюбленного, которые меня обидели. Твое отчаяние уймет мое бешенство.
— О, молю вас, пусть вся месть падет на меня, — печально воскликнула Скорлупка. — Я не стану роптать. Но, бога ради, пощадите этих двух несчастных. Если вы жаждете крови, возьмите мою, я отдаю ее вам без сожаления.
— Не смей, старая потаскуха, не смей! — в свою очередь кричал ей Леденец. — Только я оскорбил тебя, я один, казни меня хоть дважды, чтобы утолить свою жажду мести, зарежь меня, как цыпленка, сделай из меня рагу, жаркое, котлету, паштет, изруби мне тело, как капусту или репу, я буду только смеяться, но не распространяй своей мести на это невинное создание, она тебя никогда не обижала.
Щелчок ни слова не сказал, но наверняка думал то же самое.
Эти трогательные речи не только не поколебали Канкан, а, напротив, усилили ту варварскую радость, которую она испытывала от мести. Она не спешила свершить свое гнусное дело лишь потому, что хотела продлить пытку, чтобы наказание стало еще более жестоким.
Позвольте мне тут, любезный читатель, на мгновение остановиться, чтобы утереть
