постепенно они теряют бдительность и пренебрегают даже самым необходимым, и тогда их ловят. Именно это в точности и случилось с нашими юными героями, которые стали вести себя совсем неосторожно. И Злой Дух их подкараулил. Однажды вечером он увидел, как они расходились после свидания, и впал в настоящее бешенство. Но, поскольку он взял себе за правило ничего не предпринимать, не испросив чьего-либо совета, хоть и поступал потом всегда наоборот, он решил обсудить этот случай с Гарпагоной. Злая фея, услышав новость, тоже чуть не лопнула с досады. Дух сказал ей, что достойной местью будет только похищение принцессы.
Хотя Гарпагона пришла в не меньшую ярость, чем Подаграмбо, она никак не хотела, чтобы соперница оказалась в ее доме, вблизи от своего возлюбленного. Поэтому она утаила тревогу и спокойно сказала Духу, что ему и надо заняться этим похищением, так как была уверена, что у Подаграмбо на это не хватит ума.
С раннего утра Злой Дух спрятался за деревом у ограды в том самом месте, где наши возлюбленные обычно встречались. Учителям Палисандра было велено затянуть уроки, чтобы принц не смог прибежать на свидание раньше принцессы.
Палисандр, отличавшийся на редкость мягким нравом, впервые в жизни разгневался оттого, что его задержали. Что поделаешь, страсть не способствует ровному настроению. Пока принц изнывал от нетерпения, нежная Зирфила подошла к ограде и, не найдя там своего возлюбленного, встревожилась, ведь обычно он являлся на свидание первым. Она поискала его глазами и, не обнаружив, осмелилась миновать ограду и войти в парк Гарпагоны. И тут она сразу же натолкнулась на Подаграмбо. Его вид внушил принцессе ужас, и она бросилась было бежать, но сделала это так неуклюже, что шарф ее зацепился за ветку куста. Злой Дух тут же схватил Зирфилу за рукав платья.
— Ах вы, невинное создание! — воскликнул он. — Вы бегаете за мальчишкой и отвергаете меня?
Бедняжка Зирфила, видя, что испуг, из-за которого она потеряла свой волшебный шарф, выдал ее, решила схитрить. Прежде, до встречи с Палисандром, она никогда бы не догадалась прибегнуть к такой уловке. От первого любовного приключения мужчины становятся самодовольными, а женщины — лукавыми. Слабый пол вынужден краснеть за то, что составляет доблесть сильного пола.
Хотя Зирфила и была само простодушие, ей ничего не оставалось, как обмануть Подаграмбо.
— Меня удивляет, что вы приписываете любви поступок, вызванный исключительно любопытством, — сказала она, — только оно привело меня сюда. А еще больше меня удивляет, что вы хотите силой получить то, чего можете добиться и своим титулом, и, еще больше, своей любовью.
Эти лестные речи несколько смягчили Злого Духа. Но хотя принцесса и посоветовала ему понадеяться на свои достоинства, он не хотел ее упускать.
— Если ваше сердце так ко мне благосклонно, — ответил он, — то вы должны согласиться пойти со мной в замок. Все эти долгие ухаживания, которым обычно предаются возлюбленные, не что иное, как пустой ритуал и лишь отдаляют от нас наслаждение, ничего к нему не добавляя.
— Что ж, — сказала Зирфила, — я готова пойти с вами. И чтобы доказать вам искренность своего намерения, я прошу вас, подайте мне мой шарф, чтобы здесь не оставалось никаких следов моего бегства и вашей излишней настойчивости.
Подаграмбо прямо лоснился от удовольствия, он был восхищен предусмотрительностью принцессы.
— О, надо признать, что от любви женщины умнеют! — воскликнул он. — Я бы сам никогда об этом не подумал и ушел бы, как дурак.
И он тут же снял шарф с ветки и подал его принцессе, поцеловав ей руку. Но она с презрением его отпихнула, потому что больше ей нечего было бояться.
— Уходи, вероломная тварь, не то на тебя падет гнев фей, — сказала она. — Этот шарф для меня залог их защиты.
И с этими словами она убежала, оставив Подаграмбо в полной растерянности, потому что он не смог пойти за ней: какая-то сила не давала ему сдвинуться с места и одолеть ее он оказался не в состоянии. Ему ничего не оставалось, как испытать еще большее восхищение перед умом и находчивостью принцессы, но думать ему об этом не хотелось. Простояв неподвижно некоторое время, он в полном отчаянии поплелся к Гарпагоне, чтобы рассказать ей о своей неудаче.
Злая фея с досадой выслушала рассказ о волшебной силе шарфа, но несколько утешилась тем, что затея Подаграмбо не удалась. Однако она скрыла от него, что их интересы в этом деле расходятся, и, так как наиболее убедительные слова утешения находятся тогда, когда сам ничуть не огорчен, Гарпагона его успокоила, пообещав лишить шарф волшебной силы и добыть для него принцессу.
Фея еще не знала, какие испытания ее подстерегают. Пока она разговаривала с Подаграмбо, Палисандр со всех ног помчался к ограде. Тщетно прождав некоторое время Зирфилу, он, сгорая от нетерпения, забрел в парк Нинетты и раздираемый то страхом, то страстью, незаметно дошел до дворца. Весть о его появлении быстро распространилась. Нинетта в сопровождении придворных вышла ему навстречу. Палисандр приблизился к маленькой фее и с большим почтением поцеловал подол ее платья. Но тут он увидел Зирфилу, а Зирфила — его, и они бросились друг к другу и на глазах у всего двора отдались радости встречи. Зирфила тут же простодушно поведала ему, какой опасности только что избежала. После того что с ней произошло, принц стал ей еще дороже. Чем больше смелости проявляют женщины, тем скорее они готовы принести новые жертвы. Нинетта, весьма снисходительная по природе, и не пыталась увидеть в поведении юных возлюбленных что-то недозволенное. Она была рада, что Фортуна все устроила к лучшему.
Когда Гарпагона узнала, что Палисандр сбежал, она снова впала в дикую ярость и потребовала, чтобы его немедленно вернули. Но, к счастью, ему в этот самый день как раз исполнилось семнадцать лет, и по решению фей Гарпагона с этого дня теряла на него все права. Она впала в бешенство, мигом излечилась от любви, чувства, столь не свойственного ее сердцу, и так как отныне жаждала лишь мести, то тут же отправилась к фее Завистнице, чтобы вступить с ней в сговор.
А тем временем во дворце Нинетты все были настолько заняты празднествами, которые устроили в честь Палисандра, что некогда было и думать о мстительной Гарпагоне.
Все претенденты на руку Зирфилы отступили, увидев Палисандра. Женщины без удержу восхваляли красоту принцессы, а втайне все норовили стать ее соперницами. Однако Палисандр был настолько поглощен своей любовью, что даже не замечал заигрываний придворных красавиц, которые наперебой делали ему всяческие авансы. Когда же при дворце убедились, что сердца этих возлюбленных глухи ко всему, кроме своего всепоглощающего чувства, то мнение о них разом изменилось. Теперь все уверяли друг друга, что Зирфила еще больше поглупела с тех пор, как полюбила, а что до Палисандра, то его красоте явно не хватает изюминки, а их любовь просто смешна, такого при дворе никогда не бывало, и что лучше избегать их.
Одним словом, придворные дамы утратили к Палисандру всякий интерес, а наши возлюбленные были до того заняты друг другом, что как прежде не замечали угодливых заискиваний, так и теперь не заметили, что все от них отвернулись.
Нинетта, которая до этого столь пристально следила за поведением Зирфилы, боясь, как бы она не стала жертвой какого-нибудь расхрабрившегося ветреника, оставляла ее наедине с Палисандром безо всякой тревоги, она верила, что настоящая любовь невозможна без уважения и что чем больше возлюбленный пылает от нетерпения, тем меньше он себе позволяет. Впрочем, за истинность этого утверждения я не поручусь, но, так или иначе, на этот раз оно опровергнуто не было.
Ждали только приезда королей Палисандрии и Пустяковин, чтобы отпраздновать свадьбу. Их послы уже прибыли ко двору Нинетты и сумели без труда договориться по всем пунктам брачного контракта. Были сшиты новые ливреи для слуг, а что касается нарядов для предстоящих празднеств, то выписали все самое модное из Парижа, от мадам Дюша, [188]которая прислала кукол в рост Нинетты, одетых в платья новых фасонов. [189]Одним словом, все главное было уже сделано, оставались сущие пустяки: установить законы объединенного королевства и обеспечить интересы народа.
Возлюбленные не расставались ни на минуту. Часто, чтобы укрыться от шумной суеты двора, они уходили в дальние рощи на краю парка, там они предавались невинным ласкам и твердили друг другу все те же слова любви, столь увлекательные для пылающих сердец, что их можно без конца повторять и всякий раз они звучат внове.
И вот однажды во время такой прелестной болтовни Зирфила сняла свой шарф, потому что было очень жарко. Гарпагона, которая выслеживала их, став невидимкой, воспользовалась этой промашкой и явилась им вместе с феей Завистницей; они стояли в колеснице, в которую были впряжены змеи, а вокруг сонмом витали пронзенные стрелами сердца. Это были своего рода талисманы, которые представляли тех, кто знал зависть, а стрелы были как бы знаком достоинства, ведь оно и доставляет самые ужасные страдания завистникам.
Гарпагона коснулась Зирфилы своей волшебной палочкой и унесла ее в облаке в тот самый миг, когда Палисандр целовал ей руку. Несчастный принц кинулся в ноги Злой Феи, умоляя ее обрушить всю месть только на него и пощадить принцессу. Тщетно говорил Палисандр все, что могли подсказать ему любовь и великодушие, жестокая фея не сводила с него глаз:
— Неужели ты еще смеешь надеяться на мою милость? В моем сердце живет только ненависть. Я обрушу свою месть разом и на тебя, и на твою возлюбленную: она угодит в объятия твоего соперника, который ей так омерзителен!
Колесница умчалась, оставив Палисандра в глубоком отчаянии.
Благодаря своему колдовскому искусству Нинетта тотчас же узнала о случившемся, но беда тех, кто, как она, все умеют, заключается в том, что они ничего не предвидят. Она пришла в рощу за принцем. Он прижимал к груди шарф Зирфилы, обливая его слезами. Маленькая фея, как могла, пыталась его утешить, но он даже не слышал того, что она говорит. Ей стоило немалого труда привести его во дворец, потом она заперлась в своем кабинете, надела очки и стала листать толстые фолианты, надеясь найти хоть какие-то указания, как надлежит поступать в случае такой беды.
При дворе по-разному отнеслись к случившемуся. Одни много об этом говорили, но на самом-то деле оставались вполне равнодушны. Другие все больше помалкивали, зато живо интересовались всеми обстоятельствами этого похищения. Никто особенно не горевал оттого, что Зирфила исчезла, а тем более — женщины, и некоторые из них даже всерьез надеялись утешить
