рукописи, положенной в основу настоящего издания.
ПРЕДИСЛОВИЕ РУССО К 1-Й ЧАСТИ:«ИСПОВЕДИ»
Вот единственный, сделанный с натуры, совершенно правдивый и самый точный портрет, какой только существует и будет когда-либо существовать. Кем бы вы ни были — тот, кого мой жребий или мое доверие сделает судьей этого дневника, заклинаю вас моими страданиями, вашей сердечностью и именем всего рода человеческого — не уничтожать полезное и уникальное произведение; оно может служить примером для сравнений при изучении людей, которое, очевидно, предстоит еще начать; заклинаю не лишать добрую память обо мне единственно верного, не искаженного моими врагами изображения моего характера, И даже если бы вы были одним из самых заклятых моих врагов, не питайте вражды к моим останкам, дабы не длилась эта жестокая несправедливость до той поры, когда ни вас, ни меня не будет больше в живых, чтобы вы могли хотя бы раз доказать самому себе, что вы были благородны, великодушны и добры тогда, когда вы могли быть злым и мстительным, если только зло, причиненное человеку, который сам никогда ае делал зла другим и не помышлял о нем, может быть названо местью.
ПРЕДИСЛОВИЕ РУССО КО 2-Й ЧАСТИ «ИСПОВЕДИ»
Этих тетрадей, которые полны всякого рода ошибок и перечитать которые у меня нет времени, достаточно, чтобы наставить любого друга правды на путь истины и дать ему средство самостоятельно овладеть ею. К несчастью, мне кажется трудным в даже невозможным, чтобы эти тетради избежали бдительности моих врагов. Если они попадут в руки порядочного человека [или друзей г-на Шуазеля, или самого г-на Шуазеля, то я еще надеюсь, что добрая память обо мне может быть спасена. Но, о небо! Защити это последнее свидетельство моей душевной чистоты от дам де Вуффле, де Верделен и их друзей. Защити по крайней мере от этих двух фурий память о несчастном, которого при жизни ты отдало в их руки].
Строки в скобках были зачеркнуты Руссо.
Над «Исповедью» Руссо трудился в период между 1765—1770 гг. История зарождения этой книги и процесс ее создания освещены в многочисленных исследованиях (см. труд Hermine d e Saussure,
Rousseau et ses manuscrits des Confessions, P. 1958; комментарии и статьи к изд. Les Confessions, texte etabli et annote par Pierre Grosclaude, Les editions nationales, P. 1947). Размышления о причудливой судьбе, возвысившей его из состояния никому не известного бедняка до вершин мировой славы, противопоставление своего образа мыслей не только аристократическому миру, но и «партии философов», с которыми он не так давно сотрудничал в Энциклопедии — вот причины, породившие у Руссо желание оставить потомству обстоятельную автобиографию. К 1755— 1756 гг. относится несколько набросков Руссо об отдельных эпизодах его жизни. В январе 1762 г. Руссо пишет Мальзербу четыре письма, объединенных общей темой; в этих письмах намечается контур морального автопортрета. Хотя и не предназначенные для общества, они все же явились первым сочинением Руссо, предметом которого был он сам. Крайняя чувствительность, стремление к независимости, разочарование в окружающей среде — этими особенностями натуры и мировоззрения Руссо объясняет необычность своих поступков. Уже здесь Руссо формулирует основной девиз «Исповеди», заимствованный у Ювенала: Vitara impendere vero (посвятить жизнь истине). Касаясь своего пристрастия к подробному самоизображению («я слитком люблю говорить о себе»), Руссо выражает уверенность в том, что он способен представить себя «без прикрас».
На основании пасем к Мальзербу можно было предположить, что в недалеком будущем Руссо напишет большую книгу, в которой воспроизведет весь свой жизненный путь и покажет себя со всеми своими недостатками и достоинствами. Сам Руссо намекает на это своим корреспондентам; в начале 60-х гг. издатель его сочинений Рей, друзья Мульту а Дюкло торопят его, настойчиво требуют от него мемуаров, ссылаясь вдобавок на заинтересованность в них публики. Однако Руссо пока не спешит и только подготавливает сборник писем, относящихся к разным периодам, восстанавливая таким образом пить своей пестрой жизни. В годы 1757—1760 Руссо испытывает тяжелые переживания, вызванные его разрывом с энциклопедистами; особенно удручает его ссора с Дидро. К этим годам отпосится и несчастная любовь Руссо к г-же д’Удето. Еще трагичнее складываются его общественные дела. В то время как его произведения распространяются по всему миру — от Франции до России, от Германии до Северной Америки,— Руссо подвергается гонениям и репрессиям. Церковь предаст книгу «Эмиль» анафеме, роман «Новая Элоиза» становится мишенью для шуток салонных остроумцев, парижский парламент грозится сжечь все, что им написано, власти отдают распоряжение об его аресте. Угрожающими были для Руссо и вести с его родины. В 1763 г. женевец Троншен издает направленный против политических идей Руссо памфлет «Письма с равнины» (Руссо ответит на них «Письмами с горы»), а год спустя выходит осмеивающая Руссо анонимная брошюра, которую приписывали Вольтеру: «Мнение граждан» (Le Sentiment des citoyens). Руссо кажется, что вокруг него одни враги: слева — философы во главе с кружком Гольбаха, справа — церковники во главе с парижским епископом Кристофом Помолом.
В такой тяжелой для него обстановке Руссо считает своей неотложной задачей защитить себя от клеветников, правдиво рассказать обо всем, что происходило с ним до сих пор. Психологические предпосылки этого решения существенны не менее, чем социальные и политические. В Руссо 60-х гг. прежняя воинственность сочетается с настроением разочарования, усталости, меланхолии; живой интерес к проекту политического строя на Корсико (1765), в Польше (1767)—с равнодушием ко всему на свете. В одном из его писем содержатся полные горечи слова: «Мое существование сосредоточено лишь в моей памяти, я живу теперь только прошлым». Противоречивое состояние духа отражено и в самой «Исповеди»: с одной стороны, Руссо пишет ее как бы в утешение самому себе; с другой стороны, она — и средство самореабилитации, и оружие в борьбе с тем же прогнившим обществом, против которого были направлены его философские и политические трактаты. Руссо вложил в свою «Исповедь» глубокую страсть и тонкий лиризм. К тому моменту, когда в Мотье-Травер ослепленная яростью толпа закидала его камнями (1765), а протестанты Женевы и Берна изгнали его с острова Сен-Пьер, Руссо заканчивал работу над воспоминаниями о детстве и юности. В конце 1766 г. первая половина «Исповеди» была в основном готова.
В январе 1766 г. Руссо находился в Лондоне, приглашенный туда философом Юмом. С марта он жил в Вуттоне, где продолжал дорабатывать черновые наброски «Исдоведи». Творческий подъем Руссо вскоре уступил место упадку сил, приступу подозрительности и беспокойства. Охваченному манией преследований Руссо и в Англии мерещились враги, которые будто бы замышляли против него заговоры. Руссо проявлял страх не только за себя, но и за рукопись «Исповеди»; он тщательно прятал ее от глаз посторонних. В мае 1767 г. Руссо снова во Франции. Здесь его приютил у себя Мирабо, затем герцог Конти, предоставивший ему замок Триэ, близ Жизора, где Руссо скрывался под именем Рену. Теперь, хотя и совсем без средств к существованию, Руссо находит в себо силы и желание продолжать работу над «Исповедью». Между 1767 я 1770 гг. Руссо ведет бродячую жизнь, тем не менее в Монкэне он занят второй половиной «Исповеди» — два года спустя после окончания первых шести книг, о чем он сам говорит в начале седьмой. В июне 1770 г. Руссо приезжает в Париж и поселяется на улице Плятриер (ныне улица Жан-Жака Руссо). Здесь он хочет внести некоторые изменения в текст «Исповеди»; например, перенести рассказ о своих злоключениях на острове Сен-Пьер в третью часть, куда должно было попасть также его путешествие в Англию. Но «Исповедь», как известно, осталась неоконченной; Руссо довел свою автобиографию лишь до 1765 г. Быть может, Руссо не в силах был больше взяться за перо по той причине, что избегал мучительных для него воспоминаний.
Между тем главная цель Руссо — разоблачение его противников (и действительных и тех, кого он считал таковыми), не могла быть осуществлена, пока «Исповедь» составляла тайну ее автора. Летом 1770 г. Руссо предпринял публичные чтения рукописи в домах некоторых знатных лиц (у г-жи Надайак, графини д’Эгмон, у Дюссо, у маркиза Пезэ). Но чтения «Исповеди» вызвали в светском обществе недовольство и полиция вскоре их запретила (после доноса г-жи д’Эпине). Все это потрясло и без того болезненно настроенного Руссо. Несколько лет спустя Руссо пишет два новых автобиографических сочинения: «Диалоги — Руссо судья Жан-Жака» (1775—1776) и «Прогулки одинокого мечтателя» (1777—1778); оба произведения были напечатаны после его смерти. Второе из них — лебединая песня Руссо. В «Диалогах» Руссо обсуждал с неким вымышленным французом свои недостатки и достоинства, защищая себя от наветов и упреков, которые щедро сыпались на него. Особенно возмущается Руссо тем, что его пристрастие к уединению толкуют как желчную мизантропию. Он доказывает, что мизантропы отнюдь не уединяются, а, напротив, живут среди людей и стараются постоянно причинять им зло, чего он делать не хочет. «Прогулки» — сочинение по настроению более спокойное — наполнено раздумьями на философские и моральные темы, о красоте природы, о прелести и мудрости уединения, раздумьями, навеянными улицами Парижа и его окрестностями. Руссо считал оба свои произведения дополнением к «Исповеди», но претендовать на это могут только «Прогулки».
В первых шести книгах «Исповеди» (от рождения до 1741 г.) преобладает оптимизм, граничащий с восторженным отношением к жизни, любопытство к людям, увлечение искусствами и науками. Руссо описывает свою жизнь в провинции, в деревне. Отдельные неудачи и разочарования не мешают ему воспринимать красоту объективного мира,-а все отталкивающие стороны этого мира он научается относить за счет социального порядка, отклонившегося от природы и ее «естественных» законов. Вторая половина «Исповеди» (с 1742 по 1765 г.) преисполнена горечи, подозрительности, несмотря на отдельные светлые страницы. Здесь Руссо рассказывает о своем положении разночинца-литератора в столичном городе в период, когда его деятельность из стадии смутных надежд, брожения сил перешла в стадию зрелости, когда его трактаты возбудили ярость многочисленных врагов — одних из зависти к его таланту, других из ненависти к его идеям.
Решая вопрос о верности Руссо избранному им принципу — говорить только правду и о себе и о других,— следует иметь в виду, что автор «Исповеди» находился уже на закате своей жизни и при всем желании не в силах был со всей точностью восстанавливать в памяти события прошлого. Сам Руссо не скрывает от читателей, что многое он успел позабыть и что ему приходится часто прибегать к помощи воображения. Ритм повествования «Исповеди» порой неровный: так, в первой книге описано шестнадцать лет жизни Руссо, во второй книге — всего один год, и т. п. С чисто текстологической точки зрения