Эти «основы» в практике господствующих слоев играют роль «узды» для «простого класса», «булыжника» против идеологов демократии (зародыш проблематики «Благонамеренных речей»).
Мысли о современном положении и назначении литературы формулируются в очерке, по-видимому, в скрытой полемике с утверждениями Скабичевского, что эпоха, когда отсутствует в жизни «широкий простор», благоприятна для расцвета литературы и искусства. В то же время Салтыков открыто спорит с либеральной публицистикой, которая отрицала право литературы на активное вмешательство в дело жизнестроительства, на критику новых «неокрепших» учреждений, введенных реформами 60-х годов, в частности, земства (см. комментарий к «Новому Нарциссу…»), а с другой стороны, оправдывала индифферентизм общества бюрократическим характером реформ («старые порядки слишком туго поступаются»).
Для Салтыкова же, даже в обстановке «повального равнодушия» обывателей и засилья «охочих птиц», передовая литература остается великой общественной силой, способной противостоять проповедникам самодовольного успокоения, «нищим духом, исполняющим на время должность мудрецов». Как на пример такого идейного могущества Салтыков постоянно указывает на литературу 40-х годов (то же сопоставление в анализе «литературного положения» характерно для публицистики Герцена). Задача литературы — вырабатывать высокие освободительные и гуманистические идеалы («общую руководящую мысль»), проводить их в общественное сознание, звать к мужественной гражданской активности в «деле организации жизни», активности, единственно способной привести к изменению социально-политического устройства («шапки») по новому росту русского общества («Сеньки»).
В этой неустанной проповеди сатирик-просветитель видит единственное средство преодолеть трагизм изолированности литературы. Финал очерка утверждает грядущее торжество «правды и жизни» — разумного общественного строя, идей демократии и социализма.
С салтыковской оценкой отношений литературы и общества солидаризировался демократический журнал «Неделя» (1868, № 36, 8 сентября, «Новости русской журналистики», без подписи).
Стр. 56. Вспомним <…> и других, которых имена еще так недавно сошли со сцены… — Намек на «властителей дум» поколения 60-х годов Чернышевского и Добролюбова.
Справочные цены — обязательные для руководства при производстве хозяйственных расчетов казенными учреждениями; составлялись городскими и земскими управами и полицейскими управлениями на основе средних рыночных цен.
Стр. 57. Лизета — чудо в белом свете… — Из «Триолета Лизете» Карамзина.
…учреждение губернских правлений… — Административный институт этот, учрежденный в России Екатериной II в 1775 г., просуществовал вплоть до Октябрьской революции.
«Физик голландский» — трубочист.
Стр. 58–59…птицы начинают изрекать человеческие глаголы <…> о, сладкие минуты птичьих надежд! — Салтыков иронизирует над бурной активностью либеральной публицистики в годы подготовки и проведения крестьянской реформы.
Стр. 59. Случая, простого случая достаточно толпе, чтобы по-прежнему занять те позиции, с которых она была временно сбита. — Случай — Очевидно, намек на майские пожары в Петербурге в 1862 г. Они были использованы полицией для распространения слухов о «студентах-поджигателях» (подробнее см. в прим. к стр. 19 в т. 6 наст. изд.). Герцен разоблачал провокационный характер этих слухов, спрашивая в «запросах» от редакции «Колокола», обнаружены ли «зажигатели», а в четвертом запросе прямо говорил, что их «вне полиции не нашли — а в полиции не искали» (К, 1862, л. 149, 1 ноября. — Герцен, т. XVI, стр. 262). В. И. Ленин позднее писал в связи с пожарами 1862 г. о «гнуснейшем эксплуатировании народной темноты для клеветы на революционеров и протестантов» и указывал, что «есть очень веское основание думать, что слухи о студентах-поджигателях распускала полиция» (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 5, стр. 29).
Стр. 61. Подвиги благоустройства и благочиния — нападки и доносы в печати на свободомыслящих и оппозиционно настроенных.
…некоторые провинности литературы <…> могут дать пищу свойства несомненно уголовного. — Речь идет о проводимых в завуалированной форме революционно-демократической печатью идеях отрицания существующего самодержавно-помещичьего государственного строя, а также о фактах участия литераторов в печатании и распространении революционных прокламаций, в герценовских изданиях, об их поездках в Лондон к редактору «Колокола». Связи с «лондонскими пропагандистами» послужили официальной причиной ареста Чернышевского, Н. Серно-Соловьевича и всего так называемого «дела 32-х», сфабрикованного следственной комиссией А. Ф. Голицына летом 1862 г. Намеки на близость демократической печати к Герцену и его идеям постоянны в русской реакционной прессе, как и обвинения в безверии, анархизме и т. д.
Стр. 62…знаменитое изречение Подколесина: «да, брат, жениться — это не то, что: эй! Иван! сними сапоги!» — В комедии Гоголя «Женитьба» Подколесин говорит: «А ты думаешь, небось, что женитьба все равно, что «эй, Степан, подай сапоги!» (действ. I, явл. 8).
«Матрос» — водевиль французских драматургов Соважа и Делюрье.
…A tous les coeurs bien nés que la patrie est chère! (Как дорого отечество всякому благородному сердцу!) — цитата из трагедии Вольтера «Танкред» (действ. III, явл. 1). Салтыков запомнил этот стих еще со школьной скамьи и позднее превратил его в своего рода формулу сатирического разоблачения «патриотизма» правящих классов (см. С. Макашин. Салтыков-Щедрин. Биография, т. 1, М. 1951, стр. 106).
…как нельзя более кстати обвинить литературу в пропаганде космополитизма? — См. «Наши космополиты» П. Щебальского (MB, 1863, № 51, 7 марта) и другие выступления в изданиях Каткова, а также комментарий к очерку «Русские «гулящие люди» за границей».
Стр. 63…обвинение в неуважении к собственности и в распространении пагубного коммунизма. — Обвинения в коммунизме и социализме предъявлялись, в частности, крепостнической газетой «Весть» не только «Совр.», но даже таким изданиям, как либеральные «СПб. ведомости», славянофильские «День», «Москва» (см. передовые статьи «Вести», 1864, №№ 2, 10, 16 от 12 января, 8 марта, 17 апреля; 1868, № 41, 10 апреля).
…эпоха приведения литературы к одному знаменателю <…> и составляет наш золотой век наук и искусств. — Возможно, полемический отклик на статью Скабичевского «Новое время и старые боги», в которой он писал: «В революционные века является поэтов гораздо менее, чем в века сурового деспотизма, которые в истории называются часто золотыми веками литературы». «Тогда все внимание людей сосредоточивается на искусствах…» (ОЗ, 1868, № 1, отд. II, стр. 3).
Стр. 64…теория приведения к одному знаменателю, подкрепляемая <…> теорией ежовых рукавиц, теорией макаров, где-то телят не гоняющх, и ворон, куда-то костей не заносящих… — Эзоповские формулы сатиры Салтыкова, характеризующие цензурную политику самодержавия, «подкрепляемую» политикой административно-полицейских репрессий для литераторов революционно-демократического лагеря.
…в настоящее беспутно-просвещенное и бесцензурное время. — Салтыков пародирует фразеологию либеральной печати, восхвалявшей «наше просвещенное время» — эпоху реформ 60-х годов. По закону о печати 6 апреля 1865 г. периодические издания были освобождены от предупредительной цензуры (до выхода в свет) и подвергались цензуре карательной — арест и уничтожение номера журнала, предостережение, суд, прекращение издания.
Стр. 68–69…цивилизованная толпа не всегда умеет определить физиономию писателя <…>. Тут прежде всего не понимается мысль… — Общие размышления об одиночестве «убежденного писателя» в «цивилизованной толпе» включают также горькие мысли о ложных истолкованиях его, Салтыкова, произведений, в частности, о недостатке проницательности критики в определении идейной направленности очерка «Новый Нарцисс…» (см. комментарий к нему). Последующие рассуждения о писателе, настигнутом «невзгодой» и легко подпадающем «опале общества», возможно, отражают и нападки со стороны «друзей и недругов», которым подвергся Некрасов весной 1866 г., когда, пытаясь любой ценой спасти «Совр.», выступил со стихами «Осипу Ивановичу Комиссарову» (по официальной версии — спаситель царя от пули Каракозова).
Стр. 69. …блеск и шум, которыми <…> сопровождаются всякие потоптания <…>. Труба трубит, штандарт скачет, а затем Гарибальди или Франциск въезжает в Неаполь — толпа одинаково зевает… — Труба трубит, штандарт скачет — перефразировка слов почтмейстера Шпекина из «Ревизора» Гоголя: «Музыка играет, штандарт скачет» (действ. I, явл. 2). Армия Гарибальди разгромила войска короля Обеих Сицилий Франциска и вступила в Неаполь 7 сентября 1860 г., восторженно встреченная жителями. Но Салтыков здесь намекает на торжество иного характера — на торжество реакции в России и политическую беспринципность широких кругов образованного «общества», солидаризировавшихся с победителем. Блеск и шум — по-видимому, в частности, намек на шумиху торжественных молебнов, обедов, парадов в обеих столицах и провинции по случаю «чудесного избавления» Александра II от смерти 4 апреля 1866 г., шумиху, происходившую одновременно с массовыми арестами и преследованиями — потоптаниями, подавлениями и поруганиями (см.: Б. Бухштаб. После выстрела Каракозова. — «Каторга и ссылка», 1931, № 5, стр. 53–54). Комментируемый текст перекликается со стихотворной пародией Добролюбова «Свисток» ad se ipsum» («Свисток», № 8. — С, 1862, № 1), где «австрийский поэт» Яков Хам заявлял, что, «воспев Гарибальди, воспел и Франческо». В майской хронике «Наша общественная жизнь» 1863 г. этими строками характеризовались русские «гулящие люди» (см. стр. 102–103 в т. 6 наст. изд. и прим. к ним).
Стр. 69–70. И что нам Древний Рим с его Сципионами, Цезарями, Катонами? <…> На лоне управы благочиния <…>Катонов, клянущихся гибелью новому Карфагену — литературе, развелось ныне даже более, нежели указывает потребность… — Управа благочиния — полиция; в сатире Салтыкова — это эзоповское определение полицейской сущности всей самодержавной государственной системы. Выпад Салтыкова направлен против высших представителей и проводников реакции из правительственных кругов, таких, как председатель верховной следственной комиссии по делу Каракозова Муравьев (Вешатель), председатель Государственного совета кн. П. П. Гагарин, министр народного просвещения гр. Д. А. Толстой и др. Победам Цезаря и походам Сципиона Африканского писатель саркастически уподобляет «подвиги» «столпов» России в преследовании передовой журналистики и вообще свободомыслия, а речи Катона Старшего в римском сенате времен Пунических войн (они, по преданию, всегда оканчивались призывом: «Карфаген должен быть разрушен») сравнивает с угрозами Муравьева и Гагарина найти «корень зла» в среде «отрицателей и обличителей», с их требованиями защитить от «пагубных лжеучений» «права собственности», «начала общественного порядка и общественной безопасности, <…> государственного единства и прочного благоустройства, начала нравственности и священные истины веры» (см. речь Муравьева на обеде 10 апреля 1866 г. в честь предводителей дворянства и представителей земства Московской губ. — СПб. вед., 1866, № 96, 11 апреля; рескрипт Александра II на имя кн. Гагарина от 13 мая 1866 г., написанный, по мнению Герцена, самим Гагариным, — К., 1866, л. 222, 15 июня. — Герцен, т. XIX, стр. 95–97).
Стр. 70. Местность <…> делается <…> неспособною для произрастания иных злаков, кроме волчцов и крапивы. — Волчец — вид колючей сорной травы; специально выращенные изгороди из нее ограждали посевы. Здесь «волчцы и крапива» — охранительная рептильная пресса, пользовавшаяся субсидиями правительства и цензурным «режимом благоприятствования» в борьбе с передовой печатью.
Стр. 72. …уже найдены некоторые рамки для более правильного течения жизни <…>. Необходимость ограничивать свои желания желаниями других <…> великая школа, которой суждено в будущем покорить вредную секту брюхопоклонников. — В этих строках, весьма существенных для Салтыкова, заметны следы вынужденной цензурой неясности. Данный текст мог восприниматься как относящийся к тем «рамкам законности», которые прокламировались реформами 60-х годов. Однако нарочитая обобщенность, с какой
