(мало-помалу багровеет). Позвольте вас просить объясняться по-русски, сударыня.
Артамонова. Я приехала, генерал, рекомендовать вам моего сына на одно из новых мест.
Зубатов. А ваш сын где кончил воспитание?
Артамонова. Мой сын воспитывался дома, и я сама наблюдала, чтобы внушить ему самые строгие правила, генерал.
Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! Но нам необходимы люди, кончившие курс в высших учебных заведениях!
Артамонова. Однако согласитесь, генерал, что это тирания!
Зубатов. Очень соболезную! И даже соглашаюсь с вами отчасти; но таковы намерения высшего начальства, а я… я раб, сударыня! то есть, я хочу сказать: я раб своего долга!
Артамонова. Однако это странно…
Зубатов. Что ж делать, сударыня! Я сам не всегда понимаю… и вполне сочувствую вашему материнскому горю, но проникать в высшие намерения не почитаю себя вправе…
Артамонова. Итак, мы не можем питать никакой надежды?
Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! (Подходит к даме с вуалью.) Чем могу служить, сударыня?
Дама (подняв вуаль). Мой муж служит на Кавказе, ваше превосходительство…
Артамонова (перебивает). Но, быть может, для сына моего сделают исключение, генерал?
Зубатов (очень любезно, но уже весь багровый). Может быть-с, может быть-с… не знаю, сударыня… очень рад буду за вашего сына!
Артамонова. Потому что если бы Antoine, по молодости, и не смог чего сделать, то я, как мать, могу ему помочь! Я пятнадцать лет вдовею и двадцать лет управляю имением, генерал!
Зубатов. Очень понимаю, сударыня! но что ж прикажете делать? я раб… то есть, я хочу сказать: раб своего долга!
Дама с вуалью. Мой муж служит на Кавказе, ваше превосходительство… (Останавливается.)
Зубатов. Что ж прикажете, сударыня?
Дама (некоторое время молчит; потом застенчиво, почти плача). Я позабыла-с.
Зубатов (снисходительно). Постарайтесь вспомнить, сударыня… ну, например, что б такое? ну, например… быть может, супруг ваш места ищет…
Дама (повеселев). Точно так! точно так! новые места! новые места!
Зубатов. Ваш супруг помещик здешней губернии?
Дама. Никак нет-с, ваше превосходительство, мы не помещики-с.
Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! но нам необходимы именно помещики, и именно здешней губернии!
Да м а. Так это переменить невозможно?
Зубатов. Я не полагаю-с. Конечно… быть может… в воздаяние заслуг… нет правил без исключений…
Дама. Мой муж мне именно пишет, что потребуется строгость, и что он, как военный…
Зубатов. Очень соболезную, очень соболезную, сударыня, что должен лишиться такого полезного сотрудника, но что ж делать? предписания закона ясны, тверды и положительны!
Дама (несколько подумав). Ваше превосходительство! нам бы эти полторы тысячи…
Зубатов. Что ж делать, что ж делать, сударыня! Я имел уже честь объяснить вам, что слова закона ясны, тверды и положительны!
Дама. Очень вам благодарна, ваше превосходительство! (Закрывает лицо вуалем и выходит.)
Артамонова. Как вы думаете, генерал, если я напишу к графу Ивану Никитичу… Это будет хорошо?
Зубатов. А вы коротко знаете графа?
Артамонова. Гм… не то чтоб коротко, а так. Я однажды с ним в одном вагоне по железной дороге ехала.
Зубатов (почти посинел от злости, но еще сдерживается; еще минута, и обругает). Гм… да… это будет не дурно!
Артамонова. Да вы поймите, генерал, что нам, с нашим влиянием в уезде, с нашим состоянием, остаться ни при чем…
Зубатов (вышел из себя и издает только бессложные звуки). Ффф… ззз…
Артамонова (сначала смотрит на него с изумлением, потом пугается). Antoine! allons-nous en! allons-nous en![66] (Быстро убегает с сыном.)
Пересвет-Жаба (подавая письмо, вкрадчивым голосом). От Матрены Ивановны, ваше превосходительство!
Зубатов (видимо встревоженный побегом госпожи Артамоновой и мыслью, что она может прибегнуть к благодетельной гласности). Что вы хотите сказать этим, милостивый государь? (К Бирюкову.) Семен Петрович! эта дама… успокойте!
Бирюков выходит; из передней слышится: «De grâce, madame…», «mais non, il nous battra!»[67] и т. п. По боковым подергиваниям, которые овладевают Зубатовым, видно, что его сильно подмывает выйти в переднюю.
Пересвет-Жаба (вразумительно). От Матрены Ивановны, ваше превосходительство!
Зубатов. Я вас спрашиваю, что вы хотите этим сказать?
Пересвет-Жаба увядает; Кузнеев видимо намеревается улизнуть; входит Бирюков.
Бирюков. Cette dame retournera demain à pareille heure.[68]
Зубатов. Благодарю. (Пересвет-Жабе.) Так вы говорили, что имеете письмо от Матрены Ивановны?
Пересвет-Жаба (расцветает). Точно так, ваше превосходительство. (Подает письмо.)
Зубатов (читает письмо). Очень жаль! очень жаль!
Пересвет-Жаба мгновенно увядает.
У меня все это уж организовано… люди подобраны… ждем только сигнала из Петербурга… очень жаль! очень жаль-с!
Пересвет-Жаба. Ваше превосходительство! Я в целом околотке известен своею строгостью!
Зубатов. Тем больнее для меня отказать вам. Потому что нам нужна строгость! (Видимо, желает прочесть лекцию о строгости.) Строгость — это, так сказать, главнейший нерв администрации! (Подходит к Кузнееву.)
Пересвет-Жаба машинально облизывается.
Кузнеев (струсил и съежился). Позвольте мне уйти, ваше превосходительство!
Зубатов. Вы разве только поглядеть сюда пришли?
Кузнеев. Нет-с, я, ваше превосходительство, с просьбицей-с; только просьба-то моя, вижу, не дельная,
Зубатов. В чем же ваша просьба?
Кузнеев. Самая, ваше превосходительство, не дельная. Нет, уж увольте, ваше превосходительство! позвольте уйти!
Зубатов (давая ему дорогу, обидчиво). Я, государь мой, не держу вас!
Кузнеев уходит, наклонив голову, как будто ожидая удара.
Странно! это очень странно! (К дежурному чиновнику.) Вы, прежде нежели допускать просителей до меня, обязаны обстоятельно расспрашивать, об чем они просят.
Чиновник раскрывает рот, чтобы говорить.
Молчать! Семен Петрович! потрудитесь сказать Предпочтительному, чтобы он вперед не присылал ко мне этого дурака на дежурство!
Чиновник (в сторону). Вот тебе и Анна Ивановна!
Зубатов (Кувшинникову). Вам что?
Кувшинников молча подает просьбу.
Извольте объяснить словесно, в чем заключается ваша надобность.
Кувшинников. Там все написано-с.
Зубатов (читает). Ничего не понимаю! положительно-таки ничего не понимаю!
Кувшинников. Желаю получить место-с.
Зубатов. Нет места-с.
Кувшинников. Так нет места-с?
Зубатов. Нет места-с.
Кувшинников. И на два с полтиной нет-с?
Зубатов (изумленный, вращает кругом глазами). Что это такое? что это такое?
Бирюков (смеясь, вполголоса Зубатову). Il demande s’il ne pourrait pas être nommé comme candidat.[69]
Зубатов (поняв). А! (Кувшинникову.) И на два с полтиной нет места-с.
Кувшинников. Благодарю покорно-с! (Делает полуоборот налево и выходит.)
Зубатов (к Пересвет-Жабе). А! вы еще здесь?.. Гм… так вы говорите, что вы строги?
Пересвет-Жаба (расцветая). Весь наш уезд засвидетельствует вашему превосходительству. Смею уверить ваше превосходительство, что у меня все это останется по-старому!
Зубатов. Ну, хорошо! ну, хорошо! я вижу! Семен Петрович! (Неожиданно оборачивается спиной и уходит во внутренние комнаты, насвистывая дорогой: «Jeune fille aux yeux noirs!»[70])
Пересвет-Жаба раскрывает рот от огорчения.
Бирюков. А это значит, что вам следует отправиться в канцелярию его превосходительства, к господину Предпочтительному… там есть механик такой: он вас запишет.
Пересвет-Жаба задыхается от радости и хочет поцеловать у Бирюкова руку.
Mais finissez donc! mais finissez donc![71]
Занавес опускается.
НЕДОВОЛЬНЫЕ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Андрей Иваныч
Иван Андреич { Пожилые, оставшиеся за штатом действительные статские советники. Похожи друг на друга до смешного; не тощи и с виду добродушны. Андрей Иваныч посолиднее и выше ростом; Иван Андреич ростом не велик и когда сидит на стуле, то не достает ногами пола.
Иван Андреич. Конечно, ваше превосходительство, кабы на место Семена Петровича Степана Иваныча, на место Василия Кирилыча Сергея Николаича, а на место Федора Федорыча Петра Григорьича…
Андрей Иваныч (держа в зубах сигару). А Федора Федорыча куда ж?
Иван Андреич. Федора Федорыча можно бы в сенаторы-с… С сохранением, разумеется…
Андрей Иваныч. С сохранением… н-да!.. это пожалуй…
Иван Андреич. Русское царство, ваше превосходительство, очень обширно; отчего Федора Федорыча не прокормить? Сколько теперича одних жидов прокармливает, железнодорожников, подрядчиков-с, а чтоб Федора Федорыча…
Андрей Иваныч. Прокормить в состоянии.
Иван Андреич (заискивающим голосом, как бы намереваясь пощекотать Андрея Иваныча.) А на место бы Петра Григорьича…
Андрей Иваныч (перебивает его). Мечта одна!
Иван Андреич. Отчего же мечта-с? Ваше превосходительство в таких еще летах…
Андрей Иваныч. Мечта одна!
Иван Андреич. А как бы дело-то пошло-с!
Андрей Иваныч (распускаясь и скороговоркой). К концу месяца — чисто! ни единой, ни самомалейшего отношения… (Делая над собой усилие.) М-мечта одна!
Минута молчания.
Иван Андреич. Нынче, ваше превосходительство, все фантазии на службе пошли… ничего положительного нет-с…
Андрей Иваныч. Правда.
Иван Андреич. Пошла в ход филантропия-с… протолериат-с…
Андрей Иваныч. Пролетариат то есть.
Иван Андреич. Мы, бывало, в неизвестное-то не пускались-с. Видишь по бумагам, что коллежскому секретарю время на титулярные приспело — ну и пишешь: «аксиос».
Андрей Иваныч. То есть не «аксиос», а «внести в общее присутствие».
Иван Андреич. Ну, конечное. Нас, ваше превосходительство, воображениям-то не учили… с нас дела спрашивали…
Андрей Иваныч. Это так.
Иван Андреич. А нынче «титулярного-то советника» — в сторону-с… все норовят, как бы в «уничтожение чинов» ударить!
Андрей Иваныч (глубокомысленно). Оно к тому идет.
Иван Андреич (хихикая). Стало быть, ваше превосходительство, таким манером у нас, в департаменте, какой-нибудь коллежский секретарь директором сделаться может?
Андрей Иваныч (усиленно выпуская дым). Оно к тому идет.
Иван Андреич. Ну, это уж очень что-то забавно будет!.. Я думаю, наши-то, департаментские, так и прыснут, как он войдет этак фертиком в департамент?
Андрей Иваныч. Не прыснут!
Иван Андреич. Да нет-с, после этого, ваше превосходительство, и сторож Михей надежды иметь может…
Андрей Иваныч. Ну, этот еще погодит.
Иван Андреич. А что ж, ваше превосходительство, нынче и эту идею подать можно… право-с! (Хихикая.) Нынче эти новости вот как любят! Только презабавно, презабавно это будет; войдет это Михей, да вместо портфеля-то — щетка в руках…
Андрей Иваныч. Этого-то еще не будет, а что коллежский секретарь будет директором, так это верно.
Несколько минут молчания, в продолжение которых Иван Андреич сидит смущенный, а Андрей Иваныч скрещивает ноги и смотрит на собеседника с торжеством, как бы говоря ему: «Да, брат, и я либерал! А ты что думал!»
Иван Андреич (в раздумье). А ведь как поразмыслишь, так это именно правда, что оно к тому идет.
Андрей Иваныч. К тому.
Иван Андреич. Везде-с… по всем ведомствам-с… Возьмем, например, почтовое ведомство-с… Уж какое было, кажется, смирное: муха, бывало, пролетит, и то слышно… И вдруг-с: сперва штемпельные куверты, а потом и этого мало показалось — марки выдумали!
Андрей Иваныч. Выдумали.
Иван Андреич. А кому, кажется, какое зло штемпельный куверт сделал?
Андрей Иваныч. Совершенно никому.
Иван Андреич. Или вот дома̀-с. Надоело, что по фамилиям называются, все это старо, изволите видеть… Что ж! переформировали и это-с! Нумерами какими-то окрестили — налево чет-с, направо нѐчет-с…
Андрей Иваныч. Смотреть скучно!
Иван Андреич. Идешь иногда по улице, видишь все это разрушение… даже вздохнешь потихонечку-с.
Андрей Иваныч. Все комитет о сокращении переписки сделал.
Иван Андреич. Н-да-с, этот комитет, доложу вам… Ведь какое, кажется, место, даже и не место совсем, а просто как бы сказать… комитет-с!.. А сколько яду пролил!
Андрей Иваныч. Даже остроты ума никакой нет. Вот губернаторам разрешили: под бумагами полной фамилии не подписывать, а только одни буквы начальные.
Иван Андреич (вздохнув). Заварили кашу!
Андрей Иваныч. Каково-то будет расхлебывать!
Иван Андреич. Расхлебать-то бы еще можно, а главное, ваше превосходительство, слуг хороших нет!
Андрей Иваныч. И то правда.
Иван Андреич. То есть, таких слуг, как в наше время были, чтоб за начальство в огонь и в воду, чтоб и написать могли, и поправить бы могли, и отношения эти понимали бы… кому и как. Словом, чтоб все это шито да крыто было…
Андрей Иваныч. Да, были мастера!
Иван Андреич. Уж
