миллионами пахнет, вся будущность, значит, тут разыгрывается, а не

могу, ноги дрожат… Фу! что за вздор! Смелей, Семен! (Вбегает в

спальную, но внезапно оттуда возвращается бледный и взволнованный.)

Господи! что это, будто привиделось мне, что старик встал! (Тяжело

дышит.) Ведь вот, можно сказать, воображение какие фантазии над нами,

смертными, разыгрывает… Господи благослови! (Входит в спальную и уже

не возвращается оттуда. В это время дверь из комнаты Живоедовой

потихоньку отворяется.) СЦЕНА VI Прокофий Иваныч и Лобастов (выходят из

комнаты). Прокофий Иваныч (говорит за кулисы). Вы покедова тамотка в

каморке посидите… (К Лобасто-ву.) Ну, а мы с тобой побеседуем на

свободе: он, чай, там еще не скоро с деньгами-то управится! Надо ему

сперва наворовать, да и в порядок еще привести… Только уж если он

оттудова благопо-лучно выйдет, да и начнет считать деньги, так ты уж,

сделай милость, уважь меня, Андрей Нико-лаич! как сказано, так

подмышки-то его двумя пальчиками и возьми… это самая забавная будет

штука! Лобастов. Только прости уж ты Гаврюшу-то! Прокофий Иваныч.

Простить можно. Правда, обижал он меня… ну, да в то время кто надо

мной не наругался! Лобастов. По неопытности, Прокофий Иваныч; молод еще

очень, да и прочие поощряли… Прокофий Иваныч. Да; натерпелся-таки я…

Ты возьми то, что Настасья Ивановна за стыд для себя почитала, коли я к

руке-то к ее прикоснусь!.. Лобастов. Что говорить, Прокофий Иваныч! все

мы грешны перед тобой: такая уж, видно, мода была. Прокофий Иваныч. А

как ты думаешь, Андрей Николаич, ведь славная будет штука, как увидят

они, что все их мечтания в прах рассеялись? Ведь у Семена-то Семеныча,

поди, даже глаза лопнут от злости! Лобастов. Не дай бог никому, Прокофий

Иваныч, такое испытание перенести… тяжело, сударь! Прокофий Иваныч. А

что, если б штука-то ваша удалась? ты бы, чай, первый меня обеими

нога-ми залягал в ту пору? (Смеется.) Лобастов. Зачем же ты, сударь,

вспоминаешь, коль скоро уж однажды простил меня? (Вздыхает. В сторону.)

Да, задал бы я тебе, мужику, трезвону! Господи! чего боялись, то и

случилось! все к сиволапу перешло! Прокофий Иваныч. Я ничего, сударь, я

только к слову. Посмотреть хоть в щелочку, чтo он там делает. (Осторожно

переходит через комнату и смотрит в замочную скважину.) Ишь как чешет!

даже словно глаза кровью налились — и не разбирает, все сподряд в

карманы прячет… Вот как жесток человек, что после ведь в грязь

именные-то билеты бросить придется, а ему ничего, все забирает!

(Выпрямляется.) Пугнуть его, что ли, Андрей Николаич, зарычать этак

нечеловеческим голосом?.. Ах, аспид ты этакой! (Опять смотрит.)

Лобастов. Нет, не кричи, Прокофий Иваныч, неравно еще умрет со страху!

(В сторону.) Да, на твоей, сударь, улице праздник! А не будь Баева,

надавали бы тоже тебе фухтелей — шелковый бы был! Кaк человек-то,

однакож, меняется! Вот он за час какой-нибудь сиволап, можно сказать,

был, а теперь, поди, тоже понимает, что потомственный почетный гражданин

называется!.. (Задумыва-ется.) Ах, Леночка, Леночка! готовил было я для

тебя преспективу хорошую, да, видно, богу не угодно! Прокофий Иваныч. А

знаешь, я что, Андрей Николаич, вздумал? Вот он теперь углубился там;

чай, воображает, что никто его не видит и не слышит! Ишь ты, аспид ты

этакой! Живновский (выходя на сцену). Прокофий Иваныч! Да нам бы хоть

выпить, что ли, дали — тоска берет-с! Прокофий Иваныч (вскакивает). Да

чтo ты орешь! успеешь еще налопаться! (Опять наклоняет-ся к скважине.)

Чу! да он послышал, должно быть, убирать уж начал. (Осторожно переходит

сцену.) Живновский. Представление начинается! (Все уходят в комнату

Живоедовой; сцена несколько времени остается пустою.) СЦЕНА VII Фурначев

(входит весь красный, покрякивает, переминается с ноги на ногу и

несколько раз от-крывает рот, чтоб говорить, но некоторое время не

может). Анна Петровна! Анна Петровна! Или мне это почудилось? (Подходит

к двери и пробует, заперта ли она.) Заперта! Однако как у меня карманы

оттопырились, даже безобразно… Теперь, кажется, совершился всей моей

жизни подвиг! Еще младенцем будучи, я только о том и мечтал, как бы

сделаться человеком достойным и от людей почтенным, но, признаюсь,

настоящее приобретение даже все мечты мои превзошло! Мир праху твоему,

почтенный муж Иван Прокофьич! много ты постарался! много труда в жизни

принял! Возблагодарим создателя нашего, который нас, смертных, разумом

одарил. Кабы не он, царь небесный, что же бы мы такое были?.. Однако,

это скверно, что у меня карманы так оттопы-рились… Да ведь много же и

добра-то у старика нашлось! (Улыбается.) Я уж клал зря: там дома

разберу, которые именные, которые безыменные… А велика сила разума

человеческого! Вот у не-го билеты-то, может, и за номерами по книгам

числятся, так мы и это предусмотрели! У нас вот уж две недели племянник

родной в отпуску в Москве считается, а поедет-то он туда только сего-дня

в ночь. В этих делах все предусмотреть, все предугадать надо! Хотелось

бы вот теперь же по-считать, ан разум-то запрещает: говорит, что застать

кто-нибудь может… И как это счастливо бог привел все кончить: даже

Живоедихи нет. (Лобастое в это время незаметно подкрадывается сзади;

Прокофий Иваныч и прочие тоже выходят.) СЦЕНА VIII Фурначев, Лобастов,

Живновский, Праздников и Живоедова. Фурначев (продолжает рассуждать).

Нет, лучше уйти. Лобастов (сзади). А позвольте, Семен Семеныч,

полюбопытствовать, как велика сумма… Фурначев (оборачиваясь, в

испуге). Ах… страм какой! (Видит присутствующих и поправляется.) А,

господа, и вы здесь? Ну чтo, как папенька в своем здоровьи? Прокофий

Иваныч (несколько раз кланяясь). Мы у вас, Семен Семеныч, хотели об этом

узнать, потому как вы сейчас от них вышли… Фурначев (в сторону). Ах

ты, господи, как эти карманы проклятые оттопырились! (Громко.) Да…

точно… я был у него… он, кажется, почивать изволит. Прокофий Иваныч

(подходя к Фурначеву). Так-с; ну, а тут чтo у тебя? (Указывая на задние

кар-маны.) Живновский. Да; ноша изрядная; мне бы вот хоть одну

бумажоночку за ушко вытянуть! Фурначев (Прокофию Иванычу.) Ты, кажется,

забываешься, мужик! Прокофий Иваныч. Так-с; я мужик — это конечно-с, а

ты, сударь, вор! Фурначев. Как ты смеешь! Лобастов (уныло). Повинись,

брат Семен Семеныч! Прокофий Иваныч. Ничего, пусть сердце сорвет, не

замайте его. (Фурначеву.) Так ты, сударь, ду-мал, что ты большой

чиновник, так и воровать тебе можно? Так ты, сударь, мертвого ограбить

хотел? Живоедова. Ах, господи! страсти какие! Прокофий Иваныч. Ты не

постыдился даже имя господне призывать… да ты, может, с мертвого и

образ-то снял! Живновский. Прокофий Иваныч! будь благодетель, позволь,

сударь, его разложить? Фурначев. Помилуйте, господа! где я? в каком я

обществе нахожусь? Вам во сне мечтанье какое-то приснилось! Лобастов (с

прежним уныньем). Повинись, брат! Прокофий Иваныч. А вот поглядим,

каково мечтанье! Молодцы! Обшарьте-ка его! (Живновский и Праздников

бросаются на Фурначева.) Живоедова. Стань, стань лучше на коленки, Семен

Семеныч! проси у братца прощенья! Прокофий Иваныч. Шарьте, шарьте, его

крепче! Вали всё на стол! (Лобастову.) Постереги, су-дарь: тут и

Гаврилова часть есть! (Фурначеву.) Так ты всем, значит, завладеть

захотел? даже уча-стникам-то и пособникам своим уделить пожалел!

Живоедова. Вот бог-то и попутал за это! Живновский. Вот и ключик тот

самый сыскался… Да прикажи ты, сударь, душу на нем отвести? Прокофий

Иваныч (рассматривая ключ). Да, и ключ… искусный мастер делал! да не

на тот предмет он пошел, на который бы нужно… а хочешь, полицию

призову? Фурначев (совершенно растерянный, в сторону). Какое, однакож,

неприятное происшествие… (Вслух.) Господа!.. вы, пожалуйста… вы

оставьте меня… я домой… я ни в каких скверных делах не замаран… я

с благими намерениями, на богоугодные дела, в пользу папенькиной же души

хотел… сделайте милость… Живновский. Да прикажи ты, Прокофий Иваныч,

хоть на коленки-то его поставить? Фурначев (накидываясь в отчаяньи на

Живновского). Да ты чтo! разве это твое дело… я и сам на коленки

встать сумею… (Хочет стать на колени.) Прокофий Иваныч (удерживая

его). Перестань! на коленки только перед святым образом да пе-ред

родителями становятся… Нет, я за полицией не пошлю, а разделаюсь с

тобой домашним по-рядком… Эй, кто там есть? Анна Петровна! пошли

кого-нибудь сюда! Фурначев. Помилуйте, Прокофий Иваныч, что же вы надо

мной делать хотите? Прокофий Иваныч. А я, сударь, над тобой ту же штуку

хочу сделать, которую ты намеднись надо мной сыграл… Я хочу, чтоб и

жена твоя, и весь свет чтобы знал, каков ты есть вор и мошенник! (Входит

лакей.) Живоедова. Пришел Дмитрий, Прокофий Иваныч. Прокофий Иваныч

(лакею). Дмитрий! Видишь ты этого милостивого государя? (Указывает на

Фурначева.) Дмитрий. Вижу, сударь. Прокофий Иваныч. Узнаешь ты его?

Дмитрий. Как, сударь, не узнать Семен Семеныча! Прокофий Иваныч. Ну, не

узнал, брат… Вчера он был точно Семен Семеныч, а нынче он вор и

мошенник: он тятеньку мертвого ограбил… с поличным, брат, изловили!..

Лобастов. Перестань, брат Прокофий Иваныч! Фурначев (в сторону). Ах,

страм какой! Живновский. Обозлился старик! Прокофий Иваныч. Нет, я его,

Иуду, сквозь зеленые луга проведу, я всем его отрекомендую… Ну, позови

теперь, Дмитрий, Мавру, а сам беги к Настасье Ивановне и к Гавриле

Прокофьичу: пожалуйте, мол, наследство получать… (Лакей уходит.) И

поселились-то ведь все поблизости, варвары! так вот, чтоб ни минуты не

упустить… воронье проклятое! Мавра (входит). Вам, сударь, что угодно?

Прокофий Иваныч. А знаешь ли ты, Мавруша, этого милостивого государя?

Мавра. Семена-то Семеныча? Прокофий Иваныч. Так нет же, опозналась ты,

Мавруша, не Семен Семеныч он, а вор и мошен-ник!.. Он тятеньку

мертвенького ограбил, да поймали голубчика, так он вот теперь как крыса

и мечется… (Фурначеву.) Сладко, что ли? Фурначев. Коли уж господь наш

столько претерпел, так что ж мы такое будем, если с кротостью испытаний

судьбы не снесем! Лобастов. Да уж будет, сударь, с него. Прокофий

Иваныч. Позови, Мавруша, всех: и кучеров позови, и дворников, и

сторожей… всех позови! Живновский. Это, что называется, живого огнем

испалить! (Задумчиво.) Да, эта манера, пожалуй, еще лучше нашей будет!

Фурначев. Прокофий Иваныч, да что ж это, наконец, такое! я жаловаться

буду! (Хочет уйти.) Прокофий Иваныч. Молодцы! придержите его!

(Живновский и Праздников бросаются на Фур-начева.) Нет, я тебя, сударь,

не пущу! Помнишь ты, я к тебе, с простого-то ума, приходил да

пол-тораста тысяч сулил? что ты тогда надо мною сделал? Ты тогда меня

спросил: за кого я тебя при-нимаю, да на позор перед целым светом меня

выставил? Так вот знай же теперь, за кого я тебя принимаю! (Комната

постепенно наполняется всяким народом.) Православные! видите вы этого

аспида? (Указывает на Фурначева.) Знайте: он вор и предатель, он старика

моего мертвенького ограбил! Вот и ключ от сундука поддельный у него

сделан… СЦЕНА IX Те же и Настасья Ивановна. Настасья Ивановна (вбегает

в дезабилье). Ах, батюшки! да папенька-то никак уж скончался! Прокофий

Иваныч. Приказал долго жить, сестрица… Настасья Ивановна. Кому же,

кому наследство-то досталось? Прокофий Иваныч. Мне, сударыня. Настасья

Ивановна. Ну, так я и знала, что этому сиволапу все достанется… Да

вы-то чего ж смотрели, Анна Петровна? Вы тоже, верно, с ним заодно!

Лобастов. Нет, сударыня, так уж богу угодно! Прокофий Иваныч. Ты

говоришь: сиволап, сестрица! Оно, конечно, руки у меня не бог знает

ка-кие чистые, а ты вот послушай теперича, кто муженек-то твой! (Тащит

ее за руку на авансцену к Фурначеву.) Хорош! А ты знаешь ли, что он отца

твоего мертвого ограбил? Настасья Ивановна. Ах, господи… страм какой!

Фурначев. Господи! твори волю свою! (Подымает глаза к небу.) Прокофий

Иваныч. Нет, да ты только представь себе, Семен Семеныч,