тысячу целковых не наберется! За-пил бы вот,

да грех, говорят!

Велегласный. Грех, сударь… Вот от гроздия виноградного можно! (Пьет.)

Василиса Парфентьевна. Да удумай ты что-нибудь насчет денег-то, Никола

Осипыч!

Велегласный. Хитрое это, сударыня, дело! надобно об нем на досуге

поразмыслить.

Баев. А я вот как скажу: пожертвуй ты, Прокофий Иваныч, папыньке браду

свою! исполни ты прихоть его! пади ты к нему в ножки… простит, простит

он тебя!

Василиса Парфентьевна. Чтo ты, чтo ты, Прохорыч! да ты разве не знаешь,

что на том свете и в рай-то не попадешь, покуда до последнего волоска не

отыщешь? Ты и подумать об этом, Проко-фий Иваныч, не моги! Издохнуть мне

на сем месте, если я в ту пору в глаза тебе при всем народе не наплюю!

Баев. Утрешься, батюшка!

Велегласный. Оно, конечно, зазорно, сударыня, зазорно браду свою на

потеху князю власти воз-душныя отдавать, однако ведь и закону, по нужде,

премена бывает! На пользу древнему благочес-тию не токмо временное брады

стрижение, но и самая погибель души допущается… (Слышен стук

подъехавшего экипажа.)

Василиса Парфентьевна. Батюшка, да никак к нам кто-то подъехал!

Велегласный. Мне, видно, уйти, сударыня. (Уходит.)

СЦЕНА IV

Те же и Лобастов. (Лобастов — небольшой человек, очень плотный и

склонный к параличу; лицо красное, точно с морозу; пьет и закусывает

наскоро, но прежде, нежели положит кусок в рот, дует на него. Он очень

жив в своих дви-жениях и редко стоит на месте. В поношенном фраке. При

входе его все встают.)

Лобастов. Хлеб да соль, Прокофий Иваныч! Ехал вот мимо: думаю, нельзя же

милого дружка не проведать!.. Поцелуемся, брат! (Целуются.)

Прокофий Иваныч. Милости просим, ваше превосходительство!

Лобастов (подходит к закуске). А! и закуска на столе! Чтo ж, это дело

подходящее! Да уж для ме-ня-то, брат, ты водочки вели принести; я, брат,

ведь не ученый, меня виноградные эти вина толь-ко с толку сбивают! Вот и

Прохорыч заодно выпьет!

Баев. Выпью, Андрей Николаич, выпью, сударь! Я ведь тоже не больно

учен… все пью!

Василиса Парфентьевна. Мавруша! (Мавра Григорьевна уходит.) Сейчас

принесут, батюшка Андрей Николаич: мы хоша сами и не потребляем, а про

мирских держим… как же! Как вы в сво-ем здоровьи, сударь?

Лобастов. Да чтo, плохо, сударыня! того и гляди Кондратий Сидорыч

хватит… Потудова только и жив, покудова тарелки две красной жидкости

из себя выпустишь!.. От одной, можно сказать, вод-ки и поддержку для

себя в жизни имею!..

Василиса Парфентьевна. Чтo ж, сударь, коли на благо и крепость… это

ничего! Я и сама, су-дарь, слыхивала, что от водки человек тучен бывает,

а тучный человек, известно, против тощего в красоте превосходнее… Как

ваша Елена Андреевна в ихнем здоровьи?

Лобастов. Сохнет, сударыня, сохнет…

Василиса Парфентьевна. Чтой-то уж и сохнет! да вы бы, Андрей Николаич,

ей мужа, что ли, сыскали: она, сердечная, чай, этим предметом больше и

сокрушается!

Лобастов. Знаю, сударыня, знаю! Известно, девическая жизнь; как ее ни

хлебай, все ни солоно, ни пресно.

Баев. Это ты, сударь, сущую истину сказал!

Лобастов. Да где его, жениха-то, найдешь! Вот и наклевывался было один

соколик, да крылья, вишь, велики подросли, улетел! (Треплет Прокофья

Иваныча по плечу.) Да, были бы мы с тобой, брат, роденька теперь!

Прокофий Иваныч. Богу, видно, не угодно, ваше превосходительство!

Лобастов. Вот вы и рассудите, каково моему родительскому сердцу

смотреть, как детище-то мое сохнет! Ведь я, можно сказать, не сегодня,

так завтра в будущую жизнь переселиться должен, а у меня, чтo

называется, и чувств-то в естестве, кроме как чадолюбия, никаких не

осталось… а она вот сохнет!.. (Начинает ходить по комнате с усиленною

поспешностью.) Вы, Василиса Парфен-тьевна, не смотрите, что я водкой

заимствуюсь… я хошь и пью, а родительские-то мои чувства пуще от того

изнывают… Вот у меня на ломбартном билете птица есть нарисована, так,

поверите ли, сама даже своим собственным естеством младенцев-то своих

кормит… Вот оно что значит ро-дительское-то сердце!

Василиса Парфентьевна. Чтo и говорить, Андрей Николаич! Про родительское

сердце еще царь Соломон в притчах писал! (Мавра Григорьевна ставит на

стол водку.)

Лобастов (наливая). То-то же-с! За ваше здоровье, Василиса Парфентьевна!

Сто лет с годом здравствовать! Будьте здоровы хозяин с молодою хозяйкой!

(Выпивает.)

Василиса Парфентьевна. На здоровье, батюшка! (Прокофий Иваныч и Мавра

Григорьевна молча кланяются.)

Лобастов (Баеву). Ну, и ты, старина, выпей! (Подает ему рюмку.) Видел,

что ли, Ивана-то Про-кофьича сегодня?

Баев. Не видал, сударь, не видал сегодня, да и смотреть-то уж словно

неохота!

Лобастов. Чтo так?

Баев. Да чего хорошего-то увидишь? Чай, сидит да ругается…

Лобастов. Плох уж он стал, куда как плох!

Баев. Плох-то плох, да кто его разберет? Вот он уж четвертый годок

так-то все умирает!

Лобастов. Да, умирать-то ему, видно, неохота!

Баев. А отчего бы, сударь, неохота? По мне, хоть сейчас перед владыку

небесного… боюсь, что ли, я смерти! Ни у кого я ничего не украл, не

убил, не прелюбы сотворил… да хоть сейчас приди, курносая.

Прокофий Иваныч. Это, ваше превосходительство, точно-с.

Лобастов. Нет, Прокофий Иваныч! не говори, брат, этого! Уж кто другой, а

я знаю, что значит умирать! Такие, знаешь, старики перед глазами

являются, каких и отроду не видал!

Прокофий Иваныч (махая головой). Ссс…

Василиса Парфентьевна. Скажите на милость! какие же это старики, Андрей

Николаич? настоя-щие, что ли, или так только воображение одно?

Лобастов. Д-да… я таки два раза обмирал… совсем даже думал, что в

будущую жизнь переселил-ся… И вот какой, доложу вам, тут случай со

мной был. Звание мое, как вам известно, из простых, так в двенадцатом

году я еще лет осьмнадцати мальчишка был… Проходили мимо нашей деревни

французы, мародеры по-ихному прозываются, и как были мы тогда вне себя,

изымал я одного французишку, да тоже и свою лепту-с… Так поверите ли?

как обмирал-то я, этот прожженный французик… так, сударь, языком и

дразнит! так и дразнит!.. Так вот она чтo значит, смерть-то!

Прокофий Иваныч. Уж кому же, ваше превосходительство, умирать не тошно!

Уж на что скоти-на бесчувственная, а и та перед смертью тоскует!

Лобастов. Да; а Ивану-то Прокофьичу и вдвое против того умирать

тошнее… Поди-ка, чай, у него в шкатулке-то благ земных сколько!

(Треплет Прокофья Иваныча по плечу.) Ты как насчет этого думаешь, приятель?

Прокофий Иваныч (кланяясь). Не могим знать, ваше превосходительство!

(Тяжело вздыхая.) Ко-ли и есть деньги, так они папенькины, а не наши!

Баев. Да не можно ли тебе будет, Андрей Николаич, Прокофья Иваныча с

папынькой-то свести? Денег-то ему, вишь, больно уж жалко! Ведь и невесть

кому они в руки попадут!

Прокофий Иваныч (кланяясь). Кабы сделали вы, ваше превосходительство,

такую милость… Ко-нечно, против папеньки вина наша очень большая,

однако мы всякое раскаянье с своей стороны принести готовы…

Лобастов. Гм… да я, признаться, насчет этого предмета и приехал к тебе…

Прокофий Иваныч (кланяясь). Побеседуемте, ваше превосходительство!

Лобастов. Только, брат, это такое дело, что мне с тобой с глазу на глаз

побеседовать нужно.

Василиса Парфентьевна. Что ж, мы и уйдем, сударь! беседуйте тутотка на

прохладе… Прохорыч! пойдем-ка в стряпущую; там и еще рюмочку поднесу.

(Все уходят.)

СЦЕНА V

Прокофий Иваныч и Лобастов.

Лобастов (вполголоса), А старик-то, брат, очень ведь плох… не сегодня,

так завтра богу душу от-даст… ты это знаешь?

Прокофий Иваныч. Где ж нам, ваше превосходительство, знать? меня ведь,

опричь передней или кухни, в горницы-то и не пускают.

Лобастов. Жаль, брат, мне тебя, куда как жаль!.. Я, брат, хоть и

генерал, а добрый… я вот тобой не гнушаюсь, сам к тебе приехал… ты

это пойми!

Прокофий Иваныч. Мы, ваше превосходительство, завсегда понимать готовы,

не знаем, как уж и чувствовать все ваши милости!

Лобастов. Сегодня поутру даже за мной посылали, духовную писать

удумал… так уж был плох!

Прокофий Иваныч (взволнованный). Так, стало быть, написали духовную-то?

Лобастов. А ты слушай, голова! Приезжаю я к нему, а там уж и Семен

сидит, да такой, знаешь, ласковый, хвостом махает, а глазами-то так в

него и врезался… Ну, и Гаврило Прокофьич, сынок-то твой, тоже… этот,

однакож, больше по питейной части распоряжается. А он только лежит да

стонет: прискорбно, видишь, ему, что не привел бог в благородном звании

скончаться! Ну, по-стояли мы этак около него с полчасика: дали ему

выговориться-то… Только Семен и лезет к нему: «Папенька, говорит, не

угодно ли будет вам християнский долг исполнить?» да духовную-то в руки

и сует. Хорошо. Только, чтo бы ты думал, он на это ответил? Как швырнет,

сударь, ему в самую рожу духовную-то, так куда и болезнь девалась! «Вы,

говорит, видно, смерти моей хотите! так я, говорит, еще вас всех

переживу!» И с той самой минуты даже как ни в чем не бывал! Так

Семен-то, поджавши хвост, такого стречка дал, что я только подивился! А

Анна Петровна так ра-зинувши рот и осталась!

Прокофий Иваныч (отдохнув). Стало быть, еще, слава богу… наша правда

не потеряна, ваше превосходительство!

Лобастов. Оно, конечно, брат, правда дело хорошее, однако ты не больно

на нее полагайся! Дру-гой раз, пожалуй, и подмахнет духовную, особливо

если без памяти будет!

Прокофий Иваныч (кланяясь). Уж сделайте ваше одолжение, посоветуйте мне

что-нибудь, ваше превосходительство!

Лобастов. А у меня, брат, с тобой не совет, а уговор будет. Я, брат,

человек русский, люблю чай с калачами пить, а пустяки городить не

люблю… да и не поверишь ты мне, как я в любви перед то-бой рассыпаться

стану…

Прокофий Иваныч. Это точно, что не поверю, ваше превосходительство!

Лобастов. Ну то-то же! Так уговор у меня будет такой: чтобы первое, коли

все, с божьей помо-щью, у нас устроится, так быть Леночке беспременно

замужем за Гаврилом Прокофьичем, а не захочет волею, так ты его в ту

пору можешь и постращать по-родительски…

Прокофий Иваныч. Это будет в нашей власти, ваше превосходительство.

Лобастов. А второе, чтобы Гавриле Прокофьичу, как он женится, третья

часть всего капиталу была отдана…

Прокофий Иваныч (кланяясь). Не много ли будет, ваше превосходительство?

Ведь тятенькин ка-питал не маленький-с, так предостаточно бы и четвертой

части…

Лобастов. Ведь этакой ты зверь, Прокофий Иваныч! ничего еще в руках-то у

тебя нет, а уж торгу-ешься!

Прокофий Иваныч. Да больно уж будто обидно будет, ваше превосходительство!

Лобастов. Да ведь он сын тебе, пойми ты это! Ведь ему, пожалуй, и весь

капитал-то достанется, если я участия своего тут не покажу.

Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше превосходительство, мы это очень

понимать можем. (Кла-няется.) Нельзя ли уж на четвертой-то части, ваше

превосходительство?

Лобастов. Ну, чорт с тобой! четверть, так четверть; я человек добрый!

Только ты смотри, не на-дуй же меня.

Прокофий Иваныч. Как же это возможно, ваше превосходительство!

Лобастов. То-то! а то вы, ерихоны, только и видел вас, покуда деньги в

карман положить не успе-ли! Теперь-то вот ты кланяешься, а в ту пору,

как получишь свое, так и спину, пожалуй, пока-жешь.

Прокофий Иваныч. Мы, кажется, еще в эвтом малодушестве не замечены, ваше

превосходитель-ство!

Лобастов. То-то же! а не то ведь со мной расправа короткая: я жаловаться

не буду, а собственны-ми своими руками рыло твое в один момент в решето

превращу… я, брат, не побрезгаю!

Прокофий Иваныч. Допустим ли мы себя до того, чтоб ваше

превосходительство ручки свои беспокоили! (Кланяется.)

Лобастов. Ну, ладно. Теперича, стало быть, я ручаюсь, что духовной не

будет, а в случае, если дойдет до того, чтоб ему ноги кверху, так и

весть тебе будет подана. (Смотрит на часы.) Однако прощай, брат!

Прокофий Иваныч. Что ж скоро нас оставляете? Откушайте еще хоть рюмочку,

ваше превосхо-дительство!

Лобастов. Разве уж на дорожку. (Пьет.) А все-таки, брат, не мешало бы и

тебе в нашем