тысячу целковых не наберется! За-пил бы вот,
да грех, говорят!
Велегласный. Грех, сударь… Вот от гроздия виноградного можно! (Пьет.)
Василиса Парфентьевна. Да удумай ты что-нибудь насчет денег-то, Никола
Осипыч!
Велегласный. Хитрое это, сударыня, дело! надобно об нем на досуге
Баев. А я вот как скажу: пожертвуй ты, Прокофий Иваныч, папыньке браду
свою! исполни ты прихоть его! пади ты к нему в ножки… простит, простит
он тебя!
Василиса Парфентьевна. Чтo ты, чтo ты, Прохорыч! да ты разве не знаешь,
что на том свете и в рай-то не попадешь, покуда до последнего волоска не
отыщешь? Ты и подумать об этом, Проко-фий Иваныч, не моги! Издохнуть мне
на сем месте, если я в ту пору в глаза тебе при всем народе не наплюю!
Баев. Утрешься, батюшка!
Велегласный. Оно, конечно, зазорно, сударыня, зазорно браду свою на
потеху князю власти воз-душныя отдавать, однако ведь и закону, по нужде,
премена бывает! На пользу древнему благочес-тию не токмо временное брады
стрижение, но и самая погибель души допущается… (Слышен стук
подъехавшего экипажа.)
Василиса Парфентьевна. Батюшка, да никак к нам кто-то подъехал!
Велегласный. Мне, видно, уйти, сударыня. (Уходит.)
СЦЕНА IV
Те же и Лобастов. (Лобастов — небольшой человек, очень плотный и
склонный к параличу; лицо красное, точно с морозу; пьет и закусывает
наскоро, но прежде, нежели положит кусок в рот, дует на него. Он очень
жив в своих дви-жениях и редко стоит на месте. В поношенном фраке. При
входе его все встают.)
Лобастов. Хлеб да соль, Прокофий Иваныч! Ехал вот мимо: думаю, нельзя же
милого дружка не проведать!.. Поцелуемся, брат! (Целуются.)
Прокофий Иваныч. Милости просим, ваше превосходительство!
Лобастов (подходит к закуске). А! и закуска на столе! Чтo ж, это дело
подходящее! Да уж для ме-ня-то, брат, ты водочки вели принести; я, брат,
ведь не ученый, меня виноградные эти вина толь-ко с толку сбивают! Вот и
Прохорыч заодно выпьет!
Баев. Выпью, Андрей Николаич, выпью, сударь! Я ведь тоже не больно
учен… все пью!
Василиса Парфентьевна. Мавруша! (Мавра Григорьевна уходит.) Сейчас
принесут, батюшка Андрей Николаич: мы хоша сами и не потребляем, а про
мирских держим… как же! Как вы в сво-ем здоровьи, сударь?
Лобастов. Да чтo, плохо, сударыня! того и гляди Кондратий Сидорыч
хватит… Потудова только и жив, покудова тарелки две красной жидкости
из себя выпустишь!.. От одной, можно сказать, вод-ки и поддержку для
себя в жизни имею!..
Василиса Парфентьевна. Чтo ж, сударь, коли на благо и крепость… это
ничего! Я и сама, су-дарь, слыхивала, что от водки человек тучен бывает,
а тучный человек, известно, против тощего в красоте превосходнее… Как
ваша Елена Андреевна в ихнем здоровьи?
Лобастов. Сохнет, сударыня, сохнет…
Василиса Парфентьевна. Чтой-то уж и сохнет! да вы бы, Андрей Николаич,
ей мужа, что ли, сыскали: она, сердечная, чай, этим предметом больше и
сокрушается!
Лобастов. Знаю, сударыня, знаю! Известно, девическая жизнь; как ее ни
хлебай, все ни солоно, ни пресно.
Баев. Это ты, сударь, сущую истину сказал!
Лобастов. Да где его, жениха-то, найдешь! Вот и наклевывался было один
соколик, да крылья, вишь, велики подросли, улетел! (Треплет Прокофья
Иваныча по плечу.) Да, были бы мы с тобой, брат, роденька теперь!
Прокофий Иваныч. Богу, видно, не угодно, ваше превосходительство!
Лобастов. Вот вы и рассудите, каково моему родительскому сердцу
смотреть, как детище-то мое сохнет! Ведь я, можно сказать, не сегодня,
так завтра в будущую жизнь переселиться должен, а у меня, чтo
называется, и чувств-то в естестве, кроме как чадолюбия, никаких не
осталось… а она вот сохнет!.. (Начинает ходить по комнате с усиленною
поспешностью.) Вы, Василиса Парфен-тьевна, не смотрите, что я водкой
заимствуюсь… я хошь и пью, а родительские-то мои чувства пуще от того
изнывают… Вот у меня на ломбартном билете птица есть нарисована, так,
поверите ли, сама даже своим собственным естеством младенцев-то своих
кормит… Вот оно что значит ро-дительское-то сердце!
Василиса Парфентьевна. Чтo и говорить, Андрей Николаич! Про родительское
сердце еще царь Соломон в притчах писал! (Мавра Григорьевна ставит на
стол водку.)
Лобастов (наливая). То-то же-с! За ваше здоровье, Василиса Парфентьевна!
Сто лет с годом здравствовать! Будьте здоровы хозяин с молодою хозяйкой!
(Выпивает.)
Василиса Парфентьевна. На здоровье, батюшка! (Прокофий Иваныч и Мавра
Григорьевна молча кланяются.)
Лобастов (Баеву). Ну, и ты, старина, выпей! (Подает ему рюмку.) Видел,
что ли, Ивана-то Про-кофьича сегодня?
Баев. Не видал, сударь, не видал сегодня, да и смотреть-то уж словно
неохота!
Лобастов. Чтo так?
Баев. Да чего хорошего-то увидишь? Чай, сидит да ругается…
Лобастов. Плох уж он стал, куда как плох!
Баев. Плох-то плох, да кто его разберет? Вот он уж четвертый годок
так-то все умирает!
Лобастов. Да, умирать-то ему, видно, неохота!
Баев. А отчего бы, сударь, неохота? По мне, хоть сейчас перед владыку
небесного… боюсь, что ли, я смерти! Ни у кого я ничего не украл, не
убил, не прелюбы сотворил… да хоть сейчас приди, курносая.
Прокофий Иваныч. Это, ваше превосходительство, точно-с.
Лобастов. Нет, Прокофий Иваныч! не говори, брат, этого! Уж кто другой, а
я знаю, что значит умирать! Такие, знаешь, старики перед глазами
являются, каких и отроду не видал!
Прокофий Иваныч (махая головой). Ссс…
Василиса Парфентьевна. Скажите на милость! какие же это старики, Андрей
Николаич? настоя-щие, что ли, или так только воображение одно?
Лобастов. Д-да… я таки два раза обмирал… совсем даже думал, что в
будущую жизнь переселил-ся… И вот какой, доложу вам, тут случай со
мной был. Звание мое, как вам известно, из простых, так в двенадцатом
году я еще лет осьмнадцати мальчишка был… Проходили мимо нашей деревни
французы, мародеры по-ихному прозываются, и как были мы тогда вне себя,
изымал я одного французишку, да тоже и свою лепту-с… Так поверите ли?
как обмирал-то я, этот прожженный французик… так, сударь, языком и
дразнит! так и дразнит!.. Так вот она чтo значит, смерть-то!
Прокофий Иваныч. Уж кому же, ваше превосходительство, умирать не тошно!
Уж на что скоти-на бесчувственная, а и та перед смертью тоскует!
Лобастов. Да; а Ивану-то Прокофьичу и вдвое против того умирать
тошнее… Поди-ка, чай, у него в шкатулке-то благ земных сколько!
(Треплет Прокофья Иваныча по плечу.) Ты как насчет этого думаешь, приятель?
Прокофий Иваныч (кланяясь). Не могим знать, ваше превосходительство!
(Тяжело вздыхая.) Ко-ли и есть деньги, так они папенькины, а не наши!
Баев. Да не можно ли тебе будет, Андрей Николаич, Прокофья Иваныча с
папынькой-то свести? Денег-то ему, вишь, больно уж жалко! Ведь и невесть
кому они в руки попадут!
Прокофий Иваныч (кланяясь). Кабы сделали вы, ваше превосходительство,
такую милость… Ко-нечно, против папеньки вина наша очень большая,
однако мы всякое раскаянье с своей стороны принести готовы…
Лобастов. Гм… да я, признаться, насчет этого предмета и приехал к тебе…
Прокофий Иваныч (кланяясь). Побеседуемте, ваше превосходительство!
Лобастов. Только, брат, это такое дело, что мне с тобой с глазу на глаз
побеседовать нужно.
Василиса Парфентьевна. Что ж, мы и уйдем, сударь! беседуйте тутотка на
прохладе… Прохорыч! пойдем-ка в стряпущую; там и еще рюмочку поднесу.
(Все уходят.)
СЦЕНА V
Прокофий Иваныч и Лобастов.
Лобастов (вполголоса), А старик-то, брат, очень ведь плох… не сегодня,
так завтра богу душу от-даст… ты это знаешь?
Прокофий Иваныч. Где ж нам, ваше превосходительство, знать? меня ведь,
опричь передней или кухни, в горницы-то и не пускают.
Лобастов. Жаль, брат, мне тебя, куда как жаль!.. Я, брат, хоть и
генерал, а добрый… я вот тобой не гнушаюсь, сам к тебе приехал… ты
это пойми!
Прокофий Иваныч. Мы, ваше превосходительство, завсегда понимать готовы,
не знаем, как уж и чувствовать все ваши милости!
Лобастов. Сегодня поутру даже за мной посылали, духовную писать
удумал… так уж был плох!
Прокофий Иваныч (взволнованный). Так, стало быть, написали духовную-то?
Лобастов. А ты слушай, голова! Приезжаю я к нему, а там уж и Семен
сидит, да такой, знаешь, ласковый, хвостом махает, а глазами-то так в
него и врезался… Ну, и Гаврило Прокофьич, сынок-то твой, тоже… этот,
однакож, больше по питейной части распоряжается. А он только лежит да
стонет: прискорбно, видишь, ему, что не привел бог в благородном звании
скончаться! Ну, по-стояли мы этак около него с полчасика: дали ему
выговориться-то… Только Семен и лезет к нему: «Папенька, говорит, не
угодно ли будет вам християнский долг исполнить?» да духовную-то в руки
и сует. Хорошо. Только, чтo бы ты думал, он на это ответил? Как швырнет,
сударь, ему в самую рожу духовную-то, так куда и болезнь девалась! «Вы,
говорит, видно, смерти моей хотите! так я, говорит, еще вас всех
переживу!» И с той самой минуты даже как ни в чем не бывал! Так
Семен-то, поджавши хвост, такого стречка дал, что я только подивился! А
Анна Петровна так ра-зинувши рот и осталась!
Прокофий Иваныч (отдохнув). Стало быть, еще, слава богу… наша правда
не потеряна, ваше превосходительство!
Лобастов. Оно, конечно, брат, правда дело хорошее, однако ты не больно
на нее полагайся! Дру-гой раз, пожалуй, и подмахнет духовную, особливо
если без памяти будет!
Прокофий Иваныч (кланяясь). Уж сделайте ваше одолжение, посоветуйте мне
что-нибудь, ваше превосходительство!
Лобастов. А у меня, брат, с тобой не совет, а уговор будет. Я, брат,
человек русский, люблю чай с калачами пить, а пустяки городить не
люблю… да и не поверишь ты мне, как я в любви перед то-бой рассыпаться
стану…
Прокофий Иваныч. Это точно, что не поверю, ваше превосходительство!
Лобастов. Ну то-то же! Так уговор у меня будет такой: чтобы первое, коли
все, с божьей помо-щью, у нас устроится, так быть Леночке беспременно
замужем за Гаврилом Прокофьичем, а не захочет волею, так ты его в ту
пору можешь и постращать по-родительски…
Прокофий Иваныч. Это будет в нашей власти, ваше превосходительство.
Лобастов. А второе, чтобы Гавриле Прокофьичу, как он женится, третья
часть всего капиталу была отдана…
Прокофий Иваныч (кланяясь). Не много ли будет, ваше превосходительство?
Ведь тятенькин ка-питал не маленький-с, так предостаточно бы и четвертой
части…
Лобастов. Ведь этакой ты зверь, Прокофий Иваныч! ничего еще в руках-то у
тебя нет, а уж торгу-ешься!
Прокофий Иваныч. Да больно уж будто обидно будет, ваше превосходительство!
Лобастов. Да ведь он сын тебе, пойми ты это! Ведь ему, пожалуй, и весь
капитал-то достанется, если я участия своего тут не покажу.
Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше превосходительство, мы это очень
понимать можем. (Кла-няется.) Нельзя ли уж на четвертой-то части, ваше
Лобастов. Ну, чорт с тобой! четверть, так четверть; я человек добрый!
Только ты смотри, не на-дуй же меня.
Прокофий Иваныч. Как же это возможно, ваше превосходительство!
Лобастов. То-то! а то вы, ерихоны, только и видел вас, покуда деньги в
карман положить не успе-ли! Теперь-то вот ты кланяешься, а в ту пору,
как получишь свое, так и спину, пожалуй, пока-жешь.
Прокофий Иваныч. Мы, кажется, еще в эвтом малодушестве не замечены, ваше
превосходитель-ство!
Лобастов. То-то же! а не то ведь со мной расправа короткая: я жаловаться
не буду, а собственны-ми своими руками рыло твое в один момент в решето
превращу… я, брат, не побрезгаю!
Прокофий Иваныч. Допустим ли мы себя до того, чтоб ваше
превосходительство ручки свои беспокоили! (Кланяется.)
Лобастов. Ну, ладно. Теперича, стало быть, я ручаюсь, что духовной не
будет, а в случае, если дойдет до того, чтоб ему ноги кверху, так и
весть тебе будет подана. (Смотрит на часы.) Однако прощай, брат!
Прокофий Иваныч. Что ж скоро нас оставляете? Откушайте еще хоть рюмочку,
ваше превосхо-дительство!
Лобастов. Разве уж на дорожку. (Пьет.) А все-таки, брат, не мешало бы и
тебе в нашем
