уж скучно
нынче писать начали; у окна поглядеть ся-дешь — кроме своей же трезорки,
живого человека не увидишь. Хоть бы полк, что ли, к нам по-ставили! А то
только и поразвлечешься маненько, как поешь.
Живоедова. У вас же, поди, еда-то не купленная!
Настасья Ивановна. Нет, голубушка, вот нынче Антип Петрович завод
закрыл, так муку тоже покупаем… (Вздыхает.) А конечно, в ту пору, при
Антип-Петровичевом заводе, жить лучше было: первое, что и мука и весь
провиянт непокупной, а второе, чтo свиней одних у него там бардой
откармливали!
Живоедова. Да что, мать моя, правду ли говорят, что от барды-то у свиней
мясо словно жесткое бывает?
Настасья Ивановна (вздыхая). Конечно, не смею солгать, голубушка Анна
Петровна, барденная скотина все не придет противу хлебной… (Вздыхает.)
Ну, да на наши зубы и то хорошо!
Живоедова. Разумеется, даровому коню чтo в зубы смотреть… Так пойдем,
что ли, закусить, ма-тушка? По мне, поди, старик-то давно стосковался.
Фурначев. Пожалуйте, сударыня. (Уходят.)
СЦЕНА VI
Фурначев (один).
Фурначев. Ну, кажется, с божиею помощью, это дело уладится… Вот
Настасья Ивановна говорит: куда деньги копишь? Глупая баба! деньги
всякому нужны: с деньгами всякая тварь человеком де-лается, без них и
человек тварью станет. Господи! давно ли, кажется, давно ли! давно ли я
боси-ком, в одной рубашонке к отческому дому гусей загонял! давно ли в
земском суде, в качестве пис-ца, для старших в кабак за водкой бегал и
за все сии труды не благодарность, а единственно коло-тушки в награду
получал! И как еще колотили-то! Еще хоть бы с рассуждением, туда, где
помягче, а то просто куда рука упадет — как еще жив остался! И вот
теперь даже подумать об этом как-то странно! Кожа на ногах сделалась
тонкая, тело белое, мягкое, неженное… и говорят еще, зачем тебе
деньги! Как зачем? Вот я еще немножко здесь позаимствуюсь, потом перееду
в Петербург, пущусь в откупа, а там кто знает, какую ролю провиденье
назначило мне играть? Вот намеднись Василий Иваныч из Петербурга пишет,
что у них на-днях чуть-чуть откупщика министром не сделали… что ж, это
правильно! потому что откупщик — он всю эту подноготную, как «помилуй
мя, боже» заучил! Ну а чтo, если и я?.. Нет, лучше бросить эту мысль!..
Ну, а если?.. ведь бывали же такие примеры! (Повергается в
мечтательность.) Или вот суету мирскую брошу, от дел удалюсь, да и стану
в правительствующем сенате на крылечке, с залогами в руках, отступного
поджидать… я, дескать, в дела входить не желаю, я, по милости божией,
много доволен, а вот отступным не побрезгуем-с… хе-хе-хе!.. Ведь
достиг же я статского советника, происходя чорт знает из какого
звания… даже сказать постыдно! А все деньги! Анна Петровна сказывала,
что у старика до двух миллионов — ну, положим, хоть полтора… Если из
них двести… нет, сто девяносто тысяч «именных» Прокофью… Что ж, ему
это достаточно! Платками да ситцами торговать можно и на сто рублей! Да
в делах, да в залогах, да в недвижимости еще сколько! И все это
Прокофью… предостаточно! Ну, десять тысяч Живоедовой за труды…
остальные… (Входит лакей.) Ну, что там еще?
Лакей (конфиденциально). Прокофий Иваныч пришли.
Фурначев. Ах! а Анна Петровна еще здесь?
Фурначев. Ах ты, господи! Уведи, уведи, братец, ты этого Прокофья:
скажи, чтобы на кухне обо-ждал, покуда эта ведьма тут. (Лакей уходит.)
Что бы ему, однакож, за надобность до меня?
Живоедова (появляясь в дверях). Прощайте, Семен Семеныч, мне уж и до
дому пора.
Фурначев. Прощайте, сударыня; Ивану Прокофьичу наше почтение… скажите,
что мы за него денно и нощно к престолу всевышнего молитвы воссылаем!
(Живоедова уходит.) Что ж бы, однако, ему за надобность?
СЦЕНА VII
Фурначев и Прокофий Иваныч. (Прокофий Иваныч, не говоря ни слова,
несколько раз кланяется.)
Фурначев. Здравствуй, любезный друг! ты не посетуй, что дожидаться
заставил, тут Анна Пет-ровна была. Да у меня и на кухне хорошо.
Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше высокородие!
Фурначев. Ну, чтo новенького?
Прокофий Иваныч. Мы люди темные, ваше высокородие: целый день все в
лавке сидишь… хошь и бывают новости, так самые, можно сказать,
несообразные…
Фурначев. Можешь присесть, любезный.
Прокофий Иваныч. Нет, уж позвольте постоять, ваше высокородие…
Фурначев (в сторону). Стало быть, нужду до меня имеет! (Громко.) Как
хочешь, любезный, я не неволю… а слышал, комета новая проявилась?
Прокофий Иваныч. Как же-с, вот Дементий Петрович из Москвы пишет, что
надо звезде быть… там, слышь, много об этом в простонародьи толков идет.
Фурначев. Какой это Дементий Петров? тот, что ли, что наемщиками торгует?
Прокофий Иваныч. Тот самый-с.
Фурначев. Знаю, имел дела по рекрутскому присутствию… Человек
Прокофий Иваныч. Он теперь уж большими делами занимается… Нынче,
сказывают, с наемщи-ками-то хлопот да строгостей…
Фурначев. Нет, отчего же? можно и нынче? Это все одни наругатели слух
пущают, что нынче будто бы свет наизворот пошел, а он все тот же, как и
прежде был! Да разве Дементий-то в «раз-врате» состоит?
Прокофий Иваныч (мнется). Да-с, ваше высокородие… он… точно…
старинных обычаев держит-ся…
Фурначев. Похвального мало. Умрет, как собака, без покаяния. Что ж он
еще пишет?
Прокофий Иваныч. Да что пишет-с? Пишет, что великому надо быть
перевороту, примерно, так даже думать должно, что и кончина мира в
скорости наступить имеет.
Фурначев. Ну, а ты как?
Прокофий Иваныч. Мы чтo, ваше высокородие! Мы, можно сказать, на земле,
каков есть червь, и тот не в пример превосходнее нашего будет… Мы даже
у родителя под гневом состоим.
Фурначев. Поди сюда. (Прокофий Иваныч подходит.) Видишь ты этот стол?
Прокофий Иваныч. Вижу, ваше высокородие.
Фурначев. Ну, если я этот стол отсюда велю переставить к стене, будет ли
от этого светопрестав-ление? Как по-твоему?
Прокофий Иваныч. Отчего, кажется, тут светопреставлению быть!
Фурначев. Ну… теперь возьми ты, вместо стола, звезду и переставь ее с
востока к западу — сле-дует ли из этого, чтоб кончина мира была?
Прокофий Иваныч. А Христос их знает, ваше высокородие! Мы тоже не свое
болтаем… нам пи-шут так.
Фурначев. Я тебе вот как на это скажу, что за такие безобразные толки
надо в Сибирь ссылать… А ты коли понимаешь, что они вздор, так прeзри
их, а не то чтоб в народ пущать! Тебе больше ничего не надобно?
Прокофий Иваныч (с расстановкой). Я к вашему высокородию за советом пришел.
Фурначев. Ну?
Прокофий Иваныч. Мы так уж удумали… чтоб нам тятенькиной воле…
покориться надоть…
Фурначев (с невольным испугом). То есть как? что ты там, любезный, городишь?
Прокофий Иваныч. Точно так-с; нам без родительского благословения жить
невозможно.
Фурначев. Что ж, и с украшением своим, чай, расстанешься? (Указывает на
бороду.)
Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше высокородие!
Фурначев. Фрак наденешь, голову a ла чорт побери уберешь… ты, брат, уж
прежде показаться приди.
Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше высокородие, кабы не нужда наша…
Фурначев. Что ж, любезный друг, это дело хорошее. Родительскую волю
уважать надо. Только если ты насчет наследства хлопочешь, так это
напрасно: папенька вчерашний день и духовную уж совершил. (В сторону.)
Припугнуть его!
Прокофий Иваныч (таинственно). Мне на этот-то счет и желательно бы с
вашим высокородием разговор иметь.
Фурначев. Разговаривай, братец, разговаривай.
Прокофий Иваныч. Я так скажу, ваше высокородие, что если бы да этой
духовной не было, так я тому человеку, который мне эту спекуляцию
устроит, хорошую бы от себя пользу предоставил.
Фурначев. Это резон… а как, например?
Прокофий Иваныч. Да если бы, например, миллион, так сто бы тысячек…
Фурначев (в сторону). А не дурно, придумал бестия!.. Кабы на жадного
человека, так и успел бы, пожалуй! Посмеяться разве над ним? (Громко.)
Нет, уж прибавь еще полсотенки.
Прокофий Иваныч. Ну, и полсотенки прибавить можно.
Фурначев. А чем же ты меня заверишь, что обещание твое не на воде писано?
Прокофий Иваныч. Неужто уж, ваше высокородие, мне не верите?.. Я готов
хошь какой угодно образ со стены снять…
Фурначев. Да-да… так ты непременно хочешь бороду-то себе обрить?
Прокофий Иваныч. Да-с, это наше беспременное намеренье.
Фурначев (пристально глядит ему в глаза). Ты за кого же меня принимаешь?
Прокофий Иваныч (оторопев). Помилуйте, ваше высокородие…
Фурначев. Нет, ты скажи, за кого ты меня принимаешь? Если ты пришел
предложить мне про-дать почтенного старика, которым я, можно сказать, от
головы до пяток облагодетельствован, ста-ло быть, ты за кого-нибудь да
принимаешь меня? Если ты пришел мне рассказывать, как ты веру переменять
хочешь, стало быть, ты надеешься встретить мое одобрение? За кого же ты
меня принимаешь? (Наступая на него.) Нет, ты сказывай!
Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше высокородие…
Фурначев. Нет, ты ведь по городу пойдешь славить, что я с тобой заодно!
ты вот завтра бороду себе оголишь, да пойдешь своим безобразным
родственникам сказывать, что статский советник Фурначев тебя к такому
поступку поощрил!.. (Скрещивая на груди руки и сильнее наступая на
не-го.) Так ты, стало быть, ограбить семью-то хочешь? Ты, стало быть,
хочешь ограбить своего един-ственного сына и отдать отцовское достояние,
нажитое пoтом и кровью… да, сударь, потом и кро-вью! на поругание
встречной девке, которую тебе вздумалось назвать своею женой? И ты
хочешь, чтоб я был участником в таком деле? Ты хочешь, чтоб я в пользу
твою продал и честь и совесть, которым я пятьдесят лет безвозмездно
служу!.. (С достоинством.) Так у меня, сударь, беспороч-ная пряжка есть,
которая ограждает меня от подобных подозрений!.. Вон! (Прокофий Иваныч
хо-чет удалиться, но в это время дверь отворяется и входит Лобастов.)
СЦЕНА VIII
Те же и Лобастов.
Лобастов. Семену Семенычу наше наиглубочайшее! А! и ты, брат, Прокофий
Иваныч, здесь?
Фурначев. Очень рад, очень рад, ваше превосходительство! милости просим!
у меня же тут кста-ти анекдот забавный случился… (Прокофий Иваныч
хочет уйти.) Нет, любезный друг, теперь стой! Я хочу, чтобы целый свет
узнал, каковы твои нравственные правила!
Прокофий Иваныч (жалобно). Помилуйте, ваше высокородие… ведь старик уж я!
Фурначев. Тем более, сударь, стыда для тебя: молодой человек может
отговариваться неопытно-стью…
Лобастов (с расстановкой). Д-да?.. стало быть, случилось что-нибудь?..
Фурначев. Представьте себе, что почтеннейший благоприятель явился ко мне
с предложением насчет смерти нашего уважаемого Ивана Прокофьича! Как вы
думаете, хорош поступок со сторо-ны почтительного сына? (Прокофий Иваныч
поникает головой.)
Лобастов (пристально смотря в лицо Прокофью Иванычу). Д-да? так вот ты,
брат, как? (Проко-фий Иваныч отворачивается.) Нет, ты посмотри мне в
лицо-то!
Фурначев. И представьте себе, что он мне за эту механику полтораста
тысяч предлагает… Шутка сказать, полтораста тысяч! (Прокофью Иванычу с
чувством собственного достоинства.) За кого же вы меня, сударь, считали,
спрашиваю я вас?
Лобастов (Прокофью Иванычу). А это, брат, ты не дурно придумал!.. Гм…
Фурначев. Так как же вам, ваше превосходительство, кажется поступок
этого почтительного сы-на? Да главное-то, впрочем, я и забыл вам
сказать: ведь почтеннейший Прокофий Иваныч с зав-трашнего дня бороду
бреет и одевается в пиджак!..
Прокофий Иваныч (в сторону). Господи!
Фурначев (обращается к Прокофью Иванычу). Государь мои!
безнравственность вашего поступ-ка так велика, что я за омерзенъе для
себя считаю называться вашим родственником… Идите, го-сударь мой, и
помните, что сколько почтенна и достохвальна добродетель, столько же
гнусен и непотребен порок!
(Занавес опускается.)
ДЕЙСТВИЕ III
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Иван Прокофьич Пазухин, 75 лет, купец первой гильдии и потомственный
почетный граж-данин,
занимающийся откупами и подрядами.
Прокофий Иваныч.
Фурначев.
Лобастов.
Живновский.
Настасья Ивановна Фурначева.
Леночка Лобастова, 30 лет, девица.
Живоедова.
Баев.
СЦЕНА I
Довольно обширная гостиная в доме старого Пазухина. В средине комнаты и
направо от зрителя двери; налево три окна. В глубине сцены, по обеим
сторонам дверей, диваны с стоящими перед ними круглыми столами; по
стенам и по бокам диванов расставлены кресла и стулья, обитые малиновым
штофом; вообще, убранство комнаты свидетельству-ет, что хозяин дома
