немощах… да он тебя, сударь, только из

себя выводить станет!

Иван Прокофьич. Только ты, брат, не часто… я нынче уж не тот, брат…

скоро вот умирать начну!

Баев. Что ж, Иван Прокофьич! чай, не чужой он тебе человек! Если что и

непригожее увидит, как сын простит.

Иван Прокофьич. Да ты встань, брат!

Прокофий Иваныч. Мне, батюшка, не вставать, а помереть бы у ног ваших

следовало за все мои грубости!

Иван Прокофьич. Ничего… это дело прошлое! вставай! (Прокофий Иваныч

встает.)

Настасья Ивановна. Позвольте, братец, посмотреть на вас, как вы

изменились!.. сестрица Мавра Григорьевна, я думаю, вне себя от

удовольствия… Вы из Петербурга, конечно, платье свое выпи-сывали?

Баев. Экая ты заноза, сударыня!

Прокофий Иваныч (кланяясь). И не того достоин я, Прохорыч, за мои

прегрешения. (Кланяется отцу.) Как я в окаянстве своем родительскую волю

презрел…

Лобастов (треплет Прокофья Иваныча по плечу). Это ты хорошо сделал, что

очувствовался… По-целуемся, брат!

Прокофий Иваныч. Покорно благодарим, ваше превосходительство. (Целуются.)

Живновский (подходя с рюмкой водки). За ваше здоровье, Прокофий Иваныч!

(Пьет.)

Иван Прокофьич (сыну). Ну, чтo нового в городу делается?

Прокофий Иваныч. Мы, батюшка, люди слепенькие; если что и делается, так,

можно сказать, мимо нас все проходит… в опчествах больших не бываем…

(Кланяется.)

Иван Прокофьич. Ну, кaк торги?

Прокофий Иваныч. Какие наши торги-с! Конечно, по милости вашей, насущный

хлеб иметь мо-жем-с… платочков да ситчиков рублика на три в день

продашь, и будет целковичек на пропита-нье…

Иван Прокофьич. С малых делов к большим привыкают. Я и сам по крупицам,

брат, собирал.

Прокофий Иваныч. Это конечно-с.

Иван Прокофьич. Как малым доволен будешь, так с большим совладать не

мудрость… это первое правило!

Прокофий Иваныч. Мы вашими милостями много довольны, батюшка… по

грехам своим и не того еще заслуживаем!

Баев. Кланяйся, сударь!

Иван Прокофьич. Не нужно! Я, брат, этого не люблю; это все мужицкая

привычка… Ну, кaк Мав-ра Григорьевна?

Прокофий Иваныч. Слава богу-с. Сокрушается только, батюшка…

Иван Прокофьич. Ну, приводи ее как-нибудь… сумеречками… посмотрю я

на нее…

Баев (Ивану Прокофьичу). За красоту, сударь, за красоту за себя взял!

Живновский (в сторону). Да, бабенка лакомая! чорт их знает, как эти

раскольники делают, а пре-хорошенькие!

Иван Прокофьич. Слышал, брат, слышал.

Прокофий Иваныч. Помилуйте, батюшка, какая у нее красота! Конечно, для

нас, худых, чтo на-зывается, по Сеньке и шапка. (Кланяется.)

Живоедова (Ивану Прокофьичу). Только где же ты, сударь, эту сенькину

шапку принимать бу-дешь? Ведь к тебе господа хорошие ездят, а она, поди,

в телогрее ходит, да и платка-то у ней но-сового еще не заведено! Ну,

как кто ее в хороших-то горницах увидит: «а это, скажет, чтo, мол, за

паневщица?» А это, мол, дочка моя!.. Полно, сударь! только страмиться

хочешь на старости лет!

Живновский. Это ничего, сударыня. Древние российские царицы завсегда в

телогреях ходили…

Живоедова. Так то, сударь, царицы! Ты вот только без ума перебиваешь

меня завсегда… (Ивану Прокофьичу.) Воля, сударь, твоя, а я ее дальше

кухни не пущу!

Иван Прокофьич. Ты, Прокофий, приводи ее сумеречками… (Вздыхает.) Я,

брат, человек не-вольный…

Лобастов. А ну, Прокофий Иваныч, выпьем-ка, брат, на радости! (Подносит

ему рюмку водки.)

Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше превосходительство, мы много

довольны… (Кланяется и не берет.)

Живновский. А чтo, видно, претит хлебное! вот она где познается

искренность-то!

Живоедова (с иронией). Уж где ему хлебное вино пить!

Иван Прокофьич. Пей, братец!

Баев. Пей, сударь. Вот и я тоже християнин, а пью же. (Прокофий Иваныч

дрожащими руками берет рюмку и выпивает.)

Живоедова. Поди, чай, он отсюда домой пришедши в баню сходит, чтоб

только грех-то с себя этот смыть, что в таком поганом месте был.

Живновский (Лобастову). А это именно доложу я вашему превосходительству,

что водка во многих случаях пробный камень. У меня был приятель

исправник, так он, бывало, даже для штуки мне показывал: «а хочешь,

говорит, посмотреть, который в вере не тверд?» — и подзовет к себе да

нальет ему рюмку водки: «выпей, брат!» Так ни за что не выпьет, хоть вы

на куски его режьте!

СЦЕНА VIII

Те же и Фурначев. (При виде его Прокофий Иваныч отходит несколько в

сторону.)

Фурначев. Папеньке честь имею свидетельствовать мое глубочайшее

почтение! (Целует у него руку.) Как изволите в здоровьи своем

находиться? Генерал! Елена Андреевна! Анна Петровна! как поживаете?

(Живновскому.) Здравствуй и ты! Я, папенька, сейчас по дороге встретил

вашего домашнего врача, и он мне сообщил утешительную новость, что ваше

здоровье удовлетворитель-но… Дай бог! дай бог! не нужно ни богатств,

ни почестей, если человек не пользуется первым благом в жизни — здоровьем!

Настасья Ивановна (указывая на Прокофья Иваныча). Не видишь, что ли?

посмотри!

Фурначев. А! и вы, братец, здесь? (К Ивану Прокофьичу.) Вам, конечно,

папенька, неизвестно, что вчера Прокофий Иваныч вас за полтораста тысяч

продавал!

Баев. Полно, сударь, врать-то!

Прокофий Иваныч. Помилуйте, ваше высокородие!

Иван Прокофьич. Как продавал?

Фурначев. Точно так-с. Пришел вчерась ко мне и говорит: «устройте,

говорит, так, чтоб тятенька — извините, папенька, это его собственное

выражение — духовной не оставлял, так я, говорит, вам полтораста тысяч

подарю». Право-с! Я еще с ним поторговался немного, а то бы за сто тысяч

продал! (Все смеются.)

Иван Прокофьич. Так вот, брат, ты как!

Прокофий Иваныч (падая в ноги старику). Помилуйте, батюшка, никогда

этого не бывало!

Фурначев. Мне, папенька, лгать не из чего-с. Я в этих ихних дрязгах по

наследству вмешательст-ва не имею. Меня чем бог самого благословил, тем

я и доволен, потому что знаю, что ничто так жизнь человеческую не

сокращает, как завистливый взгляд на чужое достояние. Что папеньке

бу-дет угодно, по милости своей, мне назначить, я всем буду доволен, а

если и ничего не назначит, и тут роптать не стану; а пролию печаль мою

ко господу, потому что на это власть их родитель-ская… (Прокофью

Иванычу.) Только мне вот что обидно будет, если, помимо людей достойных,

достанется все тебе, который, кроме черной неблагодарности, ничем другим

не заплатил за все благодеяния…

Иван Прокофьич. Это ты справедливо, Семен, говоришь.

Фурначев. Кто тебя родил? кто тебя воспитал? кто тебя человеком на свет

пустил? И чем же ты заплатил за это? тем, что родителя своего готов на

площади с аукционного торга продать! Нет, воля ваша, папенька, а я не

могу, не могу его видеть!

Баев. Ах, Прокофий Иваныч, Прокофий Иваныч! как же ты это так

родителя-то своего за грошик отдать хотел!

Прокофий Иваныч. Не было этого, батюшка!

Фурначев. Ты говоришь: не было… А кого я вчерашнего числа при Андрее

Николаиче уличал? Кого я вчера перед целым светом страмил? Андрей

Николаич! говорите, ваше превосходите-льство! при вас это было?

Лобастов. Не знаю я, сударь; моя изба с краю, что и слышу, так не знаю!

Иван Прокофьич (иронически). Так ты, значит, отца своего продать

захотел! (Прокофий Иваныч стоит, склонив голову.) Так зачем же ты сюда

пришел? Если ты в наследники втереться хотел, так ведь это умеючи надо

сделать… глуп, брат, ты!

Живоедова. Злость-то в сердце велика, а ума-то вот нет.

Фурначев. Ведь вы тo возьмите, папенька, что и дикие — и те к отцам

своим уважение имеют!

Лобастов (указывая на Живновского). Вот он сказывал, что сам

собственноручно отцу своему лоб забрил!

Иван Прокофьич. Господи! да неужто ж и в самом деле вы, как праздника

светлого, ждете не дождетесь, пока я издохну? Откупаться мне, что ли, от

вас надобно, чтобы вы в глаза мне не смот-рели да над душой-то у меня не

сидели? Ведь вы, чай, и умереть-то мне порядком не дадите, так тут и

передеретесь все… (Задыхающимся голосом.) Да отстаньте, отстаньте вы

от меня, черти эта-кие!

Фурначев. Вы, папенька, напрасно себя беспокоите! Человек он внимания не

стoющий, а не то чтоб из себя по этому случаю выходить.

Иван Прокофьич. Я вообще, сударь, говорю!

Живновский (в сторону). Пиль, Семен!

Иван Прокофьич (сыну). Чтo ж ты стал? (Замахиваясь на него палкой.) Вон

отсюда! Счастлив твой бог, что я ходить не могу! (Закашливается.)

Живновский. Это значит в три шеи, без комплиментов!

Иван Прокофьич. Господи! не поразит же господь громом таких Каинов! Да

ступай же ты, аспид ты этакой!

Лобастов. Ступайте, Прокофий Иваныч! Бог милостив, перемелется

когда-нибудь…

Живоедова. Ступай, ступай, пока бока целы!

Фурначев. Это тебе урок, любезный! Если бы тебя смолоду, учили, ты знал

бы, что нет гнуснее порока, как лицемерие и неблагодарность! (Прокофий

Иваныч молча уходив.)

Баев (вздыхая). Видно, и мне на печку итти! Эхма, попутали тебя деньги,

Иван Прокофьич! (Ухо-дит.)

(Занавес опускается.)

ДЕЙСТВИЕ IV

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Прокофий Иваныч.

Лобастов.

Фурначев.

Живновский.

Трофим Северьяныч Праздников, выгнанный из службы за безобразие, приказный.

Живоедова.

Настасья Ивановна.

Баев.

Дмитрий, лакей.

Мавра, горничная.

Лакеи, горничные, сторожа, кучера и проч.

СЦЕНА I

После III действия прошло около недели. Театр представляет небольшую

комнату в доме старика Пазухина. Посреди сцены круглый стол, на котором

слепо горит сальная свечка. Вход из глубины сцены; направо дверь в

спальную Ива-на Прокофьича, налево две двери, из которых одна,

бли-жайшая к задней декорации, ведет в каморку Живоедовой, другая в

чулан. Поздний вечер. При открытии занавеса на стенных часах бьет

девять. Из средней двери выходят Про-кофий Иваныч, Баев, Живновский и

Праздников. Последний без речей и несколько, навеселе. По временам,

однакож, мычит что-то непонятное.

Баев (осторожно ступая). Вы, государи мои, тише. Сейчас, пожалуй, и

Живоедиха нахлынет.

Прокофий Иваныч. А ну как да он не умрет, Прохорыч, да найдут нас в чулане?

Баев. Умрет, сударь, умрет. Это я беспременно знаю. Живоедиха уж и

Маврушку к Андрею Нико-лаичу спосылала, да спасибо та мне-ка шепнула, а

я и велел ей по тебя сходить.

Живновский. Что умрет — это уж будьте покойны… я тому удивляюсь, как

он о сю пору духа еще не испустил… крепкий старик!

Баев. Да ты не пяль горла-то! что разорался!

Живновский. Я, Прохорыч, потихоньку.

Баев. То-то потихоньку! Ты вот на него смотри! (Указывает на

Праздникова.) Он как вот есть божий человек! (Праздникову.) Да что,

сударь, от тебя будто несет нестройно! Неужто уж на та-кой-то случай

воздержаться не мог? (Праздников мычит.)

Живновский. Это он, Прохорыч, на радости… в чаяньи за труды посильную

мзду получить.

Баев. Да, сударь, уж потрудись. Неравно с ихней стороны обида какая

выйдет, так чтоб и свидетели были.

Живновский. Это правильно. В русских обычаях, Прокофий Иваныч, свидетели

большую роль играют. Ни одного хорошего дела без них не совершается:

обозвал непристойно ? прислушайте, в рожу свистнул —

засвидетельствуйте… Везде свидетели-с.

Прокофий Иваныч (в раздумьи). Да, может, он уж и помер, Финагеюшка, так

в ту пору чем в чу-лане прятаться, прямо бы законным наследником

объявиться…

Баев. Не дело, сударь, говоришь. Живоедиха-то Маврушке наказывала: поди,

мол, сначала к Анд-рею Николаичу, а от него к Семену Семенычу, да скажи,

мол, что умирает барин… Так «умирает», а не умер, значит… ты уж

только стой да нишкни, сударь!

Прокофий Иваныч. Да ведь зазорно больно, Прохорыч!

Баев. А разве лучше будет, как без тебя-то все добро растащaт?

Живновский. Уж это упаси господи, Прокофий Иваныч!

Баев. У него, поди, одного платья что напасено! и не увидишь, как

растащaт… Ты уж Живоедихе-то дай хоть рубликов пятьдесят… будет с нее!

Прокофий Иваныч. Да, может, и духовная у них написана, Прохорыч!

Баев. Полно, сударь, какая духовная! Иван-от Прокофьич и слова-то этого

боится… да опять и слух бы был, что духовную сделали…

Прокофий Иваныч (Живновскому). А ты вот намеднись с ума меня чуть не

свел, заверивши про духовную-то!

Живновский. Видел, Прокофий Иваныч, сам своими глазами видел!

Баев. То-то видел! чай, во сне видел!

Прокофий Иваныч. Господи! хошь бы помог бог совершить благополучно!

Живновский. Благополучно лучше всего, Прокофий Иваныч. Это вы хорошо

делаете, что бога в помощь призываете: с божьею помощью всякий