— См. об этом выражении — т. 8, стр. 511.

Они же*

Впервые — «Общее дело» (Женева), 1880, июнь и июль, № 36, стр. 12–15; август, № 37, стр. 10–14, под заглавием «Ташкентцы, обратившиеся внутрь». Без подписи. В России впервые — в изд. 1881.

В очерке «Они же» дана картина (едва ли не первая в русской литературе) репрессивной политики царского правительства и борьбы с революционным движением и его деятелями.

Вследствие полного отсутствия документальных свидетельств время написания очерка устанавливается лишь предположительно на основании его содержания. Нарисованная в очерке картина похода властей против неблагонадежных элементов с приглашением добровольцев для участия в нем общим своим колоритом, многими деталями воспроизводит в сатирически-обобщенном виде разгул реакции и полицейских репрессий после каракозовского выстрела 4 апреля 1866 года, деятельность Верховной комиссии, возглавляемой M. H. Муравьевым («Вешателем»). Таково мнение и младшего современника писателя, историка А. Корнилова. «Началась ужаснейшая травля, лучше всего описанная впоследствии Салтыковым в мастерском очерке «Ташкентцы, обратившиеся внутрь». Обыскивали и хватали кого попало»[753]. По предположению С. А. Макашина, очерк был написан еще до возникновения замысла ташкентского цикла, по горячим следам совершающихся событий, в 1866–1868 годах, и лишь на более поздних этапах включен в цикл[754]. Неизвестно, пытался ли Салтыков провести очерк «Они же» в печать ранее 1869 года, так как сохранившаяся цензурная документация не содержит упоминаний об этом.

В одном из своих отзывов конца 1869 года наблюдающий за «Отечественными записками» Ф. Толстой, стремясь подчеркнуть уступчивость редакции требованиям цензурных властей, сообщал: «Так, например, она <редакция> исключила целую статью, приготовленную для № 11 (продолжение «Ташкентцев»)[755]. Название очерка Ф. Толстым не указано, но вполне вероятно, что речь идет об очерке «Они же», ибо неизвестны другие произведения ташкентского цикла, запрещавшиеся цензурой. По-видимому, Салтыков предполагал напечатать этот очерк в ноябрьском номере «Отечественных записок» вместе с очерком «Что такое «ташкентцы»? Отступление». Использовав последний в качестве своеобразного введения к произведению, являющемуся непосредственным откликом на события современной общественно-политической действительности, Салтыков подключил очерк «Они же» к ташкентской проблематике, в это время им разрабатывающейся. Это оказалось нетрудно сделать, ибо образ главного героя, «цивилизующего» посредством полицейского насилия, вполне укладывался в рамки «ташкентства».

После 1869 года Салтыков, видимо, не предпринимал попыток провести в печать очерк «Они же». Лишь в 1881 году при подготовке второго издания «Господ ташкентцев», воспользовавшись некоторым ослаблением цензурного гнета, он включил его, несколько обновив и отредактировав, в состав цикла. Однако до публикации очерка в России он был дважды напечатан в зарубежной вольной русской прессе: в издававшемся в Женеве журнале «Общее дело» (1880, июнь и июль, № 36, стр. 12–15; август, № 37, стр. 10–14) и в том же году в издательстве М. К. Элпидина отдельной брошюрой. Обе публикации осуществлены под заглавием «Ташкентцы, обратившиеся внутрь» и без указания на принадлежность очерка Салтыкову. Публикация в «Общем деле» сопровождалась следующим примечанием: «Статью эту мы получили в числе нескольких экземпляров из разных пунктов Германии и Франции с предложением напечатать ее в «Общем деле», как произведение, которое, вследствие своей большой распространенности в публике, давно уже сделалось как бы общественным достоянием» («Общее дело», 1880, № 36, стр. 15).

Содержание примечания и отсутствие при публикации имени Салтыкова преследовали, несомненно, цели камуфляжа, чтобы скрыть пути получения текста из России. Из писем Н. А. Белоголового, одного из редакторов «Общего дела», к П. Л. Лаврову следует заключить, что сам Салтыков не участвовал в пересылке за границу запрещенной цензурой рукописи.

Между публикацией в «Общем деле» и изд. 1881 имеются значительные разночтения, которые свидетельствуют, что в распоряжении редакции «Общего дела» был текст без последней авторской правки. В публикации «Общего дела», например, во всех случаях, где Салтыков в последней редакции пользовался терминами «неблагонадежные», «вольномыслие», «либералы», везде фигурируют «нигилисты», «нигилистки», «нигилизм». Так, например, вместо «увлеченная хитростью в сонмище неблагонадежных» в «Общем деле» печаталось «увлеченная страстью в нигилизм», вместо «Либералы! раздается победный клич» — «Нигилизм! раздается победный клич». После слов «публицисты гремели» в «Общем деле» имелось следующее продолжение: «и доказывали, что наводнения производятся нигилистками». Вместо «Борьба романтизма с классицизмом, движение, возбужденное Белинским, Луи Бланом, Жорж Занд — все это увлекало нас совершенно искренно» в «Общем деле» печаталось: «Борьба романтизма с классицизмом, философское движение, возбужденное Гегелем, Гоголем, Жорж Занд» и т. д.

В публикации «Общего дела» имеются также абзацы, отсутствующие в изд. 1881. Так, за фразой «Но отчего же один генерал говорит: «молодец!», а другой при тех же точно обстоятельствах кричит: «мерзавец»?» следовало такое рассуждение:

«Ужели это то самое явление, которое в административной практике известно под именем «независимости власти»? или, быть может, это первые робкие опыты практического применения принципов «самоуправления» (Он же «децентрализация» или кто во что горазд?)… Во всяком случае, нужно было бы предварительно изъять подлежащий по сему предмету трактат…»

В дальнейшем очерк в редакции, опубликованной в «Общем деле», под заглавием «Как высекли действительного статского советника, или Ташкентцы, обратившиеся внутрь» и с указанием имени автора, перепечатывался М. Элпидиным в Женеве в 1891, 1896, 1901 годах и в Берлине в 1903 году, где он был выпущен Г. Штейницем в качестве 68-го выпуска в серии «Собрание лучших русских произведений».

Ташкент еще завоеван не был… — Город Ташкент был взят штурмом русским отрядом под командованием генерала М. Г. Черняева 15 июня 1865 года. Салтыков здесь, вероятно, сознательно смещает даты из цензурных соображений.

…на Западе дело было покончено… — то есть подавлено польское национально-освободительное восстание 1863–1864 годов

Я помню, это было летом. Петербург погибал, стихии смешались. — Салтыков рисует далее картину разгула реакции 60-х годов. Это время «пожаров, покушений, допросов, судбищ, высылок», когда появились «корни и нити» и был «кликнут клич», на который первыми явились «обрусители, задешево получившие куски конфискованных земель», Салтыков подробно характеризует в «Пестрых письмах» (письмо 8-е, т. 16).

Публицисты гремели; общественное мнение требовало быстрой и действительной немезиды. — «Дерзкая инициатива первого слова» в безудержной реакции 60-х годов принадлежала, как отмечал Герцен, газете «Московские ведомости» и ее редактору M. H. Каткову. «Примеру Москвы тотчас последовали провинция и Петербург. Произошло нечто неслыханное в истории: дворянство, аристократия, купечество, словом, все цивилизованное общество империи с шестидесятимиллионным населением, без различия национальности и пола, стало превозносить самые жестокие экзекуции, посылать хвалебные телеграммы, поздравительные адреса, иконы ужасным людям, которые не вышли на честный бой, а занялись умиротворением посредством виселиц» (Герцен, т. XVIII, стр. 208–210).

Как в 1612 году, общество пыталось спасти себя само, без разрешения начальства. — Ироническое сопоставление стихийно начавшейся героической борьбы русского народа в начале XVII века за свое национальное существование с подогревавшейся реакционной печатью и правительством кампанией против «нигилистов» в 60-х годах.

…генерал произносил возмутительную речь <…> не посрамимся, но ляжем костьми. — Салтыков пародирует здесь речь M. H. Муравьева, произнесенную в Московском английском клубе 10 апреля 1866 года: «…я скорее лягу костьми, — сказал Муравьев, — чем оставлю неоткрытым это зло, зло не одного человека, но многих, действующих в совокупности. Господа, мы всеми силами должны стараться об открытии этого зла, и надеюсь, что вы, дворяне, поможете мне в этом» (MB, 1866, № 78, 14 апреля). — Слово «возмутительную» Салтыков здесь употребляет в смысле «призывающую к мятежу».

Так <…> говорил… великий князь Святослав Игоревич, намереваясь вступить в сокрушительный бой с Иоанном Цимисхием… — Сражение между войсками, возглавлявшимися князем Святославом Игоревичем, и войсками византийского императора Цимисхия, произошло в 971 году и закончилось поражением русского князя.

…всех возрастов, состояний и наций. — Возможно, реминисценция из «Братьев-разбойников» Пушкина (1821):

Какая смесь одежд и лиц,

Племен, наречий, состояний!

Из хат, из келий, из темниц

Они стеклися для стяжаний!

Ею подчеркивается разбойничий характер сборища ташкентцев.

…par escouades. — Приведенным в скобках французским военным термином Салтыков подчеркивает тесную связь репрессивной политики самодержавия с приемами подавления революционной и национально-освободительной борьбы, выработанными правительством Третьей империи во Франции.

…у немца всегда русская душа!.. — Немецкая (по происхождению) бюрократия занимала в XVIII–XIX веках многие значительные посты в русских правительственных учреждениях. В сущности, сами цари из династии Романовых, начиная с Петра III и Екатерины II, были чистокровными немцами. Салтыков иронически выделяет здесь те свойства «правительствующих немцев» в России, которые отмечал несколько ранее Герцен в статье «Русские немцы и немецкие русские» (1859), — черствость, холодность, бесстрастие, точность и злость, беспощадность в исполнении «безумных приказов самовластья» (Герцен, т. XIV, стр. 149).

…истинный француз есть тот, который исполняет приказания генерала Пьетри! — В своей продолжительной борьбе с «крамолой», приведшей к деморализации французского народа, Наполеон III опирался на префектов парижской полиции — братьев Пьетри (Пьера-Марии Жоакима). Пьер-Мари занимал эту должность в 1851–1858 годах. Жоаким— с 1867 года.

…666 соискателей… — Количество «крестоносцев», собравшихся в поход против «неблагонадежных» элементов, представлено здесь кабалистическим «звериным» числом, с которым в Апокалипсисе связано появление антихриста.

…встретивши «стриженую»… — К мнению издателя «Московских ведомостей» M. H. Каткова, видевшего в «мерзавках-стрижках» «корни смуты», вскоре присоединилась полиция и широкие круги обывателей, для которых синие очки, короткие волосы, а также отсутствие кринолина у женщин интеллигентского круга стали своего рода признаком политической неблагонадежности — особенно после того, как комиссия для обсуждения мер по рескрипту царя кн. П. П. Гагарину предложила принять решение относительно ношения нигилистами «наружных признаков» их учения или «эмблем». Мужчинам запрещалось носить длинные волосы и синие очки, женщинам — короткие волосы, а также выходить без шиньонов и кринолинов. Нарушителей этого постановления предписывалось забирать в полицию (см. П. Гуревич. К характеристике реакции шестидесятых годов. — Историч. сб. «О минувшем», СПб. 1909, стр. 108–109).

…народной немезиды — «народная немезида» — выражение Пушкина (из стихотворения «Наполеон», 1821 и «Бородинская годовщина», 1831).

…когда я цивилизовал на Западе… — то есть участвовал в кровавом подавлении польского восстания. См. прим. к стр. 53.

…«надзея» — польское слово «nadsieja» (надежда, чаяние), которое участники восстания 1863–1864 годов употребляли как синоним близкой победы.

…кислых щей… — Кислые щи — популярный в то время напиток (шипучий квас).

Ночь, робеющий дворник… — «Ночью с восьмого на девятое апреля начинается период поголовного хватания <…>, — сообщал Н. А. Вормс в л. 231–232 «Колокола» от 1 января 1867 года. — Брали всех и каждого, кто только был оговорен, чье имя было произнесено на допросе кем-нибудь из взятых или находилось в захваченной переписке <…> Не спали ночей и не доедали куска. Они рыскали целые ночи; они выходили на ловлю с захождением солнца и, как тати и разбойники, скрывались при его появлении». При арестах и обысках «ташкентцы» обращались с «нигилистами» «резко и грубо, по-солдатски, на ты, уснащая речь