свою площадною бранью и дикими остротами казарменного изделья, с людьми, имевшими несчастье не принадлежать к дворянской касте».
…женерозность… — великодушие (от франц. générosité).
«Alea jacta est; la grandeur, d’âme est à l’ordre du jour», — восклицали мы вслух с Ламартином. — Знаменитую фразу, произнесенную, по преданию, Юлием Цезарем при переходе через реку Рубикон — «Жребий брошен», — Ламартин процитировал 6 октября 1848 года в своей речи во французском Национальном собрании, посвященной вопросу о том, как должен быть избран президент республики — палатой депутатов или всеобщим голосованием: «Alea jacta est! Да выскажутся бог и народ! Что-нибудь должно быть предоставлено и Провидению!» (см. Louis Barthou. Lamartine orateur. Paris, 1916, p. 284). К этому «крылатому выражению» Салтыков присоединил высокопарную сентенцию о «величии души» из декрета об отмене смертной казни за политические преступления, провозглашенного 26 февраля 1848 года французским Временным правительством, членом которого был Ламартин: «Временное правительство, убежденное, что величие души — это высшая политика…» («Moniteur Universel», 1848, 27 февраля). Салтыков резко отрицательно относился к политической деятельности Ламартина, сыгравшего пагубную роль в февральской революции 1848 года.
Была одна минута… — Период общественного подъема после смерти Николая I.
…выползли из нор какие-то волосатые люди и начали доказывать, что «добро», «красота», «истина» — все это только слова, которые непременно нужно наполнить содержанием… — Имеется в виду появление на общественной арене в середине 50-х годов демократов-разночинцев — «новых людей», в частности, некоторые высказывания Чернышевского и Добролюбова в «Современнике» конца 50-х — начала 60-х годов в их полемике с либеральными публицистами и сторонниками «чистого искусства».
…«распорядиться» — то есть высечь (намек на известное выражение помещика Пеночкина в рассказе Тургенева «Бурмистр» — «Записки охотника», 1847).
…вы… друг Грановского? Вы!.. Да он бы на порог квартиры своей вас не пустил!.. — Изображая эволюцию некоторых либералов 40-х годов, ставших откровенными проводниками реакционно-охранительной идеологии, Салтыков имеет в виду и один частный, но широкоизвестный тогда факт, связанный с деятельностью бывшего приятеля Т. Н. Грановского, профессора-востоковеда В. В. Григорьева. Григорьев, писал Герцен в «Колоколе», «особенно прославился поручением в остзейские губернии, имевшим целью осмотр книжных лавок и частных библиотек в случае нужды. Ему содействовали два жандармских офицера при отборе и запечатывании книг. При окончании этого поручения Григорьев был назначен в Оренбург. Проездом через Москву ему вздумалось навестить Грановского, может, и затем, чтоб заглянуть в его библиотеку. Грановский, знавший про подвиги Григорьева, велел своему слуге не впускать его на двор» (Герцен, т. XIII, стр. 30). Намек Салтыкова был особенно злободневен, так как В. В. Григорьев незадолго до того был назначен редактором «Правительственного вестника».
…«он» сидел и читал книгу… — Чтобы убедиться, насколько точно Салтыков передает подробности обысков, в которых вместе с гвардейскими офицерами участвовали и «благонамеренные добровольцы», достаточно сопоставить нарисованные писателем сценки с воспоминаниями Г. З. Елисеева и его гражданской жены о произведенном «разнузданными ташкентцами» обыске в их доме при аресте Елисеева (см. «Шестидесятые годы», М. —Л. 1933, стр. 330–343 и 417–419).
Содержание ее было физиологическое. — Вероятно, имеется в виду книга И. М. Сеченова «Физиология нервной системы» (СПб. 1866), пользовавшаяся популярностью в среде демократической молодежи.
Гражданским браком? проклятым гражданским браком?.. — Вопросы, которые предлагались при аресте, были, «между прочим, следующего сорта: скольких вы имели мужей? сколько раз вы были в гражданском браке? и т. п., только предлагались они в самой омерзительной и возмутительно-циничной форме, приправленные гнусными казарменно-бульварными шуточками. Сколько приходилось вытерпливать, выносить нравственных оскорблений и унижений этим беззащитным женщинам — и передать невозможно!» — писал Н. А. Вормс в «Колоколе» (цит. выше статья «Белый террор»).
…билет! — Так называемые «желтые билеты» выдавались в России профессиональным проституткам, которым они служили видом на жительство. Угроза выдачи «билета» служила для полиции одним из средств дискредитации одиноких или живших в гражданском браке женщин, подозреваемых в «нигилизме». См. об этом в воспоминаниях Е. П. Елисеевой («Шестидесятые годы», указ. изд., стр. 425–427).
…«он» уже «травленый». — В этом эпизоде отражена обстановка ареста А. И. Европеуса и его жены в 1866 году. Европеус уже дважды подвергался арестам и ссылке: как петрашевец— в 1849 году и за участие в тверской либеральной оппозиции. Как отмечал в своих воспоминаниях В. И. Танеев, когда к Европеусу «являлись с обыском, как к старому злоумышленнику, жандармы, то они каждый раз очень удивлялись, не находя ничего, кроме закуски. И закуску эту он любезно разделял с ними». Танеев сообщает, имея в виду именно очерк «Они же», что «Салтыков изложил все это в одном из своих рассказов» («Салтыков в воспоминаниях…», стр. 563).
Все чувствовали, что надо вырвать «зло» с корнем… — «Все наши государственные и общественные интересы требуют, чтобы корень зла был обнажен вполне, — писал M. H. Катков в одной из передовых статей в связи с выстрелом Каракозова. — Страшно подумать, если и теперь, когда зло выразилось таким ужасающим образом, оно не будет раскрыто в своих корнях…» (MB, 1866, № 75, 10 апреля). Той же терминологией воспользовался председатель следственной комиссии по делу Каракозова M. H. Муравьев в своем докладе Александру II («Былое»,1907, № 8/20, стр. 195–199), а вслед за ним и сам царь, заявивший в известном рескрипте кн. П. П. Гагарину от 13 мая 1866 года: «Исследования, производимые учрежденною по моему повелению особою следственною комиссиею, уже указывают на корень зла» (см. «Северная почта», 1866, № 102, 14 мая). Характерно, что в этом же документе Александр II обратился за содействием именно к «ташкентцам»: «…для решительного успеха мер, принимаемых против пагубных учений, которые развились в общественной среде и стремятся поколебать в ней самые коренные основы веры, нравственного и общественного порядка, всем начальникам отдельных правительственных частей надлежит иметь в виду содействие тех других, здравых, охранительных и добронадежных сил, которыми Россия всегда была обильна и доселе, благодаря бога, преизобилует…»
Vae victis! — афоризм, которым, по словам Тита Ливия, галльский царь Бренн на заседании римского сената подчеркнул унизительное положение римлян, побежденных галлами.
От Перми <…> до пламенной Колхиды… — Неточная цитата из стихотворения Пушкина «Клеветникам России» (1831).
«Он», очевидно, был философ… — Возможно, в основу образа этого революционера-философа легли черты П. Л. Лаврова, арестованного и сосланного в связи с каракозовским делом.
«Науки юношей питают…» — из оды М. В. Ломоносова (1747).
…зачитывавшуюся Боклем до чертиков. — Труд Г.-Т. Бокля «История цивилизации в Англии» усердно изучался русской революционной молодежью 60-х годов (см. т. 7, стр. 548). Самый факт чтения его воспринимался реакционерами как одно из проявлений «нигилизма». «Фогт, Дарвин, Молешотт, Бокль — соучастники каракозовского дела, — саркастически замечал в «Колоколе» Герцен. — Их сочинения велено отобрать у книгопродавцев. Вот до какой тупости довели нас духовные министры и бездушные крикуны казенных журналов!» (Герцен, т. XIX, стр. 131).
«Они» сидели и клеили картонки. — Описывается обыск в одной из женских артелей, создававшихся в 60-х годах по образцу, изображенному в «Что делать?» Чернышевского. Первыми вопросами «ташкентцев» к рабочим и работницам мастерских при обысках были: «Получаете ли вы жалованье? не читали ли вам «Что делать?»?» («Колокол», л. 231–232, 1867, 1 января).
В похвалу мне произносились спичи <…> со всех концов сыпались поздравительные телеграммы… — Намек на многочисленные манифестации реакционных дворянских кругов, с восхвалением террористической деятельности председателя комиссии по делу Каракозова M. H. Муравьева, направленной против «нигилистов».
…а к другому, настоящему… — Вероятно, здесь содержится намек на начальника III Отделения генерал-адъютанта гр. П. А. Шувалова. Между гр. П. А. Шуваловым и M. H. Муравьевым существовало в это время острое соперничество. «Шувалову было досадно, что не ему поручено следствие <над Каракозовым>, а Муравьеву было горько, что начальником III Отделения сделали не его, а человека тридцатью годами моложе», — отмечал в 1867 году П. В. Долгоруков в корреспонденции, напечатанной в «Колоколе» (см. Петр Владимирович Долгоруков. Петербургские очерки. Памфлеты эмигранта. 1860–1867, М. 1934, стр. 266).
В «Старом Пекине»… — «Старый Пекин» — ресторан (трактир) на Моховой улице в Петербурге.
…это другой, а не ви!.. — Намек на телесные наказания, которым, по слухам, подвергали в это время арестованных в Петропавловской крепости и в III Отделении. См. прим. к стр. 487.
Пришел, распорядился и ушел! — См. прим. к стр. 15.
Ташкентцы приготовительного класса*
Параллель первая*
Впервые — ОЗ, 1871, № 9, стр. 173–207 (вып. в свет 20 сентября), под заглавием «Ташкентцы приготовительного класса».
При публикации в журнале очерк не имел подзаголовка «Параллель первая», который появился лишь в изд. 1873. Это свидетельствует, возможно, о том, что в августе 1871 года у Салтыкова еще не было намерения продолжить эту публикацию серией цикловых очерков и что такое решение возникло или окончательно оформилось лишь в сентябре — октябре 1871 года, когда он уже напечатал первую параллель и приступил к работе над второй (см. стр. 703).
Текст журнальной публикации очерка содержит немногочисленные, но в ряде случаев интересные разночтения по сравнению с текстом отдельных изданий. Так, перечень авторов «избраннейших романов», книги которых наполняли библиотеку господского дома в селе Перкали, в ОЗ и изд. 1873 был такой: «Габорио, Флобер, Фейдо, Понсон-дю-Терайль и прочее». В изд. 1881 Салтыков заменил Флобера бульварным романистом Монтепеном. По-видимому, эта замена характеризует изменение отношения Салтыкова к Флоберу, с которым он лично познакомился в 1876 году в Париже. Кроме того, рассуждения Nicolas о нигилистах завершались в «Отечественных записках» сатирическим откликом на одно из мест статьи о «нечаевском деле», помещенной в «С.-Петербургских ведомостях» (1871, № 180): «Как сказал один мой знакомый фельетонист, — это Хлестаковы, представители собственной разгоряченной фантазии!» В «С.-Петербургских ведомостях» Нечаев действительно сравнивался с Хлестаковым: «Это Хлестаков-агитатор, Хлестаков, сознательно бросившийся в обман и увлекшийся своей ролью, подобно бессмертному Ивану Александровичу». Эта фраза процитирована Салтыковым в статье «Так называемое «нечаевское дело» и отношение к нему русской журналистики», помещенной в том же номере «Отечественных записок» (см. т. 9, стр. 204). В 1873 году этот намек потерял свою остроту и злободневность, а поэтому и был исключен из текста произведения.
Во всех прижизненных изданиях другом Nicolas значится Сеня Накатников. На самом деле им был Сеня Бирюков, подпись которого стоит под запиской о романтизме. (См. стр. 119.) Однако, исправляя указанную ошибку, К. И. Халабаев и Б. М. Эйхенбаум ввели в изд. 1933–1941 в текст «Первой параллели» Пьера Накатникова, считая, что друг «куколки» и «главный двигатель ташкентской цивилизации» из очерка «Ташкентцы-цивилизаторы» — одно и то же лицо. Так была произведена необоснованная замена одного персонажа другим, никакого отношения не имеющим ни к «куколке», ни
