друг к другу и к государству»[507]. Салтыков показывает, что на деле — это новые орудия подтягивания и обуздания в руках «лгунов-лицемеров» и новый источник обогащения для рыцарей «легкой наживы».

В центре очерка — фигура Батищева — образ прокурорской власти и Ерофеева — образ нового сословия, присяжных поверенных, адвокатуры. Прокуроры — «излюбленные люди закона» — представляли идею государственности и защищали «государственный союз»; адвокаты совмещали в своей деятельности «элементы публичный и частный», прокурор находился на «казенной службе» и получал жалованье. Вознаграждение труда адвокатов формально определялось таксою, но практически зависело от договоренности с клиентом. Все эти стороны нового устройства судебного дела сатирически освещены в очерке.

Появление в «Переписке» фигур Батищева и Ерофеева подготовлено образами Нагорнова и Тонкачева из «Господ ташкентцев» («Ташкентцы приготовительного класса»; т. 10 наст. изд.).

Главное внимание писатель уделяет Батищеву и его прокурорскому усердию в раскрытии дела о «тайном обществе», которое он расследует с таким рвением не потому, что озабочен защитой «основ» и «краеугольных камней», а потому, что надеется продвинуть этим делом свою служебную карьеру.

Ко времени создания «Переписки» судебная практика России знала только один открытый политический процесс — «нечаевскоедело», на котором Салтыков присутствовал и о котором писал[508]. Материалы процесса, так же как и высказывания по поводу его печати — «Моск. ведомостей», «Зари», и «Голоса», — нашли сатирическое отражение в ряде мест очерка. Например, речь прокурора В. А. Половцева — государственного обвинителя на процессе — расценивалась в печати как образцовый пример исполнения прокурорских обязанностей «в самом строгом смысле их определяющего закона»[509]. Салтыков же ядовито высмеял мнимую объективность прокурора.

Очерк содержит и ряд других злободневных откликов на борьбу самодержавия с революционным движением, набравшим как раз в это время новую силу, но и терпевшим неизбежные поражения. К осени 1873 года относится разгром кружка «долгушинцев», первые аресты «чайковцев» и др.

Что касается Ерофеева, то при всей эскизности в зарисовке этой фигуры она ярко представляет тип «адвоката-лихача»[510], продажного «откупщика трибуны»[511] с характерными для пореформенного суда баснословными гонорарами. Среди «хищников» новой буржуазной интеллигенции адвокатура считалась одним из лучших занятий, ибо «цивическим стремлениям она удовлетворяет, да и материальные блага дает в изобилии и с изумительной легкостью. Соединение двух таких выгодных условий влечет к этому занятию сердца как прогрессивных юношей, так равно и мужей, искушенных опытом»[512]. К изображению этой категории «деятелей русской земли» Салтыков обращался неоднократно[513].

…казенное содержание, сопряженное с званием сенатора кассационных департаментов, есть один из прекраснейших уделов… — Судебной реформой 1864 года в сенате были образованы, «в качестве верховного кассационного суда, два кассационных департамента — один для уголовных, другой для гражданских дел» («Судебные уставы 20 ноября 1864 года», «Учреждения судебных установлений», ст. 114). Чиновники этих департаментов («сенаторы»), получавшие весьма значительный оклад, назначались из числа высших чинов прокурорского надзора (там же, ст. 208).

Клеппер — очень дорогая порода выездных лошадей.

Не потому должен быть наказан преступник, что этого требует безопасность общества или величие закона, но потому, что об этомвопиет сама злая воля… — Сатирически критикуется одно из главных положений идеалистической философии права и буржуазного уголовного законодательства: «преступление есть <…> проявление злой человеческой воли». Возможно, что в следующем затем рассуждении о «преступлении» и «наказании» Салтыков отчасти имел в виду и Достоевского, утверждавшего в «Дневнике писателя» за 1873 год, в связи с частыми фактами оправдания подсудимых присяжными: «…Строгим наказанием, острогом и каторгой вы, может быть, половину спасли бы из них. Облегчили бы их, а не отяготили» (Гр., 1873, № 2, 8 января, стр. 35). С этим утверждением полемизировал Михайловский на страницах «Отеч. записок» (1873, № 2, отд. II, «Лит. и жури, заметки», стр. 337).

…объявил себя специалистом по части скопцов <…> и получил сорок тысяч. — Принадлежность к секте скопцов каралась каторгой как изуверство и посягательство на официальное православие. В начале 70-х годов правительство начало активно преследовать умножившиеся тайные общины скопцов, видя в них «правильно организованные тайные общества <…> лучший образчик русской организации» (РМ, 1872, № 84, 1 апреля). В 1872–1873 годах в Москве, Петербурге и Калуге слушались крупные процессы по делам целых скопческих общин (см. РМ, 1872, №№ 84, 104 и 171, 1 апреля, 24 апреля и 5 июля; 1873, №№ 43 и 51, 15 и 26 февраля; MB, 1873, №№ 28–30, 1–4 февраля; «СПб. вед.», 1873, № 55, 25 февраля). Подобные дела «каждый раз открывали в России обильные золотоносные струи» для адвокатов (РМ, 1872, № 84, 1 апреля), поскольку скопчество было особенно распространено среди купцов и коммерсантов и сопровождалось круговой порукой.

«La fille de Dominique» — водевиль П. Левассора.

…неси сей крест с смирением <…> и ни один волос <…> не упадет без воли того, который заранее все знает… — «Благонамеренные» сентенции Надежды Батищевой построены на заветах христианской морали, заимствованных из Библии (ср.: «отвергни себя и возьми крест свой» — Матфей, XVI, 24; «ни один волос его не упадет» — третья кн. Царств, I, 52; «бог <…> знает все» — Иоанн, III, 20, и др.).

…je crois que le knout ferait bien mieux leurs affaires! — Сентенции «братца» Батищевой и ее собственные насчет пользы кнута — по-видимому, сатирическая реплика на скандальные выводы комиссии, в 1872 году изучавшей деятельность волостных судов, в частности вопрос о целесообразности отмены телесных наказаний для крестьян: комиссия пришла к выводу, что розги — «самое выгодное и удобное из всех наказаний» (ОЗ, 1872, № 10, отд. II, «Наша обществ. жизнь», стр. 238). Соединение проповеди кнута с молитвой («все упование мое…» — см. «Молитвослов», СПб. 1907, стр. 10, 27, 44, 57 и др.) — возможно, намек на митрополита Филарета, одного из составителей текста Манифеста 19 февраля и автора «Записки о телесных наказаниях с христианской точки зрения» (1861), в которой эти наказания оправдывались ссылками на Священное писание.

…«Общество для предвкушения гармоний будущего» <…> — цель его заключается в «непрерывном созерцании гармоний будущего и в терпеливом перенесении бедствий настоящего». — Это шутливо-обобщенное название народнически-социалистических групп и кружков пользовалось большой популярностью среди революционеров 70-80-х годов. Далее пародируется речь прокурора В. А. Половцева, обвинителя на «нечаевском процессе», заявившего, что любой вид организации — студенческий кружок, артель или общество взаимопомощи — угрожает существующему порядку, ибо «распространение полезных, научных и по преимуществу практических сведений» было лишь «официальной, внешней» целью, «внутренняя же, настоящая» заключалась в распространении «лжеучений коммунизма и социализма» (ПВ, 1871, № 163, 10 июля).

Позвольте мне называть этих людей не злоумышленниками, а заблуждающимися! <…> в свое время <…> вновь можно будет заменить наименованием злоумышленников… — Прокурор Половцев в начале своей речи на «нечаевском процессе» заявил, что студенческие кружки «не имеют в себе ничего противузаконного» и существование их «вполне невинно», а затем стал утверждать, будто самый факт существования кружков представляет опасность, что их «невредные» участники, «сами того не замечая, мало-помалу делаются людьми все более и более вредными и опасными», от деятельности «предосудительной» переходят к деятельности, «прямо предусмотренной законом» (ПВ,1871, № 163, 10 июля).

…горших злоумышленников не было <…> они паче душегубов и воров… — Именно такое обвинение адресовала в связи с «нечаевским процессом» реакционная и либеральная печать русской революционной демократии: «С кем в родстве эта революционная партия <…> Кто в русском народе ей пособники и союзники <…> Грабители и жулики <…> Жулики лучше и честнее вожаков нашего нигилизма, они по крайней мере не выдают себя благовестителями и не употребляют софизмов для разврата незрелых умов» (MB, 1871, № 161, 25 июля). Аналогичную точку зрения высказывал «Голос» (1871, № 183, 4 июля).

…по меняльным рядам ходит и от изуродованных людей поживы ищет! — Меняльные лавки занимались разменом денег и мелкими банковскими операциями. Среди менял было много скопцов (РМ, 1872, № 84, 1 апреля).

…теперь у меня <…> уже восемьдесят три человека обвиняемых. — Намек на «нечаевское дело», где фигурировало 83 подсудимых, из которых только одиннадцати предъявлено было обвинение в «злоумышлении против государства»; в итоге, по признанию самого прокурора, оказалось всего «лишь четыре, можно сказать, пять подсудимых, привлекаемых собственно по этому делу» (ПВ, 1871, № 156, 2 июля и № 163, 10 июля).

Люди, которые <…> могли бы претендовать на титул благодетелей человечества <…> ничего, кроме справедливой кары закона… — Либеральная печать в особенную заслугу прокурору Половцеву ставила его «объективность»: он «счел возможным выставить не только темные, но к светлые стороны характера даже тех <…> на которых он призывал наиболее строгую кару суда. Этот прием придавал особенный вес его обвинению…» («Заря», 1871, № 7, «Из совр. хроники», стр. 40).

…как прозорлив был покойный преосвященный… — О «прозорливости», то есть, в данном случае, об общественной позиции, Московского митрополита Филарета дает представление его письмо Александру II («Выписка из письма московского священнослужителя в Петербург, декабря 17 дня 1861», М. 1862). Герцен оценил это обращение как «дикий вопль изуверства, бледнеющего перед мыслью, перед человеческой волей и взывающего к гонениям и казням. В этом преступном и безумном писании — донос на литературу, на журналы, на общественное мнение…» («Колокол», 1862, л. 133, 15 мая).

«Вы фарисеи и лицемеры <…>». Все в духе пророка Илии. — Филаретов пользуется библейскими образами: фарисеи — члены древнеиудейской религиозной секты, отличавшейся фанатизмом и лицемерием; Исав, старший сын патриарха Исаака, продал младшему брату право первородства за горшок чечевичной похлебки; в львиный ров был брошен пророк Даниил за обличения безнравственности царя и его приближенных; сиренская прелесть — обольщение, соблазн; и крадете, и убиваете, и клянетесь лживо — заповеди Моисея, нарушение которых считалось смертным грехом, гласили: «не укради, не убий, не клянись лживо»; жрете Ваалу — поклоняетесь идолам (жрети — приносить жертву богу). Ваал — языческий бог, изображавшийся в виде тельца; поклонение ему означало забвение высших нравственных принципов во имя корысти и стяжательства; Илия—библейский пророк, обличавший разврат соплеменников и предвещавший им возмездие.

…даже многие высокопоставленные лица! — Это открытие Батищева и предупреждения маменьки об опасностях, которыми оно чревато (см. стр. 86–87), — сатирический выпад против «Моск. ведомостей», которые простерли свою «обвинительную мономанию» (см. стр. 523 в т. 9 наст. изд.) вплоть до правительственных сфер: «Ми видели злых заговорщиков на местах влиятельных и ответственных, и никто не поручится, чтоб и в сию минуту в рядах людей, призванных охранять спокойствие государства, не было тайных врагов его или пособников врагам» (MB, 1870, № 4, 6 января). За эти намеки газете было объявлено предостережение (MB, 1870, № 8, 11 января).

…под «безопасностью» они разумели <…>