обжорстве…» (см. т. 5 наст. изд., стр. 159).

В течение последующих десяти лет Салтыков неоднократно возвращался к обличению той идеологии, которая после реакционного перелома в общественном движении 1862–1863 гг. надолго превратила Москву из центра передовой русской мысли, каким она была в 30-х годах, в «главный оплот реакционного патриотизма»[266].

Одним из аспектов полемики сатирика с московскими идеологами был вопрос о роли и значении дворянства в политической и в экономической жизни страны.

Взгляд на дворянство как на главенствующее сословие в государстве, представляющее «важнейшие интересы целой страны», активно пропагандировавшийся «государственной» или «юридической» школой историков во главе с Б. Чичериным и публицистами катковского лагеря, Салтыков подверг резкой критике еще в публицистических хрониках 1863–1864 гг. и в «Истории одного города»[267].

Салтыков неоднократно выступал против этой концепции, в противоположность ей выдвигая мысль о том, что «сословные несовершенства» дворянства в процессе исторического развития «отверждались и усложнялись, задатки же силы действительной отступали все больше и больше на задний план» (см. т. 9 наст. изд., стр. 381).

Однако исторические концепции интересовали Салтыкова лишь в той мере, в какой они помогали прояснить современные проблемы общественной жизни. Поэтому, подвергнув осмеянию апологию исторических привилегий «питомцев славы», наследников «исторических преданий» России, главный удар сатирик направляет в «Детях Москвы» против консервативной московской публицистики, возлагавшей особые надежды на главенствующую роль высшего сословия в государственном управлении пореформенной России. Салтыков решительно отвергает взгляд на дворянство как на силу, способную вывести страну из путаницы пореформенных противоречий, и утверждает, что «дети Москвы», то есть представители той части дворянства, которая, опираясь на «исторические предания», считала себя оплотом отечества, на деле продемонстрировали свою полную неспособность противостоять натиску укрепляющихся буржуазных отношений, основой которых выступает безудержное «всесословное хищничество».

Параллельно с дальнейшей разработкой типов хищников буржуазной формации («Господа ташкентцы», «Дневник провинциала в Петербурге», «Благонамеренные речи», «Убежище Монрепо») Салтыков в «Детях Москвы» возвращается к изображению хищников «дворянского родопроисхождения», чтобы продемонстрировать их вырождение в прямых мошенников, вполне освободившихся от всяких моральных норм, — «червонных валетов».

Это название подсказано сатирику нашумевшим уголовным процессом клуба «червонных валетов», который слушался в московском окружном суде в феврале — марте 1877 г.[268]. Следствие показало, что «червонные валеты» совершили более пятидесяти уголовных преступлений. В обвинительном акте зафиксировано громадное количество мошеннических деяний: составление подложных векселей, получение залогов за наем служащих на несуществующие должности и т. п. Среди обвиняемых преобладали прокутившиеся молодые люди из дворян: разорившийся помещик И. М. Давыдовский, воспитанник Лазаревского института восточных языков дворянин А. А. Протопопов, исправлявший должность уездного предводителя дворянства Н. И. Дмитриев-Мамонов, отставной поручик К. Е. Голумбиевский, князь Долгоруков и др. «Большинство обвиняемых обладает изящными манерами, имеет нафабренные усы, английские проборы посредине, прекрасно накрахмаленные воротнички, говорят очень литературно», — сообщал о них хроникер «Новостей» и затем добавлял, что «на всех деяниях лежит оттенок легкомыслия и отсутствия единства в действиях»[269].

Процесс продемонстрировал полное ничтожество и моральное разложение выходцев из высшего сословия российской империи и дал повод сатирику для постановки вопроса о деградации всего дворянского сословия как закономерном следствии его паразитического существования.

Несколько позднее, в «Убежище Монрепо», рисуя «сладкое умирание» дворян-помещиков средней руки в своих разоренных поместьях, Салтыков назовет их «руинами, готовыми ежеминутно превратиться в «червонных валетов».

Рассказ вызвал разноречивые отзывы прессы. Некоторые критики упрекали автора в художественной незавершенности произведения. Это мнение наиболее резко выразил С. А. Венгеров, назвавший рассказ «небольшим и, с точки зрения художественной, мало удавшимся отрывком»[270]. Отрицательно отозвался о нем и И. С. Тургенев: «Прочел я «Детей Москвы» Салтыкова; признаюсь, ничего особенного в них не открыл. Довольно дешевое и довольно тяжелое, часто даже неясное глумление»[271].

Однако многие критики оценили рассказ положительно, отмечая блестящий анализ вырождения «питомцев славы», «детей Москвы, хранительницы исторических преданий Руси» и «того положения, в которое поставлено наше общество всеми мастерами легкой наживы, от финансистов до «червонных валетов». Рецензент «Кронштадтского вестника» писал также: «Имя «червонного валета» надолго сделается у нас определением нарицательным, конечно, в смысле гораздо более широком, чем тот, который мог быть ему придан процессом прокутившейся московской шайки»[272].

В каком ты блеске ныне зрима…— отрывок из стихотворения И. И. Дмитриева «Освобождение Москвы» (1795).

Здесь я получил первые впечатления бытия…— Салтыков вспоминает детство и годы своего учения в Московском дворянском институте (1836–1838). В «Недоконченных беседах» он писал: «Публичное воспитание я начал в Москве, в специальном дворянском заведении, задача которого состояла преимущественно в подготовке «питомцев славы».

…начальные основания русской грамматики по Востокову. — В XIX в. большой популярностью пользовались учебники академика А. Х. Востокова «Сокращенная русская грамматика», СПб. 1831, и «Русская грамматика, по начертанию сокращенной грамматики полнее изложенная», СПб. 1831.

Это слово, изданное Карамзиным в двенадцати томах…— Имеется в виду двенадцатитомная «История государства российского», в которой Н. М. Карамзин выступил защитником идеи самодержавия. Здесь и ниже Салтыков иронизирует над официозной историографией, превратившейся, по его словам, в прославление «княжений», историческая роль которых оценивается с точки зрения «военной славы», то есть политики завоеваний, и противопоставляет истинные идеи патриотизма ложной «славе», добытой путем захватов.

…вроде коллежского регистратора и отставного корнета…— Коллежский регистратор — чиновник 14-го класса, низший гражданский чин в России. Корнет — младший офицерский чин в кавалерии.

…имел свидание с Иоанном Цимисхием. — Намек на поражение князя Святослава Игоревича в битве с войсками византийского императора Иоанна I Цимисхия при Доростоле в 971 г. (ср. в «Письмах о провинции» — т. 7 наст. изд., стр. 325).

…вольную продажу вина…— то есть акцизную систему взамен откупной, отмененной согласно положению от 4 июля 1861 г. (см. об этом т. 3, стр. 780 и т. 7, стр. 190 наст. изд.).

…царя Иоанна III — за оказанную им распорядительность относительно Новгорода. — Салтыков имеет в виду конец Новгородской вечевой республики и подчинение Новгорода Москве в 1471–1478 гг. при Иване III.

…царя Иоанна IV — за то, что он покорил Казань и принял под свою державу богатую Сибирь. — Речь идет о взятии Казани Иваном Грозным в 1550 г. и покорении Сибири Ермаком в 1583 г.

…«Богатая Сибирь, наклоньшись над столами…» — цитата из произведения Г. Р. Державина «Описание торжества в доме князя Потемкина по случаю взятия Измаила».

Киев… омрачил себя, подпав под иго иноверца…— Имеется в виду татаро-монгольское иго.

Москва! как много в этом слове // Для сердца русского слилось! — неточная цитата из седьмой главы «Евгения Онегина».

…а больше с тайной надеждой на легкое получение чина титулярного советника. — Привилегированные учебные заведения в царской России давали окончившим их право на получение гражданских и военных чинов. В частности, императорский Царскосельский (позднее — Александровский) лицей, где в 1838–1844 гг. учился Салтыков, давал возможность получения чинов от низшего 14-го (коллежский регистратор) до 9-го (титулярный советник).

…порфироносной вдовы…— то есть Москвы (выражение из «Медного всадника» Пушкина).

Всесвятское — старинное-село вблизи Москвы.

…с точки зрения маневров Ходынского поля — то есть с точки зрения милитаристской идеологии самодержавия. Ходынское поле под Москвой было первоначально местом военной лагерной стоянки, затем военным учебным плацем.

Грозные полки идут…— Эти стихи у П. П. Ершова не обнаружены. Возможно, Салтыков цитирует здесь строки из солдатской походной песни.

…все это не мешало мне в то же время и «заблуждаться»… — Салтыков иронически использует фразеологию реакционного лагеря, называя «заблуждениями» освободительные идеалы 40-х годов.

…когда под стенами Севастополя совершилась искупительная жертва…— Имеется в виду поражение русских войск под Севастополем и заключение невыгодного для России мира в Крымской войне 1854–1856 гг.

…витязей, которые, менее полувека тому назад, побывали в Париже…— Речь идет о взятии Парижа русскими войсками в 1814 г.

…ведь это лишь новый вариант на тему «разумейте языцы»… — Салтыков цитирует манифест Николая I от 14 марта 1848 г. по поводу революционных событий в Берлине, Вене и Париже. Здесь и ниже он намекает на то, что либерально-дворянские круги ожидаемые реформы воспринимали националистически, как еще один «луч… к солнцу славы» России.

Сперва — воля крестьянам, потом — воля вину, затем — начатки самоуправления <…> и, наконец, открытые настежь двери в суды…— Салтыков перечисляет основные реформы, на которые возлагали надежды либералы: крестьянскую реформу, отмену откупной системы, введение земских учреждений, установление суда присяжных (см. об этом в т. 7 наст. изд., стр. 599).

…я… начал изображать «славу» в несколько смешном виде. — Намек на то, что либеральные идеологи дворянства, зная истинную цену официальным «святыням», втихомолку глумятся над ними (ср. упоминание о «древних авгурах» в гл. 1 «Дневника провинциала в Петербурге» — т. 10 наст. изд., стр. 272).

…кабатчика Антошки Стрелова с лабазником Осипом Ивановым Деруновым. — Персонажи цикла «Благонамеренные речи» (см. т. 11 наст. изд.).

…како на обухе рожь молотить! — Выражение восходит к поговорке: «На обухе рожь молотить, зерна не обронить», обозначающей крайнюю степень ловкости.

Дальнейшим испытанием моих представлений о «славе» явились выкупные свидетельства. — Выкупные свидетельства — процентные бумаги, выпущенные в ходе крестьянской реформы 1861 г. в качестве платежных документов за отходившую к крестьянам землю. Образ помещика, проедающего свои выкупные свидетельства, часто появляется на страницах произведений Салтыкова (см. «Благонамеренные речи», «Дневник провинциала в Петербурге», «Убежище Монрепо»).

Подоплёка — см. прим. к стр. 146.

Кадетские корпуса — средние военные учебные заведения для детей дворян и офицеров.

…с нами бог! никто же на ны! — Призывом «С нами бог!» завершался Манифест Николая I от 14 марта 1848 г., изданный в связи с началом революции 1848 года в Европе. Выражение восходит к Библии, а также к христианской молитве: «Аз есмь с вами и никто же на ны».

…с бубновым тузом на спине…— см. стр. 671.

Эти первые эмансипационные рюмки…— Ирония над торжественными обедами по случаю отмены крепостного права.

Ни взятие Хотина, ни сражение под Синопом не производили таких восторгов. — Ироническое сопоставление с патриотическим подъемом после взятия турецкой крепости Хотин в 1739 г., воспетого Ломоносовым в оде «На взятие Хотина», и победы русского флота над турецким при Синопе во время Крымской кампании (1853).

…слепые прозрели, чающие движения воды взяли под мышку одр…— Восходит к евангельскому преданию об исцелении Христом слепого и расслабленного (Лука, V, 14; Иоанн, V, 3-12, IX, 1–7). «Возьми одр свой и иди» — слова, сказанные Иисусом Христом при исцелении расслабленного. Чающие движения воды — ожидающие исцеления, перемен к лучшему.

От «хладных финских скал до пламенной Колхиды»… — см. стр. 682.

Вор есть член особенной касты, имеющей резиденцией: в Петербурге — в доме Вяземского, в Москве — в доме Шипова. — Речь идет о дешевых ночлежных домах.

Даже новое слово «хищник» придумали…— Хищник — сатирическое наименование нового буржуазного типа эксплуататора в пореформенной России (см. «Признаки времени»,