увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» (Матф., VII, 3–5).
Афон — православный греческий мужской монастырь на Халкедонском полуострове у Эгейского моря (см. также т. 3, стр. 634; т. 5, стр. 541).
…мамзель Лотар <…> в «Прекрасной Елене» <…> она на театре Елену играет. — Опера-буфф Ж. Оффенбаха, пародирующая античный сюжет о Троянской войне, пользовалась в 70-е годы в Петербурге необычайной популярностью. В сезон 1866/67 года на сцене Михайловского театра опереточная актриса Лотар играла в «Прекрасной Елене» Ореста, а не Елену (А. Вольф, Хроника петерб. театров, ч. III, СПб. 1884, стр. 158). См. т. 10, стр. 689.
Покойная Лядова — известная в 60-е годы в Петербурге опереточная актриса. Внезапная кончина В. А. Лядовой (1870 г.) «страшно поразила весь театральный мир; опереткоманы совсем приуныли, лишившись самой блистательной представительницы каскадного жанра» (А. Вольф, Хроника петерб. театров, ч. III, СПб. 1884, стр. 41).
Сергиева пустынь — мужской монастырь под Петербургом.
Трисвятую песнь припевающе — слова из «Херувимской», духовной песни, исполняемой во время обедни.
Ханаанская земля — Так в Библии названа Финикия, славившаяся исключительным плодородием.
…душа <…> в среднее какое-то место поступает. — Имеется в виду чистилище, где, согласно учению церкви, души умерших, прежде чем попасть в рай, испытаниями очищаются от грехов.
…в Париже, сказывают, крыс во время осады, ели. — В таком пошло преувеличенном виде доходили до провинциальных помещиков слухи, основывающиеся, в частности, на сообщениях газет, о голоде во время осадыПарижа немцами в 1870 году (эпизод франко-прусской войны). «Неделя» передавала подслушанный газетным репортером разговор парижан в дни осады города: «…нам предстоит научиться побеждать предрассудки нашего желудка. Даже те, кто не любит баранины, должны принести свой вкус в жертву своей родине. Очень легко может статься, через несколько недель и тем желудкам, которые имеют предубеждения против крыс, тоже придется победить этот предрассудок» («Неделя», 1870, № 40, 8 октября).
Семейные итоги*
Впервые — ОЗ,1876, № 3 (вып. в свет 22 марта), стр. 227–270, под заглавием «Благонамеренные речи. XVIII. Семейные итоги».
Сохранилась наборная рукопись (лл. 1-11, 14–16 рукой Е. А. Салтыковой, лл. 12–13, 17–23 — рукой Салтыкова) с типографской разметкой и правкой автора под заглавием «Благонамеренные речи. XVIII. Семейные итоги». Текст рукописи совпадает с журнальной публикацией.
Рассказ написан в Ницце в январе — феврале и выслан в Петербург в два приема: основная часть в последних числах февраля, конец рассказа — 4 марта.
При подготовке Изд. 1880 Салтыков, помимо стилистической правки и устранения ошибок и опечаток, внес ряд исправлений в текст рассказа, устранив несоответствия с предыдущими главами: изменено имя второго сына Иудушки, уточнена сумма казенных денег, растраченных Петенькой, и т. д., но оставлено создающее хронологическое смещение в фабуле указание на 30-летнюю службу Головлева в департаменте. У 53-летнего Головлева к моменту отставки, случившейся 10 лет тому назад, не могло быть такого административного «стажа».
Глава мыслилась как завершающая, однако при продолжении романа автор сохранил первоначальный заголовок, подчеркивая, что домашние, «родственные» отношения в семействе Головлевых окончательно распадаются, обессмысливаются, оборачиваются своими противоестественно жестокими сторонами.
Встречающееся в главе изображение снежной русской зимы, исполненное мотивов умирания и щемящей грусти («…земля на неоглядное пространство была покрыта белым саваном»), непосредственно восходит к знаменитой картине природы в «Кузине Машеньке» («Благонамеренные речи». XII): «Саваны, саваны, саваны!»
«Семейные итоги» были положительно оценены критикой и читателями[206]. «Прочтите в мартовской книге «Отечественных записок» Щедрина продолжение «Благонамеренных речей» о «Иудушке», — писал 9 апреля 1876 года П. М. Третьяков И. Н. Крамскому. — Огромный талант! До настоящего времени я его считал только прекрасным сатириком и, даже замечая повторение одного и того же, некоторое время не все читал даже, теперь же после таких типов, как Иудушка и маменька, да и вообще — мастерского рассказа, я его ужасно высоко ставлю и вперед не пропущу ни одной статьи его»[207]. Рецензенты отмечали усилившийся драматизм повествования. «Казалось, что после «Истории одного города» г. Щедрин ничего не напишет лучшего, что это chef d’oeuvre его деятельности, — размышлял Скабичевский. — Но в последних «Благонамеренных речах» его — в «Семейном суде», «По-родственному» и в «Семейных итогах» — открывается еще новая сторона его таланта: именно уменье выставлять не только одну смешную, пошлую сторону жизни, но и обнаруживать в этой пошлой стороне потрясающий трагизм. Главный герой этих трех рассказов, Порфирий Головлев, возбуждает в вас не один уже смех, но отвращение, смешанное с ужасом»[208].
Очерк Салтыкова — это «картина старопомещичьего вырождения, целая эпопея чисто трагического характера, несмотря на то, что она преисполнена самой обыденной прозы и даже пошлости». «Главные два лица семейной драмы: старуха и сын ее Порфирий, прозванный Иудушкой, достигают размеров вполне художественных и типических фигур. Это, действительно, продукты целой культурной полосы»[209].
…заговаривает о девах, погасивших свои светильники. — Евангельская притча о десяти девах, встречавших со светильниками жениха. Пять неразумных дев не взяли с собой масла, и, когда жених задержался, светильники у них погасли, и девы не поспели на брачный пир (Матф., XXV, 1-12).
«Филозов без огурцов» — заключительные слова басни Крылова «Огородник и философ».
…в ту коронацию — в коронацию Николая I в 1826 году.
«Перикола» — оперетта Оффенбаха (1868 г.), с успехом шедшая на русской сцене (см. т. 10, стр. 771–772).
«Анютины глазки». — «Барская спесь и Анютины глазки» — переводный французский водевиль, переделанный для русской сцены в 60-е годы.
…один на Плеваку похож <…> Другой <…> вроде петербургского Языкова. — В газетах 70-х годов помещались подробнейшие отчеты о судебных заседаниях с воспроизведением адвокатских выступлений, что не в последнюю очередь создавало популярность их авторам. Ф. Н. Плевако — известный адвокат и судебный оратор, славу которому приносили его речи на различных «скандальных» процессах. А. И. Языков — петербургский адвокат 60-70-х годов, чье увлечение поэзией, сочинительством, переводами, публиковавшимися в «Вестнике Европы», послужило поводом к иронической строке: «…расстроил себе воображение чтением «Собрания лучших русских песен и романсов»
…помяни, господи, царя Давида и всю кротость его! — Молитва, предотвращающая гнев и немилость сильных (Псалт., 131, ст. 1–2).
У Иова <…> бог и все взял, да он не роптал… — По библейскому преданию, бог поразил праведника Иова проказой, отнял у него все земные блага, чтобы испытать его благочестие (книга Иова).
Племяннушка*
Впервые — ОЗ, 1876, № 5 (вып. в свет 23 мая), стр. 149–194, под заглавием «Благонамеренные речи. Перед выморочностью».
Сохранилась наборная рукопись, под заглавием «Благонамеренные речи. Выморочный», с типографской разметкой и правкой автора. На л. 14 об. карандашная надпись неизвестной рукой: «Перед выморочностью». Текст рукописи соответствует журнальной публикации.
Салтыков начал работу над рассказом 18 (6) апреля в Париже. В отправленном в этот день письме к Некрасову он сообщал: «Поощренный Вашим отзывом, об «Семейных итогах», я сегодня начал писать конец Иудушки. Не знаю, что еще выйдет, но ежели выйдет, то к 10–12 мая ст. ст. получите. Я думаю, для майской книжки это не поздно будет, потому что, по-видимому, сроки выхода книжек сами собой отдалились до 20-го. Впрочем, я 5-го числа ст. ст. телеграфирую Вам, нужно ли ожидать или нет. Я еще хорошенько и сам не наметил моментов развития, а тема в том состоит, что все кругом Иудушки померли, и никто не хочет с ним жить, потому что страшно праха, который его наполняет. Таким образом, он делается выморочным человеком». Салтыков работал над рассказом менее месяца: 8 мая (26 апреля) он отправил Некрасову первую половину рукописи, обещая к 10 мая ст. ст. прислать остальное. Однако закончил работу Салтыков раньше намеченного срока. В письме от 15 (3) мая он уже сообщал Некрасову: «Посылаю Вам <…> конец рассказа: слава богу, что ко времени кончил и даже прежде, чем обещал. Прошу Вас переменить заглавие: вместо «Выморочный» поставить «Перед выморочностью». Во время писанья получилось некоторое развитие подробностей, которое помешало кончить совсем эту материю».
При подготовке Изд. 1880 Салтыков переменил заглавие очерка и, кроме того, произвел ряд сокращений, устраняя главным образом длинноты.
Так, в «Отеч. записках» было:
Стр 134, строка 14 сн. После слов: «Вот и ум твой!»:
Ты на ум надеялся, он, бог-то, сверху — тук-тук: не надейся на ум, а надейся на бога!
Стр. 135, строка 18 сн. После слов: «…и думал об том, как бы успокоить доброго друга маменьку»:
— Приедет она из Погорелки, — говорит он сам себе, — что ж, милости просим! Икорки захочется — икорку на стол ставь! индюшка есть — индюшку волоки! И тепленько у нас, и уютненько — чего бы еще, кажется!
Стало быть, это — только так, только померещилось милому другу маменьке. Полно, здорова ли она? не перед смертным ли часом ей вдруг бунтовать вздумалось.
Стр. 167, строка 20. После слов: «Аннинька торопливо глотала ложку за ложкой»:
— Ах, как ты скоро ешь! — продолжал он, покачивая головой, — уехать, видно, поскорее хочется, скучно со стариком дядей в деревне лишний часок побыть! Что ж, друг мой, извини! чем богаты, тем и рады! И при папеньке покойном, в Головлеве, балов не бывало, и маменька — дай бог ей царство небесное! — их не жаловала, а я так и терпеть не могу!
Стр. 169, строка 12. После слов: «…чтоб попрощаться с ним»:
— Погоди! — остановил он ее строго, — сперва дай богу помолиться, а потом и за обед благодари!
Помолились богу, поцеловались, а Иудушка все еще не выказывал намерения расстаться с милой племяннушкой.
— Посидим, как добрым людям следует, да побеседуем, да богу помолимся — и в путь!
Пошли в образную, сели.
— И куда только ты едешь? какую пользу для себя приобретешь? — беседовал Порфирий Владимирыч.
— Право, дядя, иначе не могу. Я сказала вам, что приеду… ну, ей-богу, приеду — уверяла Аннинька.
— А не то, осталась бы! право, осталась бы! стой, я велю лошадей распрячь!
— А сестра же как?
— Сестре и написать можно… добро! оставайся! оставайся!
— Письмо сестру не убедит. Непременно я должна лично переговорить с нею. Нет, уж вы отпустите меня!
— Отпустите да отпустите — заладила одно! Ты говори: приедешь ли?
— Приеду… ну, право, приеду!
— Честное слово?
— Честное слово. Прощайте, дядя!
— Ну, нечего с тобой делать — ступай! Так смотри же, возвращайся! Не обмани дядю, нехорошо дядю обманывать. До лета оканчивай дела, а к лету приезжай! Вместе грибы поедем в лес сбирать!
— Приеду, приеду, дядя! прощайте!
На этот раз Аннинька решилась во что бы то ни стало покончить. Она расцеловала дяденьку, простилась с Евпраксеюшкой, и хотя Порфирий Владимирыч предлагал ей и еще посидеть, но она притворилась, что не слышит, и убежала в переднюю.
Эпизод с Петенькой, по-видимому,
