навеян впечатлениями от реальных отношений брата Дмитрия Евграфовича с сыном. В ответ на просьбу сына о денежной помощи отец многословно наставлял: «Пора и тебе жить не по-теперешнему, но действительно честно и вполне нравственно. Пора и тебе отличать мишуру от золота, ложь от правды, подлость от честности и чистоту нравственности от безнравственности…» и т. п.[210]
Глава вызвала немало преимущественно благожелательных отзывов в прессе[211]. Критика отмечала выдающиеся художественные достоинства очерка, вновь сопоставляя Иудушку с мольеровским Тартюфом[212]. Аннинька, «героиня нового рассказа», «очень удалась автору»; писатель «не станет спасать ее и наставлять на путь истинный, не заставит ее бороться там, где она по своему характеру бороться не в силах. Аннинька в рассказе г. Щедрина является совершенно живою фигурою; художественный талант автора не навешал на нее ни особенных добродетелей, ни особенных пороков»; «…доброе, грустное чувство мы заметили в новом <…> рассказе. Оно-то и придало художественное значение фигуре Анниньки»[213].
…что́ в Писании-то сказано: без воли божьей… — Это насчет во́лоса? — Имеется в виду известное библейское изречение: «ни один волос его не упадет» (Третьякн. царств, I, 52).
Лития — молитва, установленная в православном богослужении, в частности для поминовения об умершем, совершаемая по желанию его родственников.
«Где стол был яств — там гроб стоит»,«…и бледна смерть на всех глядит». — Из оды Державина «На смерть князя Мещерского».
…проповедь Петра Пикардского… — Намек на знакомство героини с историей средних веков. ПетрПикардский — вдохновитель первого крестового похода (XII в.).
…дополнила их некоторыми биографическими подробностями из жизни великолепного князя Тавриды… — Вероятно, имеется в виду составленное С. Н. Шубинским и изданное в 1876 году «Собрание анекдотов о кн. Г. А. Потемкине с биографическими о нем сведениями и историческими примечаниями».
«Герцогиня Герольштейнская» — оперетта Оффенбаха (1876). См. т. 10, стр. 736.
ажитирован — сильно взволнован, возбужден (от франц. agiter).
Зажора — вода, оставшаяся под тонким слоем снега или льда.
Дагерротипные портреты — изображения на медных пластинках, покрытых слоем йодистого серебра (по имени фоанцузского художника Дагерра, который изобрел этот способ в 1829 г.). В 60-70-х годах дагерротипы заменила фотография.
Шалоновая ряска — священническая одежда, сшитая из шерстяной ткани, производившейся во французском городе Шалоне.
Недозволенные семейные радости*
Впервые под заглавием «Семейные радости» — ОЗ, 1876, № 12 (вып. в свет 12 дек.), стр. 483–512.
Рукописи и корректуры не сохранились.
Рассказ написан, по-видимому, в конце октября — первой половине ноября. Возможно, что мысль об оформлении темы нового Иудушкина семейства в качестве самостоятельной главы навеяна Салтыкову восторженным отзывом поэта А. М. Жемчужникова о напечатанных главах головлевской хроники, в котором он, между прочим, писал: «Я пожалел, что Вы в своем месте не описали подробнее сцены родов Евпраксеюшки. Мне в это время представляется Иудушка ожидающим с одинаковой покорностью воли провидения — благополучного и несчастного исхода родов. Он только тревожится тем обстоятельством, что результат остается долго неизвестным, и принимается несколько раз за воздевание рук. Я говорю это не в виде «критики», а потому, что мне Иудушка очень интересен, и я хотел бы его видеть побольше живым» (ЛН, 13–14, стр. 349). Таким образом, эта глава выросла из трехстраничного фрагмента в опубликованном ранее рассказе «Выморочный», что подчеркивается и примечанием в тексте главы: «Сцена эта была уже напечатана в рассказе «Выморочный», но, по обстоятельствам, оказывается здесь необходимою. В особом издании «Головлевской хроники» будут сделаны соответствующие изменения. Автор» (ОЗ, 1876, № 12, стр. 508). Специальная разработка этой темы писателем не предусматривалась, а поэтому в примечании к заглавию рассказа ему пришлось обосновать перед читателем необходимость обращения к мотивам, затронутым в главе «Выморочный», напечатанной за четыре месяца до появления настоящего очерка: «Прошу у читателей извинения, что возвращаюсь к эпизоду, которого однажды уже коснулся. По напечатании рассказа «Выморочный» («Отеч. зап»., 1876, № 8), не раз приходилось мне слышать, что я недостаточно развил отношения Иудушки к его новой, приблудной семье, в лице второго Володьки. А так как отношения эти, действительно, представляют, в жизни Иудушки, момент очень характерный, то я и решился пополнить настоящим рассказом сделанный пробел. Для тех, которым история Иудушки успела уже прискучить, считаю не лишним заявить, что еще один рассказ — и семейная хроника головлевского дома будет окончательно заключена. Авт.» (ОЗ, 1876, № 12. стр. 483).
При подготовке Изд. 1880 Салтыков произвел тщательную стилистическую обработку текста, сопровождавшуюся небольшими дополнениями отдельных слов и фраз, и вычеркнул ряд фрагментов журнального текста, наиболее значительные из которых приводятся ниже:
Стр. 185, строка 16–17. После слов: «…Иудушка и перед самим собой сознаться не хотел»:
Даже молитвенные его стояния, прежде столь правильные и ясные, с наступлением «беды», в значительной мере замутились. Это была не молитва, а скорее какое-то отчаянное усилие убить «беду» словами молитвы. И так как «умная» молитва помогала слабо, то он начинал выговаривать слова вслух, как бы надеясь криком отвлечь свою мысль от ненавистного представления «беды». Но «беда» побеждала даже молитвенные уловки. Она предстояла всегда и везде; она запутывала язык и заставляла произносить слова совсем не подходящие (например, о «благополучном разрешении»), которые, яко соединенные с мыслию о прелюбодеянии (тьфу! тьфу!), до сих пор отнюдь не входили в план обыкновенного молитвенного стояния. Выходило, что не молитва убивала «беду», а наоборот. И в то время, как губы продолжали шептать слова, лишенные всякого внутреннего смысла, мысль, отданная в жертву каким-то беспорядочным и противоречивым мельканиям, в свою очередь, раздвоялась. То мелькнет нечто о «благополучном разрешении», то откуда-то издалека вынырнет предположение: а что, если б ничего этого не было? если бы вдруг?.. Эта последняя мысль особенно как-то назойливо мечется. Сначала она чуть брезжит, но потом разрастается — разрастается и начинает из области предположений переходить в область действительного воплощения. Иудушка стоит перед образом, сложивши руки ладонями внутрь, но губы его уже не шевелятся и глаза не поднимаются горе, а пристально и безучастно глядят через окно на бесконечно стелющееся царство зимы.
Мысленные мелькания так и давят его. Тут и железная дорога откуда-то появляется: вагон… тендер… камень на дороге… тррах! — и нет ничего! Потом тройки какие-то: сани… ухабы… несъезженные лошади… тррах! — и опять ничего нет! А наконец, и просто волшебство — нет ничего, да и все тут!
Словом сказать, внутри Иудушки, не переставая, совершался какой-то странный психологический процесс. Мысль официальная, насильственно введенная, усиливалась побить мысль коренную, возникшую естественно.
Стр. 186, строка 9. После слов: «…она ко всему относилась безучастно»:
…Была счастлива единственно тем, что имела возможность спать на пуховиках, без спросу брать сахар, есть огурцы и пить квас…
Стр. 187, строка 21 сн. После слов: «…не сбиваясь с однажды намеченной колеи»:
…и что самая плотская связь его основана преимущественно на том расчете, что она еще больше привяжет Евпраксеюшку к его интересам и подстрекнет ее ретивость.
Стр. 187, строка 18 сн. После слов: «…напоминало ему о предстоящей «беде»:
Ей было тем легче выполнить этот план, что фактически, ради освобождения Евпраксеюшки от беготни, обиход головлевского дома уже был у нее в руках. Она воспользовалась этим очень ловко, так что Порфирий Владимирыч не только не заметил разницы к худшему, но, напротив, на всем увидел руку еще более заботливую и при этом почувствовал себя уже вполне свободным от каких бы то ни было стеснений, неизбежных в сношениях с близким по плоти лицом.
Стр. 188, строка 6 сн. После слов: «…так, очертя голову, действовали!»:
Мало-помалу, он, однако ж, припоминает, что закон дозволяет и шесть процентов брать, а ежели капитал принадлежит малолетнему, то и до десяти. Опять начинаются выкладки, сначала из шести, потом… «ну хоть из осьми», и, наконец, из десяти процентов. Капитал оказывается уже более или менее серьезный.
«Вот оно что! — размышляет Иудушка, — вот это… «распорядительностью» называется! вот это — настоящее хозяйство! А то взял да, очертя голову, что рубликов на ветер бросил — разве это хозяйство!»
«Вот мчится тройка удалая…» — Первая строка народного песенного варианта, представляющего часть стихотворения Ф. Н. Глинки «Сон русского на чужбине».
Муж у нее в поход под турка уехал. — Речь идет о войне с Турцией в 1828–1829 годах.
«Утоли моя печали» — одно из изображений богородицы в православной иконографии.
…«страха иудейская» — евангельское выражение, употребляемое в значении страха перед какой-либо силой (Иоанн, XIX, 38).
Впервые — ОЗ, 1876, № 8 (вып. в свет 25 авг.), стр. 521–558.
Рукописи и корректуры не сохранились.
Рассказ написан в июне — первой половине июля 1876 года. Салтыков в письме к Некрасову от 9 июля 1876 года сообщал: «…к 7-му или 8-му <номеру «Отеч. записок»> вышлю, вероятно, и другую статью. <…> Другая статья — конец Иудушки — разумеется, никаких препятствий не представит. <…> Боюсь одного: как бы не скомкать Иудушку. Половину я уже изобразил, но в сбитом виде, надо переформировать и переписать. Эта половина трудная, ибо содержание ее почти все психологическое. Вторая будет легче». В головлевской серии «Выморочный» — первый рассказ, напечатанный без указания на принадлежность его к «Благонамеренным речам».
При подготовке Изд. 1880 рассказ был подвергнут значительным сокращениям (в сорока трех местах сокращено около четырехсот строк, то есть около четвертой части текста произведения) и стилистической обработке. Салтыков вычеркнул начало рассказа, связывавшее его с «Племяннушкой» («Перед выморочностью»), убрал сцену родов Евпраксеюшки, из которой выросла глава «Недозволенные семейные радости», сделал много купюр во второй половине произведения, где изображается одолевающее Иудушку празднословие, изменил финал рассказа и т. д.
В настоящем томе журнальная редакция рассказа печатается в разделе «Из других редакций» (стр. 557).
В откликах на публикацию главы критика отмечала общественную содержательность, типичность и злободневность сатиры Салтыкова. «Писатель рисует нам, — писал рецензент, — одну из самых страшных язв современного русского человека: пустоту душевную и стремление к наживе, как идеал. Конечно, у Иудушки черты эти возведены в перл создания; но в наше коммерческое время, когда нравственные идеалы поблекли, можно найти многие черты Иудушки в весьма почтенных людях <…> Те психические процессы, которые происходят в его душе, представляют весь интерес современности. Эта умственная беспомощность, это отсутствие воли и решимости, эта склонность к фантазированию — все это черты современного русского человека, которые можно встретить на каждом шагу. Конечно, Иудушкино ехидство составляет его личную черту, независимо от которой в нем есть много общего, бытового, современного. В этом-то и заключается текущий интерес щедринского рассказа»[214].
Особое внимание критики привлекли страницы, где воспроизводятся картины «умственного распутства» и пустоутробного словесного запоя Иудушки[215].
Одновременно некоторые критики находили личность Порфирия Головлева «крайне искусственной, придуманной, очень далекой от психологической правды», а весь тон повествования «обличительно-дидактическим»: «Характер Иудушки обрисован так,
