да ежели повадку ему дать, от него, пожалуй, и совсем житья не будет. И что ж, сударь! Только, знаете, дунул… Как был во всей форме коллежский секретарь, так совсем, и с гордостью своей, и с вицмундиром, тут же у всех на глазах и растаял. И теперича он в Пале-де-Кристаль у Марцинкевича в комиках состоит!

— Какая, однако ж, ужасная жестокость судьбы!

— Жестокость-то жестокость; однако и то нужно сказать: самвиноват. Начальство ведь тоже опасается; думает: сегодня я золотаря на перси возложу, а завтра он мне на плечи вскочит!

— Правильно.

— Вообще, сударь, в сношениях с начальством нужно как можно больше остерегаться. Почитать — почитай, но и приличия соблюдай. А еще того лучше, ежели кто совсем начальства избегнуть может.

Стр. 108, строка 15 сн. После слов: «удовольствие мне предоставь!» —

— Что говорить! Удовольствие — это первее всего!

— А я что же говорю! А притом и еще: хоть вы ему и сулите бубнового туза, а он, может быть, не только без всякого туза, а еще во всем сиянии оттуда выйдет! Помилуйте! чего же, в самом деле, тетерева смотрели! Ведь этак ежели им повадку дать, так они и рады глазами хлопать да жалованье получать. А он, между прочим, человек проворный, знающий — кому же, позвольте спросить, преферанс следует оказать?

— Ну, брат, два миллиона восемьсот тысяч — это, я тебе скажу, тоже…

— Многонько — это так. Однако и тут надо сказать: не всегда количество от человека зависит. Иной спервоначалу и скромненько поступить желает, да как увидит, что вокруг тетерева хвосты распускают — ну и ожесточится. Где бы ему взять рубль — он десять да двадцать тащит, и все ему кажется мало! До того, наконец, дойдет, что сам себя не помнит: все тащит, все тащит! И не надо ему, а он все от кассы рук отвести не может. Уж это вроде как болезнь делается!

Стр. 108, строка 3–4 сн. После слов: «над уставом о благопристойности» —

— Как ты думаешь, есть в этом уставе необходимость или так это, одно баловство? — обратился Глумов к Очищенному.

— Помилуйте, как же возможно! Благопристойно ли себя обыватель ведет или неблагопристойно. Когда всякий знает, что от него требуется…

— Не в том дело; я сам понимаю, что ежели начальство благопристойности требует, так, значит, нельзя без того. А стоит ли благопристойность-то эта, чтоб из-за нее нам, например, обычный порядок свой нарушать? Теперь бы вот спать залечь по порядку-то следовало, а мы заниматься должны! Стоит ли?

— Стоит-с. Ежели уж в квартале этот предмет в ходу — стало быть, неотложность в нем есть. Со мною, доложу я вам, когда я, тапером будучи, внутренней политикой занимался, такой случай был…

— Так ты и внутренней политикой занимался?

— Имел это поручение-с. Впрочем, кому же, как не таперу, и наблюсти за настроением умов? Постоянно он в танцклассах, все видит, за всем следит… А между прочим, его никто ни в чем не подозревает!

— Так какой же случай с тобой был?

— Именно насчет вот этой самой неотложности. Был я однажды, по обыкновению, у Марцинкевича — ну, и наблюл. Вижу, что дело мерзкое затевается: и колебания, и попрания, и потрясения — словом, все онеры на лицо. Мне бы, знаете, сейчас в квартал бежать, а я заместо того погоди да погоди. Выставили мне в ту пору шесть пар пива — я и раскис. И так, знаете, раскис, что совсем даже позабыл, на какой предмет я при внутренней политике состою. Помню только, что уговаривал: господа, мол, вы хорошие, а какие в вас мерзкие заблуждения скрываются! И только на другой уж день вспомнил, что надо меры принимать. Спешу, бегу — ан меня уж упредили. Еще рта разинуть не успел — слышу, что до моего прихода все потрясения кончились!

— Чай, досталось тебе на орехи!

— Не погладили-таки. Два дня в «холодной» выдержали да еще благодарить заставили, что этим дело кончилось!

Мы невольно переглянулись с Глумовым. А что, ежели и нас за неоправдание начальственного доверия… в «холодную»? Мысль эта подействовала на нас так решительно, что мы сейчас же уселись за письменный стол и приступили к делу.

Главы IX–XI объединены темой неизбежного вторжения в частную жизнь российского обывателя «волшебства», которое «от начальства происходит»: IX глава разрабатывает одну из постоянных сатирических идей Салтыкова: «наука» «любви к начальству» и воспитанная ею трагическая привычка «среднего человека» к произволу власти, привычка, которая сообщает «жизненному процессу» «окраску <…> еще более горькую и удручающую». В главе X прозорливо отражена тенденция к уничтожению скромных гарантий личной неприкосновенности, существовавших в пореформенной России. Наконец, XI глава уже прямо живописует «вступление в квартиру» «гостей» из полицейского начальства.

Критика подчеркнула в своих откликах жизненную истину повествований Очищенного: «весьма интересные и характеристичные рассказы о том <…> какими путями суждено иным выходить в люди» («Сын отечества», 1878, 12 мая, № 107); «Повесть об одном статском советнике…», утверждалось в «Русской газете», «заключает черты, бьющие живой действительностью»; указав, что Салтыков «имеет способность попадать в самые больные места нашего общественного существования», критик отмечал реалистичность образа Очищенного. Отталкиваясь от содержания всех глав «Современной идиллии» апрельской публикации (гл. IX–XI наст. изд.), он заключал, что «Отеч. записки» — единственный «оазис» в современной литературе, и «смерть Некрасова не расстроила» журнал: в нем по-прежнему существует «единство направления», которое «питается фактами живой жизни» (1878, 23 мая, № 97).

…дал тебе раны, аз же дам ти скорпионы. — Административный афоризм построен с использованием библейского материала (Третья книга Царств, XII, 11; см. т. 10 наст. изд., стр. 778).

Идет человек по улице и вдруг — фюить! — Слово, выражающее в эзоповском лексиконе Салтыкова внезапность репрессивных действий власти. См. т. 8 наст. изд., стр. 864.

…да ты не служил ли в Взаимном Кредите, что коммерческие-то операции <…> знаешь <…> вот хоть бы господин Юханцев… — Упомянут кассир Общества Взаимного кредита, имя которого «громом раскатилось» по России в конце 70-х годов: «Как ни притерпелась публика в последнее время к известиям о кражах всевозможного рода, но факт похищения 2 023 295 рублей общественных денег произвел впечатление» (М. Вед., 1878, 29 августа, № 219).

…под знаменем внутренней благопристойности вход в квартиры — вот цель… — Меткость, с которой схвачена здесь реальная черта российского общественно-политического быта на рубеже 70-80-х годов, подтверждают документальные источники: «Нарушение законов или подготовление к их нарушению производится чаще в домах, чем на улицах, а потому полиция не может иметь характер, так сказать, исключительно уличный» (Речь одесского градоначальника ген. Гейнса чинам одесской полиции. — «Голос», 1878, 24 октября, № 294). О том же свидетельствуют современники: «Полиция производила обыкновенный вседневный обыск, обыск, какие делаются каждую ночь в 40 или 30 квартирах неслужащих или учащейся молодежи…» («Дневник А. В. Богданович. Три последних самодержца». М. — Л., 1924, стр. 23).

…по делу об убийстве Зона… — Нашумевшее в 70-е годы уголовное дело. См. т. 10 наст. изд., стр. 779.

…должность ката — палача.

…не может плодиться и множиться, — Реминисценция из Библии (Бытие, I, 28).

…у меня сегодня третейский суд <…> Соломон! — Библейское сказание о суде царя Соломона (Третья книга Царств, III, 16–28) символизирует справедливое и скорое разрешение взаимных претензий двух спорящих сторон.

…только та внутренняя политика преуспевает, которая умеет привлекать к себе сердца. — Силой художественной логики сатира Салтыкова предугадывала логику дальнейшего движения правительственной политики: в 1879 г. этот «принцип» «привлечения сердец» был реализован двукратным обращением правительства к обществу за «содействием» в борьбе с революционерами; в 1880 г. политический курс М. Т. Лорис-Меликова получил полуофициальное наименование «диктатуры сердца».

…«О ты! что в горести напрасно…» — Начальная строка «Оды, выбранной из Иова» М. В. Ломоносова.

XII*

XIII*

XIV*

XV*

Впервые — ОЗ, 1882, № 9 (вып. в свет 16 сентября), стр. 217–260.

Сохранились:

1) Черновая рукопись главы XII, часть текста которой после слов: «…приняли большую печать…» (стр. 118, строка 11 св.) до слов «Мы приехали с Глумовым…» (стр. 119, строка 10 сн.) утрачена.

2) Черновая рукопись главы XIII. Приводим вариант:

Стр. 137, строки 15–16 сн. Вместо слов: «Редедю ожидала свита, состоявшая» — в рукописи было:

Редедю ожидал его будущий главный штаб.

3) Две редакции черновой рукописи главы XIV. Первая — ранняя, завершенная, содержит существенные разночтения. Большинство их относится к деятельности «Священной дружины» («Союз Недремлющих Амалатбеков»).

Приводим пять отрывков, не вошедших в печатный текст: Стр. 140, строки 5-17 св. Вместо слов: «Другие, напротив, утверждали <…> Думал: придут, заставят петь… сумею ли?» —

И при этом не только пили мою водку, но и брали с меня за каждый урок «пения» (!) по три рубля. С другой стороны, и благонамеренность опутывала меня своими сетями, но, боже! в каких странных формах она являлась ко мне! Клянусь, если б в квартале не объяснили мне, что это именно и есть та самая благонамеренность, которая, по современным условиям жизни, считается наиблагопотребнейшею, я непременно принял бы ее за крамолу! Да, в сущности, это и была крамола, только благонамеренная.

Стр. 144, строка 4 св. После слов: «не хотите ли «к нам» поступить?» —

— Ни за что!

— Что так?

— Я клятву дал никогда ни к каким тайным обществам не принадлежать[111].

— А вы возьмите клятву назад — только всего. Если б я держал все клятвы, которые давал, я бы давно женат был и кучу детей бы имел… А вы подумайте, общество-то у нас какое… малина! Все Амалатбеки, да не такая голь, как я, а гладкие, в соку!

— Ну, нынче об таких Амалатбеках что-то не слыхать!

— Это вы насчет Рюриковичей, что ли? Так нынче около них совсем другой слой проявился. Откупщики народили детей, железнодорожники, оптовые торговцы, и все это в Амалатбеки полезло. Рюрикович-то только икает, а Лейбович около него сидит: извольте, ваше сиятельство, я сто тысяч пожертвую! А потом уж эти тысячи и делят между собой «подсудимые», вот как… ха-ха!»

Стр. 145, строки 7–8 св. После слов: «не о спасении шкуры думает, а об ее украшении… ха-ха!» —

— Послушайте, да ведь я совсем не думаю об украшении шкуры!

— А ежели не думаете — и того лучше. Значит, бескорыстие в вас есть. Это штука тоже полезная. У нас многие Амалатбеки в бескорыстие играют, да я и сам, пожалуй, был бы не прочь, если б смолоду жизнь с расчетцем повел. Потому что бескорыстие бескорыстием, а смотришь, из бескорыстия-то вдруг целая преспектива выползла! Так по рукам, что ли?

Стр. 146, строки 6-10 сн. Вместо слов: «в водевиле