жизни страны свирепой борьбе с революционным движением и свободной мыслью: «главные министры» Зулусии — «министр умиротворений посредством в отдаленные места водворений» и «министр оздоровления корней». Однако представление Плеве не имело неблагоприятных последствий для Салтыкова.

Опубликованные после длительного перерыва XII–XV главы «Современной идиллии» отразили новый этап в работе Салтыкова над романом. Здесь завершается (в гл. XV) одна из основных для начальных глав тема «современного воровства», которое «перепуталось с благонамеренностью». В повествовании возникает эпическая нота, богатое и точное бытописание, предвещающее «Пошехонскую старину» (гл. XII)[113]. В то же время главы XII–XIV непосредственно отражают общественно-политическую жизнь России уже в более крупном масштабе, чем предшествующие им.

Выход из кризиса 70-х годов правительство искало в усилении внутриполитического контроля и одновременно — в отвлечении национальных сил в русло внешнеполитической активности, в попытках укрепиться за счет «побед и одолений» на международной арене. Реакционная по своему существу концепция русской «миссии» на востоке (этим понятием были замаскированы колониальные поползновения царизма) оживленно обсуждалась консервативной публицистикой 70-80-х годов. Салтыков связал как единосущные в правительственном курсе тенденции внешнеполитического авантюризма и внутреннего обуздания.

Персонаж, объединяющий эти тенденции — «странствующий полководец» Полкан Самсоныч Редедя[114]. Для его характеристики использованы хорошо известные современникам подробности биографий нескольких реакционных военных деятелей. Все «ташкентские» реалии внушены генералом М. Г. Черняевым, который в 1865 г. «покорял» Туркестан, «египетские» — генералом Р. А. Фадеевым (в порядке личной политической авантюры он командовал в 1875 г. армией египетского хедива). Оба редактировали газету «Русский мир» (1873–1878), Фадеев же вообще выступал как идеолог и политический публицист. «Забалканские» детали связаны с тем же Черняевым, потерпевшим в 1876–1877 гг. полное поражение в качестве командующего сербской армией и русскими добровольцами в сербо-турецкой войне, и, видимо, с генералом И. В. Гурко, которому в русско-турецкой войне было вверено начальство над гвардией: «герой Балкан» — его нарицательное имя[115]. Он же оказался «полезен во время междоусобия» 1879 г., воюя в роли генерал-губернатора с петербургским населением. Все трое периодически пребывали «не у дел», представляя «печальное зрелище» «одиночества». Гурко приходилось служить и в «западном крае». Основным прототипом, как указал в письме Пыпину сам Салтыков, является Черняев («Вспомните, что Редедя Сербию освобождать ходил, всю Россию взбаламутил»). Однако метод широких аналогий позволил Салтыкову посредством повествования Редеди о «Зулусии» раскрыть «направление современной политики» царизма столь же ярко, как и в прямой форме.

Глава XIV — одна из самых сложных в романе, насыщенная намеками на важнейшие общественные факты, изобилующая иносказаниями, — раскрывает картину того «хаоса»[116], по выражению Б. Н. Чичерина, который являла политическая жизнь страны накануне 1 марта 1881 г. и вскоре после этого события. Весь ее смысл — в злободневном политическом подтексте, проникающем каждый эпизод.

Народовольческий террор, державший в страхе высшие сферы, рождавший обывательские легенды, осторожно затронут в фигурах «крамольников Зачинщикова и Залевалова» — в сложном, как бы двойном освещении: сдержанной иронии («заставляют беззащитных обывателей петь с ними трио») и серьезности (имя В. Телля, упомянутое здесь же, — знак истинной революционности). Салтыков, преклоняясь перед самоотверженностью народовольцев, тем не менее не раз говорил о «бессмысленности» убийств (письмо А. Н. Энгельгардту от 6 февраля 1879 г.). «Из-за них ничего не видать. Не только никакого дела делать нельзя, но и разобраться в этой галиматье трудно» (Н. А. Белоголовому от 20 марта 1882 г.). Контрнаступление реакции олицетворяет деятельность «Кружка любителей статистики», именуемого также «Клубом Взволнованных Лоботрясов» и (в рукописи) «Союзом Недремлющих Амалатбеков». Под этими названиями выведена «Священная дружина» — существовавшее с начала 1881 по декабрь 1882 г. антиреволюционное тайное общество. К началу 80-х годов в среде защитников дворянско-монархического принципа возникли идеи борьбы с революционерами, минуя полицию и суд, путем террора и личных расправ. 20 января 1880 г. «Московские ведомости» (№ 19) опубликовали с восторженным комментарием обращение князя H. H. Голицына: «Долой перчатки, скорей кольчугу и меч! <…> К борьбе! К борьбе! <…> Пусть образуется рать, хотя для этого не надо ей выходить в поле». На этой идеологической почве и возникла позже «Священная дружина». Сначала она, по свидетельству жандармского историографа Н. И. Шебеко, ставила себе цель «вырезать анархистов», но ограничилась «политическим сыском», который «сделался в то время каким-то аристократическим спортом, и в ряды «Дружины» спешили вступать представители высшего петербургского общества всех рангов и возрастов»[117]. Как отмечено в дневнике П. А. Валуева, «Дружина» быстро «приняла тип бывшего III Отделения по части разных доносов и сплетней»[118]. Салтыков, информированный М. Т. Лорис-Меликовым, через Н. А. Белоголового дал первые сведения насчет «Дружины» в заграничную печать и посвятил этой теме третье из «Писем к тетеньке» — вырезанное цензурой. Таким образом, этот эпизод «Современной идиллии» оказался для русского читателя первым известием о «Дружине» (подробнее см. «Письма к тетеньке», примечания, т. 14 наст. изд.).

В гл. XIV отражена еще одна черта времени: разжигавшая общественные страсти шумная полемика консервативной и либеральной печати («благонамеренные» и «ненеблагонамеренные»). Как точно определил еще Арс. Введенский, «автор говорит здесь «детально верно» «об отношениях «благонамеренной», то есть обскурантской печати нашей к печати «либеральной» (Литературная летопись. — «Голос», 1882, 23 сентября, № 258).

С точки зрения Салтыкова, различие между ними, во всяком случае в это время, было ничтожно («разница тут самая пустая»): тот же «Голос» призывал «все разумные, истинно охранительные элементы общества» сплотиться вокруг «коренных основ» и «раздавить вредоносных червей» революции (Е. Марков. Враги и друзья. — «Голос», 1879, 27 июня, № 176).

Публикация сразу четырех глав «Современной идиллии» заставила критику размышлять прежде всего о драматизме, скрытом в сатире Салтыкова: там, где «речь ведется о благонамеренности и способах насаждения ее», «картина жизни современной выходит у автора очень мало похожей на идиллию» («Сын отечества», 1882, 24 сентября, № 219); «современная идиллия, изображенная в калейдоскопе г. Щедрина, представляется каким-то чудовищным явлением, диким, почти невозможным, а между тем существенные черты современности, без всякого сомнения, схвачены автором необыкновенно ярко <…> этот юмор вызывает не смех, а чувство горького негодования, разочарования, так как из-за него ясно видны очертания того идеала, до которого описываемому обществу так далеко <…> настоящая сатира всегда оставляет такое впечатление» («Новости и биржевая газета», 1882, 1 октября, № 259). Эти главы заставили бить тревогу реакционный «Гражданин», его критик откровенно призывал власти «обратить внимание» на литературную деятельность сатирика («Гражданин», 1882, 14 октября, № 82).

Образ Редеди и вся сатирическая фантасмагория его походов повергли современную Салтыкову критику в недоумение. Признавая, что новые главы «Современной идиллии» «наиболее крупное литературное явление» последнего времени, «Кронштадтский вестник» находил в них «недостатки»: «грубый шарж, несколько карикатурную утрировку» (1882, 26 сентября, № 113). «При типичности характеров и языка выводимых им деятелей автор нередко в своей сатире впадает в преувеличения, которые доходят до крайности и мешают ясности представлений о героях и их положении», — вторила «Газета А. Гатцука», (1882, 9 октября, № 41). Единственный из рецензентов М. Супин (М. И. Кулишер) понял, что «тип Редеди действительно карикатурный, действительный уродливый — это насмешка над здравым смыслом и культурой», но «он является художественным воспроизведением действительных лиц — этот тип выхвачен прямо из жизни» («Заря», 1882, 9 октября, № 223).

…командовал войсками короля Сетивайо против англичан… — Личность правителя африканского племени зулу Сетивайо (инкоси Кетчвайо), ведшего в 1879 г. неудачную борьбу против англичан, целый год привлекала сочувствие русских газет, целиком предопределенное кризисом отношений России с Англией (по поводу русско-турецкого мирного договора). Салтыков сатирически использует в этой главе «зулусские события» для намека на отечественный произвол и беспорядок.

…принадлежали к меняльной секте… — Меняльным делом занимались, преимущественно, скопцы-сектанты.

«корабль» — здесь: община скопцов.

…страха ради иудейска… — выражение из Евангелия (от Иоаина, XIX, 38).

«голуби» — здесь: члены секты.

…приняли большую печать… — подверглись полному оскоплению.

…корпуса путей сообщения, ныне, впрочем, не существующего. — Корпус инженеров путей сообщения, имевший военную организацию, в 1867 г. получил гражданское устройство.

…не увлекалась <…> молодыми апраксинцами… — купцами и приказчиками петербургского Апраксина двора.

…отрекомендовал себя камергером Дона Карлоса… — Претендент на испанский престол Дон Карлос VII в январе — феврале 1877 г. был в России.

…у него в гербе был изображен римский огурец… — то есть символ безудержного вранья: выражение это пошло от басни И. А. Крылова «Лжец» (1812): «Вот в Риме, например, я видел огурец… Поверишь ли? ну, право, был он с гору».

Сегодня ты обитаешь, а завтра — где ты, человек! — Сатирически перефразированная строка из оды Г. Р. Державина «На смерть князя Мещерского».

…получил уфимскую землю и потом ее возвратил… — В 1880–1881 гг. сенатская ревизия вскрыла грандиозное расхищение крупными чиновниками в течение всех 70-х годов башкирских крестьянских и казенных земель в Уфимской губернии. См. т. 14, стр. 561–562.

Аника-воин — герой повести «Прение живота со смертью», народных песен, сказаний, лубочных картинок и духовных стихов, нарицательное имя задиры, который хвастается силой, но терпит поражения.

…по дворянскому полку. — Дворянский полк — военно-учебное заведение, существовавшее с 1807 по 1855 г. (в нем учился М. Г. Черняев).

…царь Амонасро (из «Анды») — герой оперы Д. Верди «Аида» (1871).

Сетивайо (ныне обучающийся в Лондоне парламентским порядкам). — Потерпевший поражение 4 июля 1879 г. в сражении при Улунди Кетчвайо содержался в плену в Англии.

Строфокамил — страус.

К нему обратился за помощью Араби-паша… — Ахмед Араби-паша — руководитель национального движения, поднявший восстание против англичан. Разбит в сражении у Тель Эль-Кебира 13 сентября 1882 г.

…задачу России на востоке отождествлял с <…> перспективами <…> для плисов и миткалей первейших российских фирм. — Очевидно, имеются в виду статьи Р. А. Фадеева в «Биржевых ведомостях» (1869), изданные затем отдельной брошюрой «Мнение о восточном вопросе», где обосновывалась необходимость грядущего завоевания Азии Россией. Салтыков показывает реальную подкладку этих стремлений: экспансионистские вожделения царизма, сомкнувшиеся в последней четверти века с колониальными претензиями крепнувшей русской буржуазии. Плисы, миткали — дешевые хлопчатобумажные ткани.

…мануфактур-советник — почетное звание, установленное в 1800 г. для купечества (звания этого удостаивались купцы, пробывшие в I гильдии не менее 12 лет сряду).

…принял косвенное участие и в кукуевской катастрофе… — Железнодорожная катастрофа с большим количеством жертв произошла в ночь с 29 на 30 июня 1882 г. на Московско-Курской дороге у деревни Кукуевка. Упоминается далее как символ бессмысленных и непредвиденных несчастий, преследующих человека в российской действительности.

…одна рука дает, другая — не ведает. — Выражение из Евангелия (Матф., VI, 3–4).

…город на отряды разделить. Что ни дом, то отряд, со старшим дворником во главе. — Такая мера была осуществлена весной 1879 г. после покушения А. К. Соловьева