оптимизм Стасюлевича не оправдался. Доклад В. М. Ведрова в С.-Петербургский цензурный комитет (27 сентября) об октябрьском номере «Вестника Европы» посвящен одним только «Пестрым письмам».
«Статья «Пестрые письма», — писал цензор, — характеризует настоящее положение нашего общества. «Проворовались людишки, остатки совести потеряли» (стр. 687). Это те люди, которые следуют направлению правительственному; их три сорта: 1) коноводы, 2) поддакиватели, 3) Молчалины (plebs) (стр. 688). Это — физиологический очерк влияющих лиц и подчиняющихся государственной системе. Он дышит презрением и оплеванием этих тружеников государства.
Представитель первого сорта — Скорняков, из либерала делается опричником беспримесным, надрывающим себя ради целей, имеющих только абстрактное значение (стр. 694). «Он — хам», участвовавший во всех реформах: «плакали отцы, плакали матери, а он, сильный медным лбом и камнем в груди, шел дальше и дальше вглубь» (стр. 674).
Ко второй категории относятся «люди, замученные жизнью», «попались и бьются там, не подавая голосов». Автор сожалеет, что у них нет героизма политического, и надеется, что в нем скоро не будет надобности (стр. 698). Иронизируя, он предрекает «время, всех освещающее», когда исчезнут истязания, умолкнут вопли.
К третьей категории автор относит «живой рабочий инвентарь — plebs».
«Сплошной массой наполняя канцелярию, они до того сродняются с атмосферой «своего места», что перестают даже различать, чем там пахнет» (стр. 698).
Это не сатирический легкий обзор пороков современного общества, это — проклятие, произнесенное над людьми правительственного строя, которых автор величает «подневольной апостазиею» (стр. 697, 700), «игом апостазии». Какой же может быть результат такого ужасного положения, столь позорно описанного, так жестоко выставленного на вид всех истинно честных людей?
Автор не говорит прямо, но указывает, что суд истории пройдет молчанием о людях двух последних категорий.
По нашему мнению, вся статья — протест против современного порядка и лиц действующих. Не полагая возможным арест книги, имею честь довести до сведения комитета дурное содержание статьи» (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 2, 1865 г., ед. хр. 102, ч. 2, лл. 100–101; неточно в книге: В. Евгеньев — Maксимов и Д. Максимов. Из прошлого русской журналистики. Л., 1930, с. 73–74)
При обсуждении доклада В. М. Ведрова на заседании С.-Петербургского цензурного комитета (2 октября) председательствовавший на нем Е. А. Кожухов заявил, что «о содержании статьи им доложено начальнику Главного управления по делам печати» (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 27, 1886 г., ед. хр. 514, лл. 375–376). В связи с этим комитет постановил «принять доклад к сведению».
О «пестроте», характеризующей русскую жизнь, Салтыков писал в заключении «Письма четвертого» (1881) цикла «Писем к тетеньке», называя и самое это письмо «пестрым» (т. 14, стр. 304). Эволюцию «пестрой массы» от «недоумения» и «стыдливости» к поддержке лозунга «да здравствуют ежовые рукавицы!» Салтыков конспективно, в виде «намека» (см. стр. 520), изобразил в сказке «Вяленая вобла». Отказавшись от «сказочной» интерпретации сюжета о «пестрых людях» и используя начало предполагавшейся «сказки» в качестве вступления к «Письму IX», по жанровой своей природе не имеющему ничего общего со «сказкой», Салтыков характеризует в этом письме все три разряда «пестрых людей», а не только тип молчалинский, в сущности, уже исчерпанный «Господами Молчалиными». Больше того, художественно индивидуализируется как раз не бессознательный представитель «пестрой массы», не Молчалин, а деятельный ее «коновод и зачинщик», пестрящий сознательно и целеустремленно, активный идеолог и агент «пестроты». Это было отмечено и современной критикой. Внимание сатирика, писал, например, А. И. Введенский, «должно было остановиться не на тех несчастных, для которых двоязычие есть истязание, и не на тех, кто бессознательно совершает свое пестрое дело, а на «первообразе», по его выражению, который преимущественно и может служить объектом сатирического отношения <…> Рассказывая судьбу этого представителя предательства, автор, как всегда, дает меткие характеристики нашего общества. Но существенный смысл этого лица и окружающего его общества в вопросе не о том, как могут существовать подобные люди, — где же их нет! — а о том лишь, как возможно, чтобы Скорняковы играли в обществе ту выдающуюся роль, которая достается им. В этом, собственно, главная тягостная сторона картины, изображаемой автором. Страшно не то, что зло существует, а что оно становится главным двигателем жизни, превращающим в зло и те безразличные элементы двух последних категорий «пестрых людей», которые, при торжестве добра и правды, были бы на стороне их, хотя и без всякой способности инициативы, послужили бы их целям, их еще большему торжеству в обществе»[178].
Помните, я однажды рассказал, как свинья Правду чавкала…— Имеется в виду аллегорическое сновидение «Торжествующая свинья, или Разговор свиньи с Правдою», включенное в состав «За рубежом» (т. 14, стр. 200–202).
…о распределении богатств…— См. прим. к стр. 241.
…мы танцуем на вулкане. — Выражение, которым характеризовал современное положение России M. H. Катков.
…называло их кутейниками. — Презрительное наименование лиц духовного сословия.
…на столбцах одной «уважаемой» московской газеты…— то есть в «Московских ведомостях».
Прошла питейная реформа…— См. прим. к стр. 278.
…попал в обрусители. — То есть в качестве чиновника осуществлял правительственную политику в Польше после подавления восстания 1863 г.
…предпочел стоячую магистратуру сидячей. — Стоячая магистратура (франц. magistrature debout) — прокуроры; сидячая магистратура (франц. magistrature assise) — судьи.
Прежде были Кочубеи, Панины, Долгорукие, Голицыны, а нынче — Скорняковы да Боголеповы. — Возможно, намек на Каткова и Победоносцева.
…суд общественной совести — суд присяжных. …в основе этого суда лежит одна анархия — Нападки на новый суд составляли один из постоянных мотивов реакционной политической публицистики 80-х годов (см., например, прим. к стр. 256). Один из таких публицистов писал: «Очевидно, что возникший <…> в России, в 1864 году, суд присяжных — не столько суд общественной совести, как его у нас назвали, сколько общественный самосуд в самом широком смысле, не имеющий никакой связи с государственным судом, не существующий ни в одной монархии» (Виктор Фукс. Суд присяжных. — PB, 1885, № 3, с. 44).
…в деле подневольной апостазии…— Апостазия — (лат. apostasia) — отступничество, ренегатство.
…«время, всех освещающее»…— Из манифеста 19 февраля 1861 г.
По праздникам он режет пирог той самой рукой, которая неведомо кому разбила существование. — Реминисценция из «Господ Молчалиных»: «Я видел однажды Молчалина, который, возвратившись домой с обагренными бессознательным преступлением руками, преспокойно принялся этими самыми руками разрезывать пирог с капустой» (т. 12, стр. 12).
…той грызущей семейной боли, которая сторожит их впереди…— Речь идет о возмездии, которое понесут Молчалины в своих детях («Чужую беду руками разведу», «Больное место» — т. 12; «Счастливец» — т. 16, кн. вторая).
Из других редакций и неоконченное
Мала рыбка, а лучше большого таракана*
Впервые — М. Е. Салтыков (Н. Щедрин). Полн. собр. соч., т. IV, изд. 5-е (приложение к журн. «Нива», СПб., изд. А. Ф. Маркса, 1906, стр. 232–241).
Сохранилась рукопись, начало которой представляет собою текст, вырезанный из ОЗ, конец — автограф рукой Е. А. Салтыковой с правкой автора (ЦГАЛИ). В верхней части первой страницы надпись рукой Салтыкова: «Настоящий подлинник».
В настоящем издании печатается по рукописи.
Пестрые люди*
Впервые — Изд. 1933–1941, т. 16, стр. 731–732.
В настоящем издании печатается по рукописи (ИРЛИ, № 216).
См. прим. к «Письму IX».
Послание пошехонцам*
Впервые (неисправно) в кн.: «Неизданный Щедрин». Л., 1931, стр. 284–292, по рукописи № 207.
Сохранились: 1) черновая рукопись первой редакции (№ 207); 2) черновая рукопись второй редакции № 215 под заглавием «Письмо к пошехонцам». Впервые — Изд. 1933–1941, т. 16, стр. 762.
В настоящем издании печатается по рукописи первой редакции.
Вторая редакция приводится ниже:
Милостивые государи.
Надеюсь, что вы не будете на меня в претензии за то, что я решаюсь по душе побеседовать с вами. Беседа эта, по моему мнению, тем более уместна, что за последнее время довольно-таки накопилось недоразумений, в которых вы, непосредственно или косвенно, но тем не менее несомненно приняли участие.
Содержание беседы моей будет не новое. С одной стороны, я буду говорить о повадливости, благодаря которой жизненное распутство не только не прячется за условия, но пользуется правами открытого собеседничества. С другой стороны, я буду говорить о необходимости поддержать честную мысль, честное дело, честных людей, буду говорить о том, что только торжество честного дела может доставить уверенность в завтрашнем дне. Наконец буду говорить о том, что действительно живет только тот, кто пользуется благами жизни открыто, а не тот, кто урывками крадет у жизни случайно выбрасываемые на дорогу крохи.
Отказавшись от осуществления цикла «Дополнительные письма к тетеньке», Салтыков перерабатывает вторую редакцию первого письма в «Послание пошехонцам». Он зачеркивает первоначальное заглавие («Дополнительные письма к тетеньке. I») и первые двадцать строк текста и заменяет их другим заглавием («Послание пошехонцам») и другим текстом на полях. Позднее два первых абзаца в несколько измененной редакции и под новым заглавием («Письмо к пошехонцам») Салтыков переписывает на другом листе, в верхней его части. Вслед за этим текстом (зачеркнутым) была начата вторая редакция сказки «Пестрые люди» (см. об этом стр. 520). Это позволяет датировать прекращение работы над «Письмом к пошехонцам» не позднее февраля 1884 года. В связи с этим возможно предположение, что переделка «Дополнительного письма к тетеньке» в «Послание пошехонцам» («Письмо к пошехонцам») была каким-то образом связана с работой Салтыкова над циклом «Пошехонские рассказы» (может быть, предполагалось включить «послание» в цикл в качестве ответа «пошехонским» читателям; ср. отрывок «…Пошехонье откликнулось…» — т. 15, кн. вторая).
Пестрые письма*
Впервые — Изд. 1933–1941, стр. 733–739.
Печатается по рукописи.
Примечания
1
образ поведения.
2
Пусть консулы будут бдительны!
3
Возможно ли не рассмеяться, друзья!
4
клин клином вышибают.
5
позволять, не мешать!
6
Каждому свое.
7
Я знаю, что в натуре этого не бывает, но так как из сказки слова не выкинешь, то, видно, быть этому делу так. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)
8
Подумай о последствиях!
9
сосуществования.
10
Пусть консулы будут бдительны!
11
вечного двигателя.
12
«Если вам нечего мне сказать».
13
«Ручеек».
14
15
16
Пусть умер бы!
17
Это совершенная поэма!
18
Возможно ли?!
19
Пусть консулы будут бдительны!
20
21
по собственному побуждению.
22
Заяц, очевидно, говорит про очень старинные времена, когда солдатская служба продолжалась не меньше 20 лет и когда рекрутов, из опасения, чтобы они не бежали в дороге, забивали в колодки. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)
23
Само собой разумеется, что это только в сказке возможно. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)
24
Факт. В 1872 году приходила к автору крестьянка села Заозерья (Углицкого уезда) и показывала два или три обгоревших по краям билета, но так, что на уцелевших посередке купонах видны были и № билета, и серия. Я просил некоторых добрых знакомых ходатайствовать в банке. Всем казалось дело несомненным; но г. Ламанский, тогдашний управляющий банком, рассудил иначе. Ни возобновить билеты, ни даже выдать за них нарицательную цену оказалось невозможным. Это, изволите видеть, польза банка. Вот как истинные сановники блюдут интересы казны! (Прим. M. E Салтыкова-Щедрина.)
25
Ни-ни — это кончено.
26
Это — святая.
27
Это твердая патрицианка!
28
немножко арифметики,
