сердись же; будем говорить серьезно, если ты этого непременно хочешь! Итак, предположим, что ты останешься у меня — потом что? Потом предположим, что мы пригласим maman… какую роль, однако ж, может играть при этом maman? Ma chère! ведь при ней мне нельзя будет целовать твои ручки!
Софья Александровна. (грустно и не без некоторого изумления). Да, она может помешать.
Клаверов. И — что важнее всего — ей самой, быть может, не по вкусу придется оставаться здесь… Знаешь ли, Sophie, мне кажется, что и тебе…
Софья Александровна смотрит на него боязливо. Ведь только те люди имеют право не обращать внимания на общественные отношения, которые, так сказать, не вышли еще из естественного состояния…
Софья Александровна (робко). Pierre! как ты говоришь странно!
Клаверов (в сторону). Проклятая рутина! все думается, что я в департаменте и желаю бросить пыль в глаза чиновникам! (Вслух.) Pardon, chère! Я, кажется, сказал глупость! Итак, сделаем другое предположение. Предположим, что ты на время поселишься в гостинице вместе с maman…
Софья Александровна (иронически). «Что из этого выйдет»?
Клаверов. Ну да, что из этого выйдет?
Софья Александровна. Из этого выйдет что-то очень странное… Оставим лучше предположения! Знаете ли, Клаверов, что в эту минуту мне как-то ужасно вдруг стало грустно!
Клаверов. Это очень натурально; такое положение…
Софья Александровна. Нет, не то; но мне в первый раз еще приходится взглянуть на жизнь серьезно… Мне кажется, что до сих пор я видела какой-то радужный… и даже немного пошлый сон!
Клаверов. Я не понимаю тебя, Sophie! Что могло навести тебя на такие странные мысли? Уж конечно, ты не можешь сомневаться, что я с своей стороны…
Софья Александровна. Ну да, я верю. Но ведь странно, не правда ли, что жизнь, которую я до сих пор вела, вдруг потеряла для меня все очарование? Мне теперь кажется, что я не жила, а играла… и даже не хорошо играла, Pierre!
Клаверов. Что, это раскаянье?
Софья Александровна. Нет, это не раскаянье… зачем раскаянье? Это просто размышление… ну да, это минутное размышление, которое, я надеюсь, пройдет само собою… Итак, будем продолжать делать предположения… что бы еще предположить? Предположим, например, что я пойду теперь на улицу — что из этого может выйти?
Клаверов. Какое странное предположение! Кто же допустит тебя до этого?
Софья Александровна. Не мешай мне, Pierre! Я хочу знать, что из этого может выйти? Из этого… знаешь ли, однако ж, какая это странность… я… я не могу даже сыскать ответа на этот вопрос!
Клаверов. Sophie, ты меня решительно не понимаешь! Ты сердишься на меня, ты колешь меня! Но ведь не виноват же я, что все это так неудобно сложилось. Конечно, я некоторым образом сам вовлек тебя и, следовательно, обязан…
Софья Александровна судорожно смеется. Ты смеешься?
Софья Александровна. Я смеюсь тому, что ты говоришь об неудобствах!
Клаверов. (с досадой). Я тут не вижу ничего смешного! (Встает и начинает ходить по комнате.) Ты, как женщина, разумеется, не можешь понять… (Хватается за голову руками; с отчаяньем.) Эта проклятая служба! и как нарочно, у меня сегодня доклад!
Софья Александровна. А! сегодня доклад! ты не забыл об этом!
Клаверов. Ты странная, Sophie! Опять-таки повторяю: ты не понимаешь меня! Тут совсем речь не об докладе…
Софья Александровна. Так об чем же?
Клаверов. Я просто хочу сказать, что обстоятельства складываются досадно. (Садится около нее) Sophie! неужели ты могла подумать, что я не люблю тебя?
Софья Александровна. Нет, ты любишь меня (вздрагивая), но ты еще больше любишь удобства. Впрочем, я мешаю тебе, тебе пора на службу! Но куда же я должна идти?
Клаверов. Это смешно, Sophie! Неужели ты думаешь, что я не пожертвую для тебя одним днем службы? Дело не в том…
Софья Александровна. Ах, да я вижу, в чем дело! (Встает.) Куда же я пойду? Клаверов! да сжальтесь же надо мной! Скажите что-нибудь! Неужели вы хотите, чтоб я возвратилась к мужу… чтоб меня били? Ведь это ужасно!
Клаверов угрюмо молчит Да ответьте же мне! скажите прямо, хотите вы, чтоб я возвратилась к мужу?
Клаверов. Я не знаю… я сам совершенно растерялся… Коли хотите, конечно, вы поступили неосторожно…
Софья Александровна. Неосторожно?
Клаверов (с досадой). Ну да, неосторожно! Уж если вы требуете, чтоб я был откровенен, я не вижу, почему бы мне не высказать вам…
Софья Александровна. Хорошо; положим, что я поступила неосторожно; положим, что я должна была остаться и терпеть, но ведь я уж поступила так, но ведь этого не воротить! Что же теперь-то, теперь-то остается мне делать?
Клаверов. Прежде всего, мне кажется, надо послать к maman и сказать ей, что вы здесь…
Софья Александровна. Да посылайте же, посылайте скорее!
За дверьми раздается осторожный звук. К вам кто-то пришел?
Клаверов. (подходя к двери). Кто там?
Лакей. (за дверью). Чиновник от князя с бумагами.
Клаверов. Вот моя жизнь! ни одной минуты свободы!
Софья Александровна. Его отослать нельзя?
Клаверов. Можно… да… конечно… можно!
Софья Александровна. Нет, я вижу, что нельзя; я уйду в другую комнату, только, бога ради, пошлите сейчас за maman! (Уходит налево.)
Клаверов тщательно запирает за нею дверь и опускает портьеры.
Сцена III
Клаверов, лакей; потом Набойкин.
Клаверов (лакею). Сейчас же поезжай к Бобыревым, вызови Ольгу Дмитриевну и скажи ей, что Софья Александровна здесь и просит приехать за ней теперь же.
Лакей уходит. Нет, надобно как-нибудь развязать этот узел!
Набойкин. Извини, пожалуйста, Клаверов, что опоздал: сейчас только с постели.
Клаверов. Тише… тут Бобырева! (Указывает на дверь, в которую вышла Софья Александровна.)
Набойкин. Как? теперь?
Клаверов. Ну да, теперь. Только, если ты думаешь, что я en bonne fortune[172], то очень ошибаешься. Это bonne fortune, в которой главную роль играет драка и тому подобные удовольствия… не веришь? Серьезно уверяю тебя, что проклятее моего положения едва ли можно себе представить! Вчера Бобырев с пьяных глаз наговорил мне дерзостей, а сегодня Софья Александровна жалуется, что он прибил ее… Бог знает куда я впутался!
Набойкин. Какая скотина этот Бобырев!
Клаверов. Это несомненно, что скотина, но, к несчастию, не в том дело. Скотство его при нем и остается, да я-то, я-то какую тут роль играю?
Набойкин. Ты играешь роль человека, к которому рано утром приезжают хорошенькие женщины… что ж, это еще недурно!
Клаверов. Гм… да, это недурно. А знаешь ли ты, между прочим, что я всю эту ночь не спал и что всю ночь у меня не выходило из головы вчерашнее глупейшее происшествие?
Набойкин. Mon cher! да ведь это вздор!
Клаверов. Совершенно с тобой согласен. Я даже думаю, что это более нежели вздор: это просто постыдное дело, которое требует вмешательства полиции, а не порядочных людей. К сожалению, однако ж, Бобырев принадлежит к тому же обществу, к которому принадлежу и я; к сожалению, ни пьянство, ни глупость, ни всякое другое нравственное безобразие не дают ему привилегии оскорблять безнаказанно; к сожалению, оскорбление, им нанесенное, не просто укушение обозлившейся от тунеядства собаки, а оскорбление действительное, нанесенное равным равному… видишь ли ты, сколько тут разных «к сожалению»? А если ко всему этому еще прибавить сегодняшний поступок Софьи Александровны, то дело, очевидно, перестает быть вздором.
Набойкин. Скажи мне, однако ж, что такое произошло между Бобыревыми?
Клаверов. Ну все, что обыкновенно происходит в таких случаях, когда супруг пьян, а супруга немного провинилась. Знаешь ли что, Набойкин? Быть может, ты когда-нибудь позавидовал мне; быть может, ты когда-нибудь подумал: счастливец этот Клаверов! Так разуверься же, мой милый! Каторжнее той жизни, которую я веду, нельзя вести. Это какой-то проклятый водевиль, к которому странным образом примешалась отвратительная трагедия…
Набойкин. Воля твоя, а ты преувеличиваешь, Клаверов. Вероятно, Бобырев проспался и в настоящую минуту уж трусит; хочешь пари, что он также уж посылал за мной?
Клаверов. Также… то есть, так же, как и я?
Набойкин. Позволь, однако ж…
Клаверов. Не в этом дело. Пожалуй, я и на это согласен; я действительно не принадлежу к числу средневековых героев и положительно считаю дуэль предрассудком. В этом отношении мы сходимся с мсьё Шалимовым. Однажды, когда он ораторствовал в своем сенакле* против поединков, я спросил его, что же он думает сделать в случае личного оскорбления? Для меня не может быть личного оскорбления, отвечал он и, по-моему, был прав… По крайней мере, я нахожу это теперь, когда испытал на практике, что значит личное оскорбление… Не правда ли, однако ж, странно, что мы в чем-нибудь сходимся с Шалимовым?
Набойкин. Да, это вещь не совсем обыкновенная.
Клаверов. До такой степени мало обыкновенная, что мы сейчас же и разойдемся. Вся беда в том, что ответ Шалимова не ответ, а уклонение от ответа. Он оставляет в тени практическую сторону дела, которая, собственно, и составляет камень преткновения. В самом деле, как тут поступить? Покраснеть ли и бросить на оскорбителя кроткий, прощающий взор, поднять ли горделиво голову и с молчаливым презреньем пройти среди изумленной толпы? Все это на практике разрешается крайне трудно. Быть может, в представлении Шалимова, вместе с теорией, соединяется и какая-нибудь практика; быть может, он и действительно сумеет таким образом перенесть оскорбление, что никому и на ум не придет подумать, что он оскорблен; но я… я этого не могу! Не потому не могу, чтобы я сгорал желанием оскорбиться во что бы то ни стало, а просто потому, что я обязан оскорбиться!
Набойкин. Воля твоя, Клаверов, я что-то этих тонкостей не понимаю!
Клаверов. Ну, я когда-нибудь растолкую это тебе на досуге, а теперь буду продолжать. Несмотря, однако ж, на то что в практических результатах мы расходимся с Шалимовым, в сущности я все-таки желаю как можно менее расходиться с ним. Как ты хочешь, а потерять разом все, что устраивалось ценою стольких трудов, стольких усилий, стольких…
Набойкин. (в сторону). Стольких et caetera[173]…(Вслух.) Я вполне понимаю тебя, Клаверов! Vous êtes un noble cœur![174] (Жмет ему руку.)
Клаверов. Мне представляется двоякий исход. Если я потребую у Бобырева удовлетворения, я должен испортить всю свою карьеру — это ясно как день. Что бы из этого ни вышло, я все-таки буду обвинен, потому что человек, занимающий известное положение в административном мире, не имеет права быть мальчишкой. С другой стороны, если я вытерплю равнодушно, если я сделаю вид, что все происшедшее до меня не относится… но ведь тут были свидетели, Набойкин! но ведь я опозорен, но ведь от меня отвернется все общество!
Набойкин. Ах, полно! Ну, конечно, в первые минуты будет не совсем ловко…
Клаверов. А потом привыкнут… то есть я стану в положение человека, к которому будут привыкать… не правда ли, ведь ты эту роль мне предназначаешь?
Набойкин. Да успокойся, mon cher!
Клаверов. Но каково же мне будет прожить эти первые минуты! Ведь на этих первых
