хотя она, по их мнению, годна для стран, стоящих на низкой ступени развития. Редакция «Русского инвалида» усмотрела в этих рассуждениях намек на Россию. «Московские ведомости» хотя и не комментируют сообщение «Русского инвалида», но, видимо, солидаризуются с ним. В № 85 (от 15 апреля) редакция «Московских ведомостей» уже прямо нападает на финнов, обвиняя их в презрении к русскому народу, в стремлении к исключительным привилегиям. Здесь же, в качестве переходной меры к новым законам о печати, рекомендуется факультативная цензура, существовавшая в Турции: издатель, берущий на себя полную ответственность за напечатанное, освобождается от предварительной цензуры. Такая цензура, ставя издателей в полную зависимость от произвола властей, была выгодна для реакционных журналов и газет, избавляя их от мелочей опеки.

…согласная музыка труб и литавр…— Имеются в виду строки из упоминаемой выше статьи Касьянова (И. С. Аксакова) «Письма из отечества», направленные против крайностей официального «патриотизма» (см. стр. 353).

…до того уже пластично выясняют это понятие…— Намек на доносительный характер реакционной литературы.

Исправится ли девица Инна Горобец…— Инна Горобец, героиня антинигилистического романа Клюшникова «Марево», печатавшегося в «Русском вестнике» в 1864 г., сперва увлекается «нигилизмом», а затем разочаровывается в нем.

<ХII. Октябрь 1864 года>*

При жизни Салтыкова не печаталось. Впервые — ЛН, т. 11–12, М 1933, стр. 200–213.

Сохранилась черновая рукопись (ИРЛИ).

Тематическая близость между данной статьей и оставшейся в корректуре апрельской хроникой 1864 г. неоднократно отмечалась в печати. Единогласно относя рукопись к 1864 г., в вопросе более точной ее датировки исследователи высказывали различные предположения: едва ли не с мая по октябрь. Начальная фраза рукописи — «Итак, история утешает» — явилась основанием для предположения, что данной хронике, возможно, предшествовала не дошедшая до нас статья, которая оканчивалась темой «История утешает» (ЛН, т. 11–12, стр. 240). Убедительнее, однако, предположение, высказанное Е. И. Покусаевым: слова «Итак, история утешает…» и их развитие полемически связаны со статьей М Антоновича «Первая четверть девятнадцатого века», в которой была выдвинута тема «исторических утешений». Статья появилась в июньской книжке «Современника» 1864 г., вышедшей в свет 15 июля. Таким образом, хроника «Итак, история утешает…» не могла, исходя из этих наблюдений, возникнуть раньше лета — осени 1864 г. Уточнение датировки, по мнению Е. И. Покусаева и С. А. Макашина, заключено в следующем сообщении Салтыкова в письме к Некрасову от 5 октября 1864 г.: «Я послал на днях мою хронику с просьбой уважить меня, напечатать без перемен. Что будет — не знаю» (Е. Покусаев. Салтыков Щедрин в шестидесятые годы, Саратов, 1957, стр. 221–225 и 231; С. Макашин. В борьбе с реакцией. — ЛН, т. 67. 1959. стр. 333).

По видимому, действительно в письме идет речь именно о рукописи «Итак, история утешает…». Однако утверждать это категорически можно лишь при полной уверенности, что все написанные Салтыковым хроники до нас дошли. Тогда, в пределах известных нам материалов, единственной недатированной хроникой является рукопись «Итак, история утешает…», которую и следует отнести к сентябрю — октябрю 1864 г. В дошедших до нас материалах цензуры, которые сохранились с достаточной полнотой и в которых факт запрещения других работ Салтыкова нашел свое отражение, нет упоминаний об этой статье. Неизвестна она также ни в беловой наборной рукописи, ни в корректуре. Очевидно, до набора статьи дело не дошло. Неопубликование этой статьи, как и близкой к ней апрельской хроники, следует рассматривать как результат разногласий внутри редакции.

Оставшаяся неопубликованною октябрьская хроника «Итак, история утешает…» посвящена тому же кругу тем, что и предыдущая — апрельская — хроника. Салтыков вновь возвращается здесь к проблеме исторического развития и связанным с нею вопросам об историческом оптимизме и пессимизме, о соотношении теории и практики в переустройстве действительности и о конкретных путях и способах этого переустройства, включая путь «войны» — революции. Среди других общественных хроник Салтыкова октябрьская — наиболее теоретическая, общефилософская по своему содержанию. Но и она не отвлечена от животрепещущей современности, в том числе от журнальной полемики. Как уже сказано, само обращение к главной теме хроники — об «исторических утешениях», — возможно, возникло как отклик на некоторые положения статьи М. Антоновича «Первая четверть девятнадцатого века». Идея «исторических утешений», выдвинутая Антоновичем, во многом противоречила выводам апрельской хроники Салтыкова и перекликалась с позицией «Русского слова». «Кто самоотверженно предан общему делу, кто занят интересами мысли и распространением убеждений, — писал Антонович, — для того вся надежда и утешение в истории, в будущем, какие бы неудачи и скорби ни поражали его в настоящем» (С, 1864, № 6, стр. 168–169). Салтыков согласен с утверждениями Антоновича, что «история утешает», что современная действительность не дает лучшим людям никаких утешений, кроме исторических. Но Салтыков не склонен удовлетворяться этим. В «исторических утешениях», по его мнению, «скрывается очень значительная доля иронии», ограничиваться ими не следует, а нужно поискать «других утешений», кроме тех, которые предлагает история[173].

…мы умираем, но мысль наша будет жить…— В этих и следующих ниже рассуждениях отразилось горячее сочувствие Салтыкова людям революционного подвига. Эти рассуждения являются еще одним ответом писателя на брошенные ему в полемике с «Русским словом» обвинения, будто он глумится над «людьми самоотверженными».

…в этом виновато большинство. — Речь идет о ненормальности общественного устройства, определяющего утопичность, нереальность прогрессивной мысли, ее трагические противоречия, слабые стороны, о сложном положении революционной мысли в эпоху реакции, о столкновении передовых идей с общественным мнением.

…действительное…перемешивается с гадательным и фантастическим. — Об отношении Салтыкова к образному конкретизированию утопии см. прим. к стр. 324.

…захмелевшая, растленная толпа. — Подразумеваются отзывы реакционной и либеральной печати на роман Чернышевского «Что делать?». См., например, статью Ростислава (Ф. М. Толстого) «Лжемудрость героев Чернышевского» — «Северная пчела», 1863, № 138.

…свидетельствует о… ненормальности…— Признавая закономерность революционного подвига, «самоотвержения», Салтыков подчеркивает ненормальность общественных отношений, когда человек, защищающий истину, должен жертвовать собой.

Конечная цель человека…все-таки счастие…— Салтыков солидаризируется здесь с учением о страстях Фурье. Аналогичные мысли см. далее в статье «Как кому угодно».

…мы живем не в Аркадии и не в Икарии. — Аркадия — часть Пелопоннеса, в которой долго сохранялись патриархальные отношения. В идиллически-пасторальной поэзии — счастливая страна. Икария — страна будущего, о которой повествуется в социально-философском романе утопического коммуниста Э. Кабе «Le voyage en Icarie» (1840).

Ризположенский. — См. прим. к стр. 234. Скорбященский — возможно, Н. А. Благовещенский. В № 1 «Русского слова» (1863) напечатана его повесть «Печальные встречи», в которой, между прочим, один из персонажей, богатый купец, называет «вислоухими» зависимых от него людей, хороших, но безответных, неспособных на протест.

…псевдоестествоиспытателю Кроличкову… ты воспитанник Кузьмы Пруткова…— Вероятно, подразумеваются «Мысли и афоризмы — плоды раздумья» Козьмы Пруткова, опубликованные в 1860 г. в «Искре». Уже первый из них мог послужить основой салтыковского сопоставления, имевшего в виду вульгаризаторские тенденции Зайцева: «Всякая голова подобна желудку: в иной извне входящая пища непрестанно сваривается, другая же и самым легким яством нарочито засоряется».

Статьи

Современные призраки (Письма издалека)*

При жизни Салтыкова напечатано не было. Впервые — ЛН, т. 11–12, М. 1934, стр. 214–232.

Сохранились: 1) черновая рукопись ранней редакции первого письма (вторая половина); 2) наборная рукопись второго письма (окончание его — от слов: «потомственно. Изъятые от участия в высших интересах жизни» — стр. 405, строка 31); 3) вторая чистая корректура статьи, набранная 24 апреля и адресованная А. Н. Пыпину (все в ИРЛИ).

В настоящем издании печатается по корректуре.

Среди вариантов черновой рукописи несомненный интерес представляет следующий. Вместо: «Я знаю это <…> гниет себе понемножку» (стр. 394, строка 41 — стр. 395, строка 12) — в рукописи было:

Я знаю это, но вместе с тем знаю и то, что имею дело с явлениями и вещами, прикосновение к которым требует величайшей осторожности. Вот почему я в самом начале вынужден оговориться, что буду говорить обиняками. Тут совсем дело не в трусости, но именно в желании достичь какого-нибудь результата. Что путного будет, если я стану называть вещи по именам? Положим, например, что какой-нибудь Василий Порфирыч (сын моего любезного знакомца Порфирия Петровича[174]) — казнокрад, мошенник и вор, но убедится ли он, если я назову его этими именами (черт возьми, да я, намекая, и называю)? Нет, он не убедится, но, напротив того, рассердится на меня, ибо считает себя благонамеренным гражданином на том основании, что ходит в церковь и молится усердно богу и любить бога ему ничего не стоит, любить ближнего стоит дорого — он в расчете, и очень хорошо это понимает, но не желает, чтобы понимали другие. Поэтому не лучше ли будет, если я подступлю к нему аллегорически, если я ему докажу, что ремесло мошенника, имея свои несомненные выгоды, может сопровождаться другими и очень же несомненными невыгодами, как-то: подлейшей репутацией (отнимающей даже возможность мошенничать), наплеванием в глаза (производимым с такою быстротою и непрерывностью, которая не дает времени даже утираться), не говоря уже о ссылке в Сибирь и других более крутых средствах .

В минуты своего разложения общество, как нарочно, выказывает наиболее щекотливость. Потому ли, что оно чувствует себя кругом виноватым, потому ли, что весь организм его покрыт язвами, — дело в том, как бы то ни было, но что оно положительно не допускает, чтобы в эти язвы, и без того уже растравленные, запускали любознательный скальпель. Я знаю, что гнию, говорит оно с каким-то дико-горделивым самодовольством, ну и гниет себе понемножку.

А там, будем скромны, будем воздержны. Достанет ли силы, чтобы выдержать подобную роль, — не знаю, но во всяком случае сознание ее необходимости существует.

При публикации статьи в «Литературном наследстве» она была неверно датирована 1865 г. Из разысканий В. Е. Евгеньева-Максимова известно, что статья должна была быть напечатана в № 5 «Современника» за 1863 г. (ценз. разр. — 27 апреля и 18 мая)[175]. В изд. 1933–1941 статья отнесена С. Л. Белевицким также к 1863 г. Им же проведено дополнительное обоснование такой датировки: наличие отдельных текстуальных совпадений между двумя «письмами» «Современные призраки» и очерками «Как кому угодно», появившимися в августовском номере «Современника» за тот же год с примечанием автора: «Сочинению этому должны предшествовать два письма, которые, быть может, и появятся впоследствии». Если бы причиной неопубликования «Современных призраков» были разногласия внутри редакции, то такое заявление вряд ли могло быть сделано. Вероятно, статья не появилась в свет по причинам цензурного характера.

Салтыков следующим образом определяет основное для комментируемой статьи понятие «призраки»: «Рассуждая теоретически, это такая форма жизни, которая силится заключить в себе нечто существенное, жизненное, трепещущее, а в действительности заключает лишь пустоту», «это что-то внешнее, не имеющее никаких внутренних