привычке из кармана коробочку спичек, чиркает, да не тем концом, избежал на колокольню и стал бить в набат. Звонит час, звонит другой, а что за причина — не понимает. А народ между тем сбежался, спрашивает: где, батюшко, где? Наконец устал звонить, сбежал вниз, опять вынул коробку со спичками, зажег их все разом, и только было ринулся в толпу, как все мгновенно брызнули в разные стороны, и он остался один. Тогда побежал домой и заперся на ключ.

Сидит неделю, сидит другую; вреда не делает, а только не понимает. И обыватели тоже не понимают. Тут-то бы им и отдышаться, покуда он без вреда запершись сидел, а они вместо того испугались. Да нельзя было и не испугаться. До тех пор все вред был, и все от него пользы с часу на час ждали; но только что было польза наклевываться стала, как вдруг все кругом стихло: ни вреда, ни пользы. И чего от этой тишины ждать — неизвестно. Ну, и оторопели. Бросили работы, попрятались в норы, азбуку позабыли, сидят и ждут.

А у него между тем опять рассуждение прикапливаться стало. Однажды выглянул он в окошко и как будто понял.

— Кажется, я одним своим нерассудительным видом настоящий вред сделал! — воскликнул он и стал ждать: вот сейчас соберутся перед домом обыватели и будут каторги просить.

Но, сколько он ни ждал, никто не пришел. По-видимому, все уже у него начеку: и поля заскорбли, и реки обмелели, и стада сибирская язва посекла, и письмена пропали, — еще одно усилие, и каторга готова! Только вопрос: с кем же он устроит ее, эту каторгу? Куда он ни посмотрит — везде пусто; только «мерзавцы», словно комары на солнышке, стадами играют. Так ведь с ними с одними и каторгу устроить нельзя. Потому что и для каторги не ябедник праздный нужен, а коренной обыватель, работяга, смирный.

Рассердился. Вышел на улицу, стал в обывательские норы залезать и поодиночке народ оттоле вытаскивать. Вытащит одного — приведет в изумление, вытащит другого — тоже в изумление приведет. Но тут опять беда. Не успеет до крайней норы дойти — смотрит, ан прежние опять в норы уползли…

Тогда он решился. Вышел из ворот и пошел прямиком. Шел-шел и пришел в большой город, в котором вышнее начальство резиденцию имело.

Смотрит — и не верит глазам своим! Давно ли в этом самом городе «мерзавцы» на всех перекрестках программы выкрикивали, а «людишки» в норах хоронились — и вдруг теперь все наоборот! Людишки, без задержки, по улицам ходят, а «мерзавцы» в норах попрятались!

Куда ни взглянет — везде благорастворение воздухов и изобилие плодов земных. Зайдет в трактир — никогда, сударь, так бойко не торговали! Заглянет в калашную — никогда столько калачей не пекли! Завернет в бакалейную лавку — икры, сударь, наготовиться не можем! сколько привезут, столько сейчас и расхватают!

— Что за причина? — спрашивает он у знакомых и незнакомых, — какой такой настоящий вред вам учинен, от которого вы вдруг так ходко пошли?

— Не от вреда это, — отвечают ему, — а напротив. Новое начальство у нас нынче; оно все вреды упразднило. От этого так у нас и хорошо.

Отправился ретивый начальник по начальству. Видит: дом, где начальник живет, новой краской выкрашен; швейцар — новый, курьеры — новые. А наконец и сам начальник — с иголочки. От прежнего начальника вредом пахло, а от нового

— пользою. Прежний начальник сопел, новый — соловьем щелкает. Улыбается, руку жмет, садиться просит… Ангел!

Делать нечего, стал он докладывать. И что дальше докладывает, то гаже выходит. Так, мол, и так, сколько ни делал вреда, а пользы ни на грош из того не вышло. Не может отдышаться вверенный край, да и шабаш.

— Повторите! — не понял новый начальник.

— Так и так. Никаким манером до настоящего вреда дойти не могу!

— Что такое вы говорите?

Оба разом встали и смотрят друг на друга. И вдруг новый начальник вспомнил, что он сам сколько раз в этом смысле для своего предместника циркуляры изготовлял.

— Ах, так вы вот об чем! — расхохотался он. — Но ведь мы уж эту манеру оставили! Нынче мы вреда не делаем, а только пользу. Ибо невозможно в реку нечистоты валить и ожидать, что от сего вода в ней слаще будет. Зарубите это себе на носу.

Воротился ретивый начальник в вверенный край, и с тех пор у него на носу две зарубки. Одна (старая) гласит: «достигай пользы посредством вреда»; другая — (новая): «ежели хочешь пользу отечеству сделать, то…» Остальное на носу не уместилось.

Но иногда он принимает одну зарубку за другую. Тогда выходит так: что ел, что кушал — все едино».

—

Сказочка Очищенного всем понравилась. В особенности всех утешило то, что участь вверенного края разрешилась, по возможности, благополучно. Одна Фаинушка, по наивности, предъявила некоторые сомнения. Сначала обеспокоилась тем: каким образом могло случиться, что ретивый начальник так долго не знал, что в главном городе новое начальство новые порядки завело? — на что Глумов резонно ответил: оттого и случилось, что дело происходило в некотором царстве, в некотором государстве, а где именно — угадай! Потом изъявила сожаление, зачем новое начальство старую зарубку на носу у ретивого начальника не только не уничтожило, а даже как будто в силе оставило? — на что Глумов тоже резонно объяснил: затем и оставило, что, может быть, понадобится.

— Не для того мы, мой друг, здесь собрались, чтоб критиковать, — прибавил он солидно, — а для того, чтобы время с пользою провести. Вот и я спервоначалу думал: какой, мол, оболтус этот ретивый начальник, ишь ведь что выдумал! — а теперь и сам вижу, что без того, чтоб городок-другой не спалить, ихнему брату нельзя. Управить ведь нужно, а как ты управишь, коль скоро у тебя в руках нет ни огня, ни меча? Так-то. Ну да ладно; чья теперь очередь рассказывать? Онуфрий Петрович! ты, кажется, жизнеописание свое хотел рассказать… начинай, друг!

Но, злополучный меняло, вместо того чтоб приступить к рассказу, вынул из кармана замасленную бумагу, в роде ласочного счета, и предъявил ее нам, сказав:

— Вот моя жизнь!

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

1-й гильдии купца Онуфрия Петровича Парамонова

В 1818 году, Иануария 15-го, при рождении плачено:

Руб. К.

Попам. . . . . . 100 —

В нижний земский суд. . . . 100 —

Прочим судиям. . . . . 100 —

В 1826 году, Иулия 30-го, при принятии

родителями печати, якобы в сонном виде

сие случилось, плачено всем вопче. . 5000

Тогда же покупано для господина исправника:

Икры бочонок. . . . . 15 50

Балыков пара. . . . . 16 65

Вина Марсалы. . . . . 30 —

Детям исправницким орехов. . . 1 25

Попу Миките сантуринского. . . 12 —

Со 1818 по 1838 г. плачено:

За нехождение по 100 р. ежегодно попу. . 2000 —

За «житие» в земский суд. . . . 7350 —

В 1829 году за одоление победы над

турками дадено. . . . . 750 —

Дозде ассигнациями.

В 1838, по случаю переложения ассигнаций на

серебро, всем вопче. Господи благослови!. . 1000 р.

—

серебром

В 1839 г., Иануария 15-го, по случаю

совершенных лет и принятия малой печати,

якобы в сонном виде произошло. . . 5000 —

Приезжал чиновник из губернии для ревизии

по оному же делу; дадено. . . . 7000 —

Ему же часы с репетицией. . . . 350 —

По сему же случаю начальнику губернии, на

вдов и сирот. . . . . 5000 —

На украшение монастырей. . . . 5000 —

В 1842 г. по случаю учреждения губернских

правлений. . . . . . 6000 —

По сему же случаю исправнику тарантас покупан. 300 —

С 1838 по 1845 г. за продолжение жития по 1000 р. 7000 —

За нехождение. . . . . 3500 —

В 1845 году в Петербург поехали, в Ряжске исправник

хотел следствие о растрате вверенного имущества

начать. Плачено. . . . . 2000 —

То же в Рязани. . . . . 1500 —

То же в Коломне. . . . . 1500 —

Бронницы ночью проехали. . . . 100 —

В Москве хотели в Сибирь сослать. . . 15000 —

В Клину за освидетельствование. . . 500 —

В Твери то ж. . . . . 1000 —

В Торжке. . . . . . 750 —

В Вышнем Волочке. . . . . 1000 —

В Валдае колокольчиков накупили. . . 5 —

В Крестцах ямщик задами провез. . . 100 —

В Новгороде губернатор на чашку чая звал. . 3000 —

Приехали в Петербург. . . . 50000 —

В 1846 году от министра генерал всех вопче тревожил 45000 —

Особливо тревожил. . . . . 50000 —

В 1847 году статский советник тревожил. . 25000 —

В 1849 году по случаю победы одоления над мятежными

венграми. . . . . . 15000 —

На усиление средств. . . . 10000 —

В 1853 году на армии и флоты. . . 75000 —

В 1854 году на тот же предмет. . . 50000 —

В 1855 году по случаю окончания в знак радости. 50000 —

С 1845 по 1856 г. оклад по 6000 р. в год. . 66000 —

В 1857 году, по случаю дороговизны припасов, оклад

увеличен до 10000 р. в год, причем на вопрос: «а

кроме сего?» ответствовано: «посмотрим»

В 1858 году за «посмотрим». . . 10000 —

В 1862 году по случаю реформы окончания. . 10000 —

В 1863 году призывал генерал и чаем потчевал.

Дадено на общеполезное устройство. . . 25000 —

В 1864 году оному же генералу на покупку имения

взаймы дадено. . . . . 40000 —

В 1865 году, по поводу разных случаев внезапностей. 30000 —

В сем же году немецкий прынец приезжал, чай у нас

в доме кушал, взаймы дадено. . . 6200 —

Оный же прынец, отъезжая, вновь взаймы выпросил. 6200 62

Адъютанту его. . . . . 3000 —

Прочим всем. . . . . 3200 —

В 1866 году по случаю свободы книгопечатания. 50 —

В 1867 году на предметы вопче. . . 5000 —

В 1870 году квартальному надзирателю на университеты 600 —

В 1871 году ему же на распространение здравых понятий 1000 —

В 1872 году ему же на памятник Пушкину. . 15 —

В 1873 году призывал генерал. На усиление средств. 16000 —

В 1874 году на устройство асфальтовой мостовой. 7200 —

В 1875 году на сады и увеселения. . . 2000 —

В 1876 году на издание лексикона. . . 100 —

В 1877 году в квартал на потреотизм. . 95000 —

В 1878 году на сей же предмет.