что так как в каждом
умозаключении для себя уже содержатся в своей сово-
557купности возможность, действительность и необходимость,
то все дальнейшее их различие ограничено тем, что единство этих трех элементов всех умозаключений выражено
в форме бесконечного, конечного или вечного.
Бесконечная форма есть категорическая, конечная —
гипотетическая, та, в которой больше всего от природы
в е ч н о г о , — дизъюнктивная. Однако при всех различиях
умозаключений в каждом из них большая посылка по
отношению к меньшей всегда категорична или бесконечна,
меньшая посылка — гипотетична или конечна, а заключение — дизъюнктивно и соединяет в себе то и другое.
Луциан. О поразительная форма ума! Какое
удовольствие проникать в твои отношения и повсюду — от
структуры телесных вещей до формы заключения — обнаруживать один и тот же отпечаток вечного. Исследователь,
познав в тебе отражение самого прекрасного и благого,
погружается в рассмотрение тебя. В этом отражении движутся светила и проходят предписанный им путь, в нем все
вещи суть то, в качестве чего они являются, и это необходимым образом. Основание же этой необходимости заключено
в их истинной природе, тайна которой ведома только Богу,
а среди людей тому, кто познает его.
Б р у н о . Однако для познания начал вещей, пребывающих в Боге и определяющих являемость вещей, прежде
всего важно знать, что относится к отражению, чтобы не
уподобляться тем, кто, искажая и философию и божественную сущность, философствует наобум и как придется,
в одном случае отвергая нечто относящееся к явлению,
в другом — считая его истинным.
Ибо помимо абсолюта, природу которого они не ясно
познают, они принимают и многое из того, что им нужно,
что им необходимо для создания того, что они называют
своей философией, не отделяя и не обособляя то, что истинно только для явления, от того, что истинно в Боге. Некоторые из них опускаются даже ниже явления и исходят из
материи, которой они приписывают форму внеположности
и бесконечного многообразия. Между тем абсолютно или по
отношению к божественной природе, помимо нее самой
и того, благодаря чему она совершенна, нет ничего, кроме
абсолютного единства и противоположности, следовательно, есть, правда, и противоположность, и единство, но
абсолютно равные вне времени, так что нигде нет ни разделения, ни отражения по отношению к самому единству.
Некоторые определяют и мир явлений так, будто он
558противоположен божественной природе, тогда как по отношению к ней он вообще ничто. Ибо то, что мы называем
миром явлений, не есть то конечное, которое совершенно
нечувственным образом соединено с бесконечным в идее,
а только отражение его, каким оно заключено в идее. Так
как в универсуме кроме познаваемых вещей вечно содержится сама по себе и для себя идея того, чему было определено познать универсум в зримом отражении, то идея есть,
правда, до мира явлений, но не предшествует ему во времени, подобно тому как всеобщий свет существует до отдельных освещенных вещей не по времени, а по своей природе;
отбрасываемый бесчисленными вещами и отражаемый
каждой в зависимости от ее собственной природы, он сам не
становится многообразным и, оставаясь незамутненным
в своей ясности, вбирает в себя все эти отражения. Ведь
истинный мир не тот, который единичность создает для
себя в отражении и идею которого берет из того, что находится над ней, а неподвижное и гармоничное пламенеющее
небо, парящее над всеми и охватывающее всех.
Пока, друг мой, нам удалось показать, как конечное,
бесконечное и вечное подчинены конечному в созерцании,
бесконечному — в мышлении.
Однако если мы обращаемся к отношению объективного
познания к бесконечному, то возникают все те понятия,
посредством которых вещам дается всеобщее и необходимое определение и которые поэтому как будто предшествуют предметам. Но едва ли, как мне кажется, ты поверишь,
что вещи определены таким образом независимо от этих
понятий.
Луциан. Никогда я этому не поверю.
Б р у н о . Однако поскольку они не могут быть отделены
от этих определений, то вне этих понятий они вообще ничто.
Луциан. Просто ничто.
Б р у н о . А как ты называл это единство объективного
познания с его бесконечным понятием?
Луциан. Знанием.
Б р у н о . Значит, эти вещи будут ничем и независимо от
знания?
Луциан. Совершенно ничем. Они возникают только
посредством знания и суть сами это знание.
Б р у н о . Прекрасно. Видишь, мы согласны по всем
пунктам. Следовательно, весь мир явлений, рассматриваемый для себя, может быть понят только из знания.
Луциан. Так должно быть.
559Б р у н о . Но из какого знания, из такого, которое само
по себе реально или само есть лишь являющееся?
Луциан. Конечно, необходимо из второго, если вообще противоположение конечного познания бесконечному
и их тождество относятся к явлению.
Б р у н о . Можешь ли ты после всего сказанного сомневаться в этом? Следовательно, во всей этой только что
описанной нами сфере знания, возникающей посредством
отношения конечного, бесконечного и вечного в познании
к бесконечному, господствует совершенно подчиненный
вид познания, который мы называем рефлективным или
рассудочным.
Луциан. Согласен.
Б р у н о . Следует ли нам и познание посредством
умозаключений считать истинным познанием разума или
скорее простым познанием рассудка?
Луциан. Вероятно, второе.
Б р у н о . Не иначе. Ибо если ты полагаешь в понятие
неразличенность, в суждение — различенность, а в умозаключение — единство того и другого, то это — единство,
подчиненное рассудку; ибо, хотя разум есть во всем, в созерцании он подчинен созерцанию, в рассудке — рассудку,
и если в разуме рассудок и созерцание абсолютно едины, то
в умозаключении ты в большей посылке имеешь то, что
соответствует рассудку, в меньшей — то, что соответствует
созерцанию, в первой — всеобщее, во второй — особенное,
но отдельно они суть только для рассудка и в заключении
тоже соединены только для рассудка.
Поэтому самая большая ошибка — считать этот подчиненный рассудку разум самим разумом.
Луциан. Без сомнения.
Б р у н о . Учение, которое возникает вследствие такого
подчинения всей целостности разума рассудку, те, кто жил
до нас, назвали логикой. Следовательно, логику, если мы
последуем этому, мы будем рассматривать только как
рассудочную науку?
Луциан. Необходимо.
Б р у н о . Но на что может уповать в области философии
тот, кто ищет философию в логике?
Луциан. Ни на что.
Б р у н о . Наука о вечном, которая может быть создана
такого рода познанием, будет ведь и останется рассудочным
познанием?
Луциан. Приходится это признать.
Б р у н о . Подобно тому как в трех формах умозаключе-
560ний абсолютное распадается по своей форме на бесконечное, конечное и вечное рассудка, так по своей материи
абсолют распадается в умозаключениях служащего рассудку разума на душу, мир и Бога, которые, будучи отделены
друг от друга и обособлены, представляют для рассудка
величайшее разделение того, что в абсолюте совершенно
едино.
Следовательно, обо всех тех, кто ищет философию
в познании такого рода и хочет доказать бытие абсолюта
таким способом или вообще доказать его, мы вынесем
суждение, согласно которому они еще не переступили
порога философии.
Луциан. Это справедливо.
Б р у н о . Так как, далее, то, что многие философы до
нас и почти все, считающие себя таковыми теперь, называют разумом, относится еще к сфере рассудка, то мы поставим высший вид познания на недосягаемую для этих
философов высоту и определим его как то, посредством чего
мы видим конечное или бесконечное в вечном, а не вечное
в конечном и бесконечном.
Луциан. Это доказательство представляется мне
завершенным.
Б р у н о . Далее, как ты думаешь, удовлетворяется ли
этот высший вид познания тем, чтобы видеть конечное
только вообще как идеальное, поскольку идеальное есть не
что иное, как само бесконечное, или это познание заключается в том, чтобы не признавать ничего, кроме вечного, и не
признавать конечное для себя ни в идеальном, ни в реальном смысле?
Луциан. Такой вывод напрашивается.
Б р у н о . Итак, заслуживает ли, по нашему мнению,
идеализм, относящийся только к конечному, наименования
философии?
Луциан. По-видимому, нет.
Б р у н о . Может ли вообще какое-либо познание, кроме
того, которое определяет вещи так, как они определены
в той высшей неразличенности идеального и реального,
считаться абсолютно истинным?
Луциан. Это невозможно.
Б р у н о . Все, друг мой, что мы называем в вещах
реальным, таково только благодаря своему участию в абсолютной сущности, но ни одно из этих отражений не представляет ее в полной неразличенности, кроме одного,
в котором все достигает такого же единства мышления
и бытия, как в а б с о л ю т е , — кроме разума; познавая самого
561себя, полагая всеобще, абсолютно ту неразличенность,
которая в нем есть, как материю и форму всех вещей, он
единственный непосредственно познает все божественное.
Но никогда не достигнет созерцания его неподвижного
единства тот, кто не может отвернуться от отражения.
Ибо он, отец и царь всех вещей, пребывает в вечном
блаженстве, вне всякого противоборства, уверенный и недостижимый в своем единстве, как в неприступной цитадели. Но чувствовать даже в некоторой степени внутреннюю
природу того, что само по себе не есть ни мышление, ни
бытие, а единство того и другого, способен лишь тот, кто
более или менее причастен ему. Однако эта сокровенная
тайна его сущности — не содержать в себе самом ничего от
мышления и от бытия, но быть единством обоих, единством,
возвышающимся над ними, не будучи замутненным и м и , —
открывается в природе конечных вещей; ибо в отражении
форма распадается на идеальное и реальное; не потому, что
уже прежде реальное содержалось в идеальном, а для того,
чтобы оно было познано как то, что есть только единство
обоих, не будучи само таковым.
Тем самым познать вечное — означает видеть в вещах
бытие и мышление соединенными только его сущностью,
а не полагать понятие как действие вещи или вещь как
действие понятия. Это дальше всего от истины. Ибо вещь
и понятие едины не посредством связи между причиной
и действием, а посредством абсолюта; истинно рассматриваемые, они — лишь различные воззрения на одно и то же,
так как не существует ничего, что не было бы выражено
в вечном конечно и бесконечно.
Трудно смертными словами выразить природу вечного
саму по себе и для самой себя, так как язык взят из отражений и создан рассудком. Если мы как будто с полным
основанием называли то, что не ведает противоположности
ни над собой, ни в себе, а ведает ее только ниже себя, единым, тем, что есть, то ведь именно это бытие не заключает
в себе противоположности по отношению к тому, что во
всех других отношениях определяется как формальная
сторона бытия, т. е. по отношению к познанию; ибо к природе абсолюта относится и то, что форма в нем есть сущность, а сущность — форма; поскольку же оно выражено
в разуме как в абсолютном познании по своей форме, оно
выражено в нем и по своей сущности, следовательно, по
отношению к абсолюту не остается бытия, которое могло бы
быть противоположно познанию; если же мы захотели бы
определить абсолют как абсолютное познание, то и это мы
562не могли бы сделать в том смысле, что противоположили бы
это абсолютное познание бытию, ибо в абсолютном рассмотрении истинное бытие есть только в идее, а идея в свою
очередь есть также субстанция и само бытие.
В качестве