же неразличенности познания и бытия
абсолют также определим лишь по отношению к разуму,
ибо только в нем познание и бытие могут встречаться как
противоположности.
Но больше всего удалился бы от идеи абсолюта тот, кто
захотел бы определить его природу через понятие деятельности, чтобы не определять ее как бытие.
Ибо всякая противоположность деятельности и бытия
существует только в отраженном мире, так как — отвлекаясь от того, что абсолютно и для себя в е ч н о , — мы видим
внутреннее единство его сущности либо в конечном, либо
в бесконечном, но в том и другом необходимо одинаково,
чтобы тем самым в отражении также из соединения того
и другого, конечного и бесконечного, миров вновь родилось
единство в качестве универсума.
Но абсолют не может отражаться ни в конечном, ни
в бесконечном, не выражая в каждом из них все совершенство своей сущности; единство конечного и бесконечного,
отраженное в конечном, являет себя как бытие; отраженное
в бесконечном — как деятельность; однако в абсолюте оно
ни то и ни другое и выступает не в форме конечного и не
в форме бесконечного, а в форме вечности.
Ибо в абсолюте все абсолютно; если, следовательно,
совершенство его сущности являет себя в реальном как
бесконечное бытие, в идеальном — как бесконечное познание, то в абсолюте и бытие и познание абсолютны и,
поскольку каждое из них абсолютно, ни одно из них не
имеет вне себя, в другом, противоположности, но абсолютное познание есть абсолютная сущность, а абсолютная
сущность — абсолютное познание. Поскольку, далее, безграничность вечной сущности одинаково отражена в
конечном и бесконечном, то в обоих мирах, в которых явление разделяется и развертывается, поскольку эти
миры едины, должно содержаться одно и то же, следовательно, то, что выражено в конечном, или в бытии, должно
быть выражено и в бесконечном, или в деятельности.
Следовательно, то, что в реальном или природном мире
ты обнаруживаешь выраженным как тяжесть, а в идеальном обнаруживается как созерцание, или то, что в вещах
из-за разделения общего и особенного являет себя определенным как относительное единство и относительная про-
563тивоположность, а в мышлении — определяющим как понятие или суждение, есть одно и то же; ни идеальное как
таковое не есть причина определения в реальном, ни реальное — причина определения в идеальном; ни одно из них не
имеет преимущественной ценности по сравнению с другим,
и одно не может быть понято из другого, поскольку ни одно
из них не обладает достоинством начала, но оба, как познание, так и б ы т и е , — лишь различные отражения одного
и того же абсолюта.
Поэтому истинно, или есть само по себе, только единство, которое лежит в основе противоположности всеобщего
и особенного в вещах и той же противоположности в познании, а не бытие или познание, мыслимые в противоположности друг другу.
Но где в каждом для себя, будь то в реальном или
в идеальном, достигнуто абсолютное тождество противоположных сторон, там непосредственно выражена в самом
реальном или идеальном неразличенность познания и бытия, формы и сущности.
Отраженное в идеальном, или в мышлении, вечное
единство конечного и бесконечного являет себя растянутым
в безначальном и бесконечном времени, в реальном, или
в конечном, оно предстает непосредственно и необходимо
законченным в качестве единства и есть пространство; хотя
только в реальном, но оно являет себя как высшее единство
познания и бытия. Ибо пространство, являя себя, с одной
стороны, как высшая ясность и покой, а тем самым и как
высшее бытие, которое, будучи основано и завершено
в самом себе, не выходит из себя и не действует, с другой
стороны, есть одновременно абсолютное созерцание, высшая идеальность и в зависимости от того, обращено ли
внимание на субъективное или объективное, противоположность которого по отношению к нему полностью уничт о ж е н а , — высшая неразличенность деятельности и бытия.
В остальном же деятельность и бытие во всех вещах
относятся друг к другу как душа к телу; поэтому и абсолютное познание не может быть мыслимо как деятельность,
хотя оно вечно в Боге и есть сам Бог. Ибо душа и тело, следовательно, деятельность и бытие, суть его формы, которые
пребывают не в нем, а под ним; и подобно тому, как сущность абсолюта, отраженная в бытии, есть бесконечное
тело, сущность его, отраженная в мышлении или в деятельности в качестве бесконечного познания, есть бесконечная
душа мира; в абсолюте же не могут содержаться ни деятельность как деятельность, ни бытие как бытие.
564Поэтому тот, кто нашел бы выражение для деятельности, которая покойна, как глубочайший покой, для покоя,
столь же деятельного, как высшая деятельность, в некоторой степени приблизился бы в понятиях к природе совершеннейшего.
Однако недостаточно познать конечное, бесконечное
и вечное в реальном или в идеальном, и тот, кто не созерцает истину в вечном, никогда не узрит ее саму по себе и для
себя.
Разделение же двух миров, того, который выражает всю
сущность абсолюта в конечном, и того, который выражает
ее в бесконечном, есть и отделение божественного начала от
природного начала вещей. Ибо последнее является как
страдательное, первое — как деятельное. Поэтому различные виды материи, например, вследствие их страдательной
и воспринимающей природы принадлежат, как нам представляется, к природному началу, а свет вследствие его
созидательной и деятельной природы представляется нам
божественным.
Но даже единичное, которое в мире, подчиненном
конечному, или в мире, подчиненном бесконечному, характером своего бытия наиболее непосредственно выражает природу абсолюта, не может быть, как и сам абсолют,
понято только как бытие или только как деятельность.
Повсюду, где душа и тело положены в вещь тождественно, в ней содержится отражение идеи, и подобно тому,
как в абсолюте идея есть бытие и сама сущность, в этом
отражении форма есть и субстанция, субстанция — форма.
Таков среди реальных вещей организм, среди идеальных — то, что создано искусством и прекрасно: организм
связывает с материей в качестве природного начала свет,
или выраженную в конечном вечную идею, искусство —
свет того света, или выраженную в бесконечном вечную
идею в качестве божественного начала. Но только организм, поскольку он необходимо являет себя как единичная
вещь, находится с абсолютным единством все еще в том же
отношении, как тела вследствие их тяжести, т. е. в отношении различенности. Следовательно, хотя в его форме
деятельность и бытие всегда положены тождественно
(деятельное есть и пребывающее, а пребывающее — деятельное), но, поскольку организм единичен, это тождество
создано не им самим, а единством, к которому он для самого
себя относится как к своему основанию. Поэтому деятельность и бытие являются в нем соединенными еще не для
высшего покоя в высшей деятельности, а лишь для дей-
565ственности как среднего или общего, состоящего из пребывания и действования.
Мир, в котором бытие кажется положенным деятельностью, а конечное — бесконечным, противополагается природе, где бесконечное есть в конечном и посредством его,
и рассматривается как мир и как бы град божий, воздвигнутый свободой.
Вследствие этого противоположения люди привыкли
видеть природу вне Бога, а Бога вне природы и, лишив
природу святой необходимости, подчинили ее несвятой,
которую они именуют механической, превратив тем самым
идеальный мир в арену не ведающей закона свободы. Вместе с тем, определив природу как чисто страдательное
бытие, они сочли себя вправе определять Бога, которого они
возвышают над природой, как чистую деятельность, только
действование, как будто каждое из этих понятий не зависит
полностью от другого, тогда как ни одно из них не обладает
истиной для себя.
Если же им говорят, что природа находится не вне Бога,
а в Боге, то они понимают природу как мертвую вследствие
отделения ее от Бога, как будто она вообще есть что-то сама
по себе, а*не просто их собственное создание. Свободная
часть мира, так же как и природная, не отделена от того,
в чем они не просто едины, а вообще не обособлены. Невозможно, чтобы они в том, в чем они едины, были таковыми посредством того же, посредством чего они суть вне его,
а значит, чтобы одна часть находилась в единстве вследствие необходимости, другая — вследствие свободы.
Следовательно, высшее могущество, или истинный Бог,
есть то, вне которого нет природы, так же как истинная
природа — та, вне которой нет Бога.
Познание в непосредственном сверхчувственном созерцании того священного единства, в котором Бог не
отделен от природы и которое в жизни изведано нами как
судьба, есть посвящение в высшее блаженство, испытываемое лишь в созерцании высочайшего совершенства.
Данное мною обещание открыть вам в общих чертах,
насколько это в моих силах, основание истинной философии мне представляется выполненным; при этом я все
время стремился показать в различных образах то единое,
что есть предмет философии.
Как строить на этом основании дальше и довести до
полного развития божественный росток философии, какую
форму вы сочтете наиболее соответственной подобному
учению, вам надлежит решить самим.
566А н с е л ь м о . И особенное внимание нам следует,
дорогой друг, обратить, как мне кажется, на формы; ибо
хотя вообще не только познание наивысшего в общем, но
и изображение его с неизменной устойчивостью и ясностью
в вечных, неизменных чертах, подобно его изображению
в природе, есть то, что делает искусство искусством, а науку наукой и отличает их от любительства, но до тех пор,
пока материи благороднейшего и прекраснейшего, составляющего философию, не приданы содержание и форма, она
не спасена от гибели; быть может, менее совершенные формы должны были исчезнуть, а благородный материал,
связанный с ними, после того как он от них освободился,
должен был быть заменен неблагородным, затем рассеяться
и наконец стать совершенно неузнаваемым, чтобы возникла
необходимость создать более прочные, менее изменчивые
формы.
Но, кажется, никогда материал философии не был столь
подвержен изменению, как в наши дни, у нас, когда наряду
с сильнейшим беспокойством очевидно стремление к непреходящему. Ибо, если одни видят этот материал философии
в самом неделимом и простом, другие обнаруживают его
в воде, одни представляют его себе сухим песком, для
других он становится все тоньше, прозрачнее и как бы
подобным воздуху.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что большинство считает, будто философии доступны лишь явления,
напоминающие метеоры, и даже более высокие формы,
в которых она открылась, разделяют у людей судьбу комет,
относящихся, как полагают, не к пребывающим и вечным
творениям природы, а к преходящим явлениям огненных
паров.
Вследствие этого большинство считает, что могут существовать различные философии, даже едва ли не каждый,
стремящийся философствовать, необходимо имеет свою
собственную философию. Однако всех их гнетет могущественное время: все прикованы к одному и тому же кольцу
и могут удаляться лишь на длину цепи, те же, кто хочет
уйти дальше других, отбрасываются назад, как правило,
дальше всех.
Строго говоря, все они страдают от одного и того же зла:
от того, что им ведом лишь один вид познания, который
состоит в заключении от действия к причине. Осудив разум, подвластный только рассудку, и полагая, что тем
самым они доказали, что сам разум способен только запутаться в неизбежных ошибочных заключениях и неразре-
567шимых противоречиях, они считают себя вправе превратить свой страх перед разумом в философию. Если же они
решаются переступить эти границы, то наибольший страх
им внушает абсолют, а также категорическое, аподиктическое знание. Они и шагу ступить не могут, не исходя из
конечного, и, отправляясь от него, делают заключения как
придется, независимо от того, достигнут ли они