чего-то, что
есть просто и посредством самого себя. То, что они полагают как абсолют, они необходимо и всегда полагают вместе
с его противоположностью, чтобы он не стал действительно
абсолютом. Между этим абсолютом и противоположным
ему вновь устанавливается только отношение причины
и действия, и во всех формах повторяется одно и то же
начинание, одно и то же стремление — не признать единство того, что они разделили в рассудке, и превратить
в философию врожденное и непреодолимое раздвоение их
природы.
Однако это относится к философствующей в наши дни
черни. Но даже лучшее, что дал этот век и что до сих пор
считается наивысшим, превратилось в изображении и понимании большинства в чистое отрицание. Они полностью
объяснили бы конечное через форму, если бы вечное упорно не отказывало им в материале. Их философия состоит
в доказательстве того, что то, что в самом деле есть ничто,
чувственный мир, действительно есть ничто, и эту философию, категоричную лишь по отношению к ничто, они
называют идеализмом.
Великие же и истинные формы в большей или меньшей
степени исчезли. Материал философии по своей природе
неразложим, и в каждой форме содержится лишь столько
истинного и верного, сколько в ней этого неразложимого.
Однако подобно тому, как один центр тяжести Земли может
быть рассмотрен с четырех сторон и одно исконное вещество выражено в четырех металлах, одинаково благородных, одинаково неделимых, так и это неделимое разума
выразилось преимущественно в четырех формах, которые
как бы обозначают четыре страны света философии; ибо
западу принадлежит как будто то, что у нас называют
материализмом, востоку — интеллектуализм, югом мы можем назвать реализм, севером — идеализм. Но цель высшего стремления — познать в его чистоте и основательности
единый металл философии, который везде один и тот
же. Однако знать эти особенные формы и их судьбы, как
мне представляется, важно тому, кто хочет возвыситься над
ними, приятно — тому, кто уже возвысился над ними.
568Поэтому я предлагаю, если вы согласны, чтобы Александр
изложил нам историю той философии, которая познает
вечное, божественное начало в материи, я открою сущность
учения об интеллектуальном, мире, Луциан же и ты, Бруно,
покажете, в чем состоит противоположность идеализма
и реализма.
Мне представляется, что мы лучше всего завершим
здание, воздвигнутое в ходе нашей беседы, показав, что
идея, которую мы научились первой предполагать и искать
в философии, лежит в основе всех форм и самых различных
проявлений формирующегося в философию разума.
А л е к с а н д р . Итак, друзья, что касается судьбы того
учения, которое положило в основу своего наименования
материю, то я могу кратко определить ее, показав, что она
ничем не отличается от судьбы, которую с течением времени претерпевает каждое умозрительное учение, и что
в гибели самой философии материализм нашел и свою
гибель. То, что нам известно о смысле этого учения от
древних, в достаточной мере свидетельствует о том, что
в нем содержались более или менее развитые зародыши
высшего умозрения.
Истинная же идея материи была рано утрачена и всегда
была известна лишь немногим.
Она — само единство божественного и природного
начал, следовательно, совершенно проста, неизменна, вечна.
Последующие же философы, и даже Платон, понимали
под материей только субъект природных и меняющихся
вещей, но это не может быть сделано началом; между тем
создатели этого учения называли материей единое, возвышающееся над всякой противоположностью, в котором
только различается и противопоставляется друг другу то,
что в вещах природно, и то, что в них божественно.
В более поздние века путали материю и тела, смешивая
то, что по своей природе тленно и преходяще, с нетленным
и непреходящим.
После этого было уже нетрудно считать истинной,
изначальной материей грубую неорганическую массу. Однако идея материи находится не там, где органическое
и неорганическое уже разделились, а там, где они вместе
и едины. Поэтому узреть это можно не чувственным, а только интеллектуальным взором.
А как из этого единства произошли все вещи, можно
представить себе следующим образом.
В материи самой по себе нет многообразия. Она со-
569держит все вещи, но именно поэтому неразличимыми,
неразделенными, как некую бесконечную, замкнутую в себе возможность. То, посредством чего все вещи едины,
и есть сама материя; то, посредством чего они отличаются
и обособляются друг от друга, есть форма. Все формы
преходящи, не вечны; вечна же и непреходяща, как сама
материя, форма всех форм, необходимая и первая форма,
которая, поскольку она есть форма всех форм, не похожа
ни на одну особенную форму и не тождественна ни одной из
них; она абсолютно проста, бесконечна, неизменна и именно поэтому должна быть тождественна материи. Однако из
нее не исключена ни одна форма, она бесконечно плодотворна, материя же сама по себе бедна; поэтому, когда
древние создали из богатства и бедности Эроса, а ему приписали создание мира, они этим отношением хотели, повидимому, указать на отношение материи к изначальной
форме.
Для нее в материи заключена бесконечная возможность
всех форм и образов; материя же, совершенная в своей
бедности, одинаково удовлетворяет все, и поскольку перед
лицом совершеннейшего возможность и действительность
вне времени едины, то и все формы выражены в ней от века
и по отношению к ней во все времена или, вернее, вне всякого времени действительны.
Следовательно, посредством формы всех форм абсолютное может быть всем, посредством сущности оно есть
все. Конечные вещи как таковые суть, правда, во всякое
время то, чем они в это мгновение могут быть, но не то, чем
они могли бы быть по своей сущности. Ибо сущность во
всех них всегда бесконечна, поэтому в конечных вещах
форма и сущность различны, первая конечна, вторая бесконечна. То, в чем сущность и форма совершенно едины, есть
всегда то, чем оно может быть в любое мгновение и сразу,
без временного различия; но таковым может быть только
единое.
Вследствие названного различия существование отдельных вещей носит временной характер, ибо поскольку одна
часть их природы бесконечна, а другая конечна, то, хотя
в первой заключена бесконечная возможность всего того,
что по своей потенции заключено в ее субстанции, во второй
необходимо и всегда содержится лишь известная доля ее,
чтобы тем самым форма и сущность были различны; таким
образом, конечное в вещах соответствует их сущности
только в бесконечности. Но эта бесконечная конечность
есть время, которое предоставляет бесконечному в вещи
570возможность и начало, конечному — действительность.
Таким образом, абсолют, поскольку он сам для себя есть
абсолютное единство, поскольку он совершенно прост без
всякой множественности, переходит в явлении в абсолютное единство множества, в замкнутую тотальность, которую мы называем универсумом. Всеполнота есть тем самым
единство, единство — всеполнота, то и другое не различны,
а суть одно и то же.
Однако для того, чтобы эту форму всех форм, которую
мы действительно могли бы вместе с другими называть
жизнью и душой мира, кто-нибудь не мыслил как душу,
противоположную материи как телу, следует заметить, что
материя есть не тело, а то, в чем тело и душа существуют.
Ведь тело необходимо смертно и преходяще, сущность
же — бессмертна и непреходяща. Та форма всех форм,
рассматриваемая абсолютно, не противоположна материи,
а едина с ней; но в своем отношении к единичному, поскольку оно никогда не есть полностью то, чем оно может быть, она необходимо и всегда полагает противоположность, а именно противоположность бесконечного
и конечного, а это и есть противоположность души и
тела.
Следовательно, душа и тело сами заключены в этой
форме всех форм, которая потому, что она проста, есть все,
а именно потому, что она есть все, не может быть ничем
особенным и совершенно едина с сущностью. Таким образом, душа как таковая необходимо подчинена материи
и в этом подчинении противоположна телу.
Итак, из сказанного следует, что все формы единородны
материи, а форма и материя во всех вещах необходимо
составляют одну вещь. Некоторые, видя, как во всех вещах
материя и форма ищут друг друга, образно выразили это
так: материя жаждет формы, как женщина жаждет мужчины, и горячо предана ей; иные же, исходя из того, что хотя
в абсолютном рассмотрении материя и форма совершенно
неразличимы, но материя, будучи выражена в конечном
и становясь телом, является доступной различению, в
бесконечном же, или поскольку она становится душой,
представляется единством, назвали по примеру пифагорейцев, которые именовали монаду отцом, а диаду матерью
чисел, форму — отцом, материю же — матерью вещей. Но
то, в чем материя и форма полностью едины, причем душа
и тело в этой форме неразличимы, пребывает выше всякого
явления.
Достигнув познания того, как душа и тело могут
571разделяться в материи, мы поймем, далее, что в поступательном движении этого противоположения нет границы;
однако какого бы совершенства душа и тело в нем ни достигли, это развитие происходит только внутри всеобъемлющего и вечного начала материи.
Существует один свет, освещающий все, и одна сила
тяжести, которая учит тела наполнять пространство и придает устойчивость и сущность творениям мысли. Свет —
это день, сила тяжести — ночь материи. Сколь бесконечен
ее день, столь же бесконечна и ее ночь. В этой всеобщей
жизни ни одна форма не возникает внешним образом,
а только посредством внутреннего, живого и нераздельного
со своим произведением искусства. Существует только одна
судьба всех вещей, одна жизнь, одна смерть; ничто не
опережает другое, существует лишь единый мир, единое
растение, и все, что есть, составляет лишь его листья, цветы
и плоды, отличающиеся друг от друга не своей сущностью,
а ступенью своего развития; существует лишь один универсум, в котором все превосходно, истинно божественно
и прекрасно, он же сам по себе не сотворен, вечен, подобно
самому единству, существует от века и неувядаем.
Так как универсум всегда целостен, совершенен, так
как действительность в нем соответствует возможности
и нигде не обнаруживается недостаток, упадок, то не существует ничего, что могло бы вывести его из его бессмертного покоя. Он живет неизменным, всегда самому себе
равным бытием. Всякая деятельность и всякое движение —
лишь способ рассмотрения, присущий единичному, и в качестве такового — лишь продолжение этого абсолютного
бытия, непосредственно проистекающего из его глубочайшего покоя.
Так же как универсум не может находиться в движении, ибо пространство и время, в которых он мог бы
двигаться, заключены в нем, сам же он не находится ни во
времени, ни в пространстве, он не может и изменить свой
внутренний образ, ибо всякое изменение, усиление или
ослабление благородства форм существуют лишь в восприятии единичного; если же мы могли бы узреть универсум
в целом, то перед нашим восхищенным, опьяненным взором возник бы его неизменно радостный, самому себе
равный лик.
Что же касается того изменения, которое присуще
непреходящему, то невозможно утверждать ни что оно
начиналось, ни что оно не начиналось. Ибо оно зависит от
вечного, не по времени, а по своей природе. Следовательно,
572и конечно оно не по времени, а по понятию; это означает,
что оно вечно конечно. Этой вечной конечности никогда не
может быть соразмерно время, ни то, которое имеет свое
начало, ни то, которое его не имеет.
Но время, которое все убивает, которое убило и тот
особенный век в существовании мира, когда люди научились отделять конечное от бесконечного, тело от души,
природное от божественного и помещать то и другое в совершенно различные миры, поглотило и это учение и погребло его во всеобщей могиле природы, предав его смерти,
участи всех наук.
После того как была убита материя и грубое изображение заменило сущность, постепенно само собой сложилось
убеждение, что все формы материи возникли под внешним
воздействием; так как они только внешние