как таковой, с той лишь

разницей, что, как только материя достигает своего постоянного состояния, это движение достигает минимальной

скорости, которой свет также достиг бы, как только его

изначальные силы пришли бы к общему моменту.

Каждая материя наполняет свое определенное пространство только посредством взаимодействия противоположных сил; объяснить, что они постоянно наполняют одно

и то же пространство, т. е. что тело в своем состоянии пребывает, можно, только приняв, что действие этих сил

в каждый момент одинаково, в результате чего бессмысленное предположение о возможности абсолютного покоя

исчезает само собой. Покой, следовательно, и каждое устойчивое пребывание тела всегда относительны. Тело находится в покое в отношении к определенному состоянию

материи; пока это состояние сохраняется (пока, например,

тело остается твердым или жидким), движущие силы будут

наполнять пространство в равном количестве, т. е. будут

наполнять одно и то же пространство, и поэтому будет

казаться, что тело находится в покое, хотя то, что это пространство непрерывно наполняется, можно объяснить только исходя из непрерывного движения.

Следовательно, то, что свет лучами распространяется во

все стороны, должно быть объяснено тем, что он находится

в постоянном развитии и изначальном распространении.

Что и свет достигает относительного состояния покоя,

можно вывести уже из того, что свет бесконечного числа

звезд не доходит до нас в своем движении.

Естествознание заинтересовано в том, чтобы не допускать ничего безграничного, рассматривать каждую силу

не как абсолютную, а только как борющуюся с противопо-

95ложной ей силой. Даже если мы увеличим любую из этих

сил до высочайшей мыслимой степени, мы никогда не

достигнем абсолютного отрицания противоположной ей силы. Поэтому столь тщетны усилия всех тех, кто выводит

всеобщее тяготение из толчка некой неизвестной материи,

сталкивающей тела друг с другом; ибо эту материю, которая придает телам тяжесть, не будучи сама тяжелой, следовало бы представлять как абсолютное отрицание силы притяжения; однако в качестве таковой она перестала бы быть

предметом возможной конструкции, она потерялась бы во

всеобщей силе отталкивания и оставила бы для объяснения

всеобщего тяготения не материальное начало, а только

смутную идею силы вообще, т. е. именно то, чего стремились избежать при упомянутом допущении.

То, что задерживает свет в пределах материи, делает его

движение конечным и доступным восприятию, есть то,

посредством чего вся материя конечна, есть сила притяжения. Если некоторые естествоиспытатели считают самый

свет или какую-либо его часть невесомыми, то их утверждение сводится только к тому, что внутри света действует

большая сила расширения (этой силой в качестве изначальной в конце концов завершаются все наши объяснения). Однако поскольку эта сила расширения никогда не

может выйти за пределы материи, т. е. никогда не может

стать абсолютной, то тяжесть в каждой материи, как и в

свете, можно рассматривать как исчезающую, но не как

полностью отрицаемую.

Поэтому совсем не бессмысленно говорить об отрицательной тяжести света; ибо поскольку это заимствованное

из математики выражение означает не просто отрицание,

а всегда действительное противоположение, то отрицательное притяжение в самом деле есть не более и не менее как

реальное отталкивание, так что в этом выражении сказано

лишь то, что давно уже было известно, т. е. что в свете

действует сила отталкивания. Если же в этом пытаются

усмотреть причину возможного уменьшения абсолютного

(не удельного) веса тел, то понятие подобной причины

давно отошло в царство фантазий.

Если тем самым ни одна степень эластичности не может

мыслиться как высочайшая и для каждой возможной степени можно мыслить еще более высокие степени, а между

каждой данной степенью и полным отрицанием всякой

степени — бесчисленное количество промежуточных степеней, то каждую, даже самую эластичную материю можно

рассматривать как среднее между более высокой и более

96низкой степенями, т. е. как составленную из обеих. Дело не

в том, обладаем ли мы средством химически разложить

подобную материю; достаточно, если такой процесс разложения вообще возможен и природа может обладать средством его осуществить. Таким образом (даже если бы цвета

тел не свидетельствовали о разложении света), мы не стали

бы рассматривать свет как простой элемент, а видели бы

в нем продукт двух начал, одно из которых, более эластичное, чем свет, можно называть положительной (по Де

Люку, fluidum deferens 2 ) , другое, менее эластичное по

своей природе — отрицательной материей света.

Положительная материя света есть по отношению к свету последнее основание его расширяемости, и поэтому она

абсолютно эластична, хотя мыслить ее как материю мы

можем, только рассматривая и ее эластичность также как

конечную, т. е. рассматривая саму материю как сложную.

Первый принцип естествознания заключается в том, чтобы

не рассматривать ни одно начало как абсолютное и считать,

что каждая сила в природе действует посредством материального начала. Естествознание, как бы счастливо руководствуясь инстинктом, твердо следовало этой максиме и испокон веку предпочитало допускать для объяснения явлений

природы неизвестные материи, прежде чем оно обратилось

к абсолютным силам.

При этом бросается в глаза преимущество понятия

изначальных сил, которое динамическая философия ввела

в естествознание. Они служат отнюдь не объяснениями,

а только пограничными понятиями эмпирического учения

о природе, и свобода этого учения не только не затрагивается, но даже, напротив, обеспечивается, так как понятие

сил, поскольку каждая из них допускает бесчисленное

количество возможных степеней, причем ни одна из них не

абсолютна (не является абсолютно высшей или абсолютно

низшей), тем самым предоставляет ему бесконечную сферу

действия, внутри которой оно может объяснять все феномены эмпирически, т. е. исходя из взаимодействия различных

материй.

Правда, естествознание пользовалось такой свободой

с незапамятных времен, но при этом не могло ничего возразить на упреки в произвольности; теперь же эти упреки

полностью отпадают, так как, согласно принципам динамической философии, вне сферы известных материй остается

еще широкий простор для других, неизвестных, которые

тем не менее не следует считать вымышленными, если

97только принять, что степень их энергии соответствует

действительно наблюдаемым явлениям.

Этого достаточно для внесения поправок в обычные

представления.

Когда я утверждаю материальность света, я не исключаю этим противоположного мнения, а именно что свет есть

феномен движущейся среды. В «Идеях к философии природы» я поставил вопрос: не распространяется ли свет

Солнца, который доходит до нас, посредством разложения?

Я думал, нельзя ли объединить теории света Ньютона

и Эйлера. В самом деле, из чего исходят сторонники Ньютона? Из наличия материи, способной вступать в особые

отношения с телами и, следовательно, способной оказывать

своеобразное воздействие. А что утверждают Эйлер и те,

кто согласен с ним? Что свет есть только феномен движущейся, сотрясаемой среды. Но разве сотрясение должно

быть обязательно механическим, как полагает Эйлер? Кто

может доказать, что между Землей и Солнцем не разлита

материя, разлагаемая действием Солнца, и разве процесс

этого разложения не способен распространиться вплоть до

нашей атмосферы, поскольку в ней самой есть источник

света?

Тем самым мы пришли бы к тому, что утверждает

Н ь ю т о н , — к наличию особой материи света, способной

даже к химическим соединениям, и к тому, что утверждает

Э й л е р , — к распространению света посредством сотрясения

разложимой среды.

Насколько мне известно, как сторонники Ньютона, так

и сторонники Эйлера признаются, что каждая из этих

теорий сталкивается с определенными трудностями, отсутствующими в другой. Разве не лучше было бы поэтому

рассматривать эти мнения не как противоположные, как

это делалось до сих пор, а как взаимодополняющие и таким

образом соединить преимущества обоих в одной гипотезе?

Главным доказательством этой новой теории служит то,

что все известные нам виды света всегда суть феномены

одного развития. Ибо:

1. Допустим, что достигший нас теперь свет есть тот же,

который менее чем за восемь минут до этого излучало

Солнце; тогда мы можем, как уже было указано, объяснить

распространение света во все стороны, только приняв это

движение в качестве изначального. Однако изначальное

движение присуще материи лишь до тех пор, пока она не

достигла динамического равновесия, т. е. пока она еще

находится в становлении. Следовательно, свет, восприни-

98маемый нашим органом, еще находится в состоянии развития.

2. Что свет Солнца действительно есть просто феномен

постоянного разложения солнечной атмосферы, со значительной степенью вероятности доказал Гершель (Philosophical] transactions] for the year 1795. Vol. I) 3. Исходя

из простоты средств, применяемых природой в ее самых

великих и наиболее частых действиях, мы можем с тем

большим основанием распространить это предположение

на все светящиеся собственным светом тела мироздания,

что ряд феноменов их света как будто свидетельствуют

о подобном происхождении, — но об этом подробнее далее.

Ввиду того что г-н Гершель, желая придать своей

гипотезе о происхождении солнечного света большую вероятность, ссылается на развитие света в нашей земной

атмосфере (на полярное сияние, которое подчас настолько

велико и ярко, что, вероятно, его можно было бы заметить

с Луны, на свет, часто пронизывающий небосвод в ясные

безлунные ночи, и т. д.), я еще более утвердился в предположении, что свет распространяется посредством сотрясения легкоразложимой среды (см. «Идеи к философии

природы», с. 36 4 ) .

Впоследствии я прочел «Метеорологические фантазии»

Лихтенберга, написанные в связи с гипотезой Гершеля 5,

но и они, как мне кажется, скорее подтверждают, чем опровергают, данную гипотезу.

3. Теперь стало очевидным, что свет, появляющийся

при сгорании тел, возникает из окружающего нас воздуха,

причем именно из той его части, которая ввиду ее влияния

на все жизненные функции получила наименование воздуха, необходимого для жизни (аёr vitalis). Уже заранее

можно предположить, что всякий свет, который мы способны вызвать, происходит из воздуха.

В упомянутой работе я утверждал, что система новейшей химии, как только она получит должное распространение, сможет вырасти до всеобщей системы природы. В настоящей работе будет дана попытка такого широкого ее

применения. Открытия свойств gaz oxygene 6 давно уже

должны были заставить обратить внимание на то, что кислород, если он действительно является тем, чем его уже

теперь считают, окажется чем-то значительно большим,

чем только это. Теперь уже начали также приписывать

весомому основному веществу воздуха самые удивительные действия в природе. В связи с этим было сделано, как

мне думается, очень верное замечание, что бессмысленно

99приписывать такую силу самому мертвому телу, каким

является так называемый кислород (см., например, что

говорит Брандис в «Опыте о жизненной силе», с. 118 7).

Самое важное в открытиях химии — постоянное сосуществование этого основного вещества с обладающей энергией материей, которая открывается в свете, так что теперь

можно, собственно говоря, с полным правом рассматривать

его как ту материю, которую природа противопоставляет

эфирной, повсюду распространенной жидкости.

Так как воздух есть сложная материя и так как все

жидкости следует рассматривать как составленные из изначально эластичной жидкости и весомой материи, то

здесь, поскольку мы находимся в области более высокой

науки, мы можем отказаться от образного языка химии

и рассматривать так называемый кислород как отрицательную материю воздуха, которая при сгорании соединяется

с телом, тогда как положительная материя исчезает в образе света. Для краткости мы обозначим свет как + 0, кислород как — О (при условии, однако, что при этом не будут

думать о + Е и —Е).

Если, таким образом, воздух является источником

света, а — О есть весомая материя, посредством которой

ограничивается в своих движениях и как бы приковывается

к притягивающим телам свободно циркулирующая, разлитая вокруг небесных тел чрезвычайно эластичная жидкость, то старая теория, возрожденная Декартом, Гюйгенсом, Эйлером, о повсюду распространенном эфире перестает, во всяком случае в некоторой степени, быть

гипотетичной, а то, что Ньютон в конце своей оптики едва

смел предполагать, быть может, обретет очевидность.

То, что мы называем светом, само есть