чем его серьезное основание) материальные

причины, в которых ни одна часть не может быть различена, называют жидкостями: так говорят об электрической,

магнитной жидкости (fluide electrique, magnetique).

140Человеческое искусство состоит в том, чтобы придавать

грубой материи не столько нерушимость, сколько разруши¬

мостъ, т. е. это искусство способно достигнуть той нерушимости, которую природа достигает во всех своих продуктах,

лишь до известной границы. О разрушимости грубой материи говорят только тогда, когда человеческим искусством

ей придана определенная форма. Знаток древностей способен (или во всяком случае делает вид, что способен)

определить по отломленной голове не только статую, которой она принадлежала, но часто даже и эпоху, к которой эта

статуя относится. Однако познаваемость целого по его

части, которая в продуктах природы (если не для вооруженного глаза, то для более острого проникающего взора)

уходит в бесконечность, в продуктах искусства никогда не

уходит в бесконечность, в чем и проявляется несовершенство человеческого искусства, обладающего в отличие от

природы властью не над всепроникающими, а только над

поверхностными силами.

Таким образом, понятие нерушимости каждой организации свидетельствует только о том, что в ней, даже

в бесконечности, нет части, в которой не продолжало бы

сохраняться целое или из которого нельзя было бы познать

целое. Но познанным одно из другого может быть лишь

в том случае, если оно есть действие или причина этого

другого. Поэтому из понятия индивидуальности следует

двоякое воззрение на каждую организацию, которая в качестве идеального целого есть причина всех своих частей

(т. е. самой себя в качестве реального целого) и в качестве

реального целого (поскольку у нее есть части) есть причина самой себя в качестве идеального целого; в этом можно

без труда познать вышерассмотренное абсолютное соединение понятия и явления (идеального и реального) в каждом

продукте природы и прийти к конечному определению, что

каждое истинно индивидуальное существо есть одновременно действие и причина самого себя. Такое существо,

которое мы должны рассматривать как являющееся одновременно причиной и действием самого себя, мы называем

организованным (анализ этого понятия дал Кант в «Критике способности суждения»), поэтому то в природе, что

носит характер индивидуальности, должно быть организацией, и наоборот.

2. В каждой организации индивидуальность (частей)

бесконечна. (Это положение, хотя оно и недоказуемо на

опыте в качестве конститутивного принципа, должно быть

положено в основу каждого исследования по крайней мере

141в качестве директивного; даже в обыденной жизни мы

считаем организацию тем более совершенной, чем дальше

мы можем проследить эту индивидуальность.) Следовательно, сущность организующего процесса должна состоять в бесконечной индивидуализации материи.

Однако часть организации всегда индивидуальна лишь

постольку, поскольку в ней познаваемо и как бы выражено

целое организации. Это целое и само состоит только в единстве жизненного процесса.

Следовательно, в каждой организации должно господствовать полнейшее единство жизненного процесса применительно к целому и одновременно полнейшая индивидуальность жизненного процесса применительно к каждому

отдельному органу. Соединить то и другое можно только,

если принять, что один и тот же жизненный процесс бесконечно индивидуализируется в каждом отдельном существе.

Здесь мы еще не дадим физиологического объяснения этого

положения; оно установлено априорно, и этого пока нам

достаточно. Однако в этом положении содержится другое

положение, которое и представляет для нас здесь существенный интерес.

«Индивидуальность каждого органа объяснима только

из индивидуальности процесса, посредством которого он

создан». Индивидуальность органа мы познаем отчасти по

его изначальному составу, отчасти по его форме и образу,

или, вернее, индивидуальный орган есть не что иное, как

этот определенный индивидуальный состав в соединении

с этой определенной формой материи. Поэтому ни химический состав, ни форма органов не могут быть причиной

жизненного процесса, напротив, жизненный процесс сам

есть причина как определенного химического состава, так

и формы органов. Следовательно, ясно, что, стремясь найти

причину (не условия) жизненного процесса, эту причину

надлежит искать вне органов, и она должна быть значительно более высокого порядка, чем структура или состав,

которые сами должны быть рассмотрены как действие

жизненного процесса.

Так как, впрочем, самый жизненный процесс состоит

лишь в непрерывном нарушении и восстановлении равновесия отрицательных начал жизни и так как именно эти

начала суть элементы всех смешений, происходящих в животной организации, то жизненный процесс есть лишь

непосредственная причина индивидуального химического

состава органов животного организма, и только в силу того,

что он заставляет сопротивляющиеся элементы соединять-

142ся в определенном смешении, он есть также косвенная

причина формы всех органов. Из этого следует положение,

что свойства животной материи как в целом, так и в отдельных органах не зависят от их изначальной формы, наоборот, форма животной материи как в целом, так и в отдельных органах зависит от их изначальных свойств; это

положение дает нам ключ к объяснению самых поразительных феноменов в царстве органической природы, и, собственно говоря, только оно и показывает, в чем разница

между организацией и машиной; в машине функция (свойство) каждой части зависит от ее фигуры, тогда как

в организации, наоборот, фигура каждой части зависит от

ее свойства.

П р и м е ч а н и е . Приняв эту точку зрения, мы можем

определить различные ступени, пройденные физиологией

до ее нынешнего состояния.

Губительное влияние атомистической философии, сказавшееся не столько на отдельных положениях естествознания, сколько на духе философии природы в целом,

выразилось в физиологии в том, что основание главных

явлений жизни искали в структуре органов (так, даже

Галлер объяснял раздражимость мышц их структурой) —

мнение, которое (подобно столь многим атомистическим

представлениям) может быть опровергнуто уже самым

обычным опытом (например, тем, что при совершенно

неизменившейся структуре всех органов внезапно может

наступить смерть); тем не менее и поныне для многих

физиологов жизнь и организация равнозначны.

Незаметное преобразование философского духа, которое

постепенно превратилось в тотальную революцию в области философского мышления, нашло свое выражение уже

в отдельных его продуктах (например, в идее стремления

к формированию у Блуменбаха 29, признание чего уже

является выходом за границы механистической натурфилософии и уже не может быть объяснено в рамках структурной физиологии, вследствие чего, вероятно, вплоть до

последнего времени и не была сделана попытка свести это

к естественным причинам); одновременно новые открытия

в области химии все более уводили естествознание с пути

атомистики и вселяли в умы дух динамической философии.

Следует признать заслугу химических физиологов в

том, что они впервые, хотя и смутно осознавая это, поднялись над механистической физиологией и достигли по

крайней мере того, чего можно было достигнуть посредством их мертвой химии. Они по крайней мере первыми

143установили в качестве принципа положение (хотя в своих

утверждениях не следовали ему), что не форма органов

есть причина их свойств, но, наоборот, их свойства (их

качества, химический состав) суть причина их формы.

Но это было для них, по-видимому, пределом. В качестве химических физиологов они не могли выйти за

пределы химических свойств животной материи. Делом

философии было найти в высших началах основание химических свойств и тем самым поднять наконец физиологию

над областью мертвой физики.

Нераздельность материи и формы (что составляет

сущность организованной материи) как будто проявляется

уже в ряде продуктов неорганической природы, так как

многие из них (если не препятствовать их образованию)

кристаллизуются в свойственной им собственной форме.

Если специфически различные материи, например различные соли, которые в одинаковых обстоятельствах отделяются друг от друга под действием общего средства разложения, принимают в каждом случае свойственную им форму,

то основание этого явления следует искать только в их

изначальном качестве, а именно, так как положительное

начало их кристаллизации, без сомнения, одно и то ж е , —

в изначальном различии их отрицательных начал. Рассматривать всякую кристаллизацию как вторичное образование, возникающее из различных нагромождений первичных неизменных ф о р м , — не более чем остроумная игра,

хотя математически такое происхождение конструировать

можно, ибо нет такого, хотя бы самого простого образования, для которого нельзя было бы привести доказательства,

что оно само также вторично.

3. Если форма и вид органов — следствие их качеств, то

спрашивается, от чего эти качества прежде всего зависят?

Прежде всего они зависят от количественного соотношения

элементов, входящих в их химический состав. Все зависит

от того, какой из изначальных элементов в них преобладает

(азот ли, кислород или углерод и т. д.), и от того, господствует ли в них только один из них. Что всякое различие

органов зависит только от возможных комбинаций этих

первичных веществ в животном организме, не может вызывать сомнения хотя бы потому, как я покажу ниже, что

очевидна своего рода последовательность ступеней в органах: от тех, которые содержат меньше всего азота, до тех,

которые (являясь собственно местонахождением раздражимости) должны иметь его в наибольшем количестве.

Таким образом, в будущем соотношение элементов

144животного организма в химическом смешении можно будет

с достаточной точностью определять не только посредством

химического анализа отдельных его частей, но и преимущественно посредством наблюдения за их функциями. Не

могу не заметить, что, поскольку различие между животными и растениями состоит лишь в том, что животные удерживают отрицательное жизненное начало, а растения его

выдыхают, природа не могла совершить переход от растений к животным посредством скачка, но что в этом переходе от вегетации к жизни к элементам вегетации постепенно

должно было присоединяться некое вещество, которое позволило им удерживать отрицательное начало жизни. Это

вещество — азот, который в атмосфере неизвестным нам

образом соединен с кислородом, даже искусственно едва ли

может быть представлен свободным от кислорода и проявляет упрямое родство с этой материей. Теперь понятно,

почему азот есть, собственно, тот элемент, который отличает животную материю от растительной. Достаточно признать, что в легких этот элемент до известной степени

проникнут кислородом, чтобы понять, как в этом органе

посредством одного только соприкосновения может происходить разложение воздуха, так как именно это вещество, будучи до известной степени окислено, столь сильно

притягивает кислород.

Что с различными комбинациями элементов, как правило, должна быть связана и особая форма кристаллизации,

известно не только априорно, но из многих опытов, ибо

почти все (минеральные) кристаллизации так, как они

порождаются в природе, обязаны различным элементам,

с которыми они соединены и которые искусственно могут

быть от них отделены.

П р и м е ч а н и е . Что именно азот дает животным

способность удерживать отрицательное жизненное начало,

явствует из того, что и растения, такие, как сморчки и шампиньоны (Agaricus campestris), и большинство губок, в составе которых содержится очень много азота (отсюда

и питательность этих растений), с точки зрения дыхания

близки к животным тем, что губят самый свежий воздух

и выдыхают воздух, непригодный для дыхания (см. Гумбольдт. «Афоризмы», с 107. Его же: «Flora Friberg [ensis]», с. 176 и о раздраженных нервных и мышечных

волокнах). С помощью серной и азотной кислот можно, повидимому, превратить то и другое в субстанцию, подобную

животной материи (ibid., с 177).

4. Поскольку источник всякого питательного вещества

145находится в крови, поскольку каждый орган обладает

своим особым химическим составом и берет из этого всеобщего источника только то, что он способен удержать, то

следует допустить, что кровь, циркулируя, постоянно

меняет свой состав; это подтверждается опытом, так как

кровь, выступая из того или иного органа, всегда меняет свой вид. Однако поскольку основание этого изменения

надо искать в органе, то следует предположить, что в органе

действует причина, которая делает его способным определенным образом расслаивать проходящую через него кровь

и тем самым одновременно определенным образом регенерировать самого себя. Эту причину следует искать не

в отрицательных началах жизни, не в начале, которое

порождается или разлагается самим жизненным