движений, которые внешнее раздражение вызывает в живом существе. На
живое существо внешняя среда действует иначе, чем на
мертвое, свет только для глаза есть свет; но об этом своеобразии воздействия, которое внешнее раздражение оказывает на живое, можно умозаключить только из своеобразия
движений, которые за ним следуют. Таким образом, для
животного сферой возможных движений определена и сфера возможных ощущений. Сколько произвольных движений
способно совершать животное, столько же оно способно
воспринимать и чувственных впечатлений, и наоборот.
Следовательно, сферой его раздражимости животному определена и сфера его чувствительности и, наоборот, сферой
его чувствительности — сфера его раздражимости.
Живое отличается от мертвого, определяя кратко, именно тем, что одно способно испытывать любое воздействие,
другому же его собственной природой заранее определена
сфера доступных ему впечатлений.
В животном существует стремление к движению, но
направленность этого стремления изначально неопределен
174на. Лишь постольку, поскольку в животном изначально
существует влечение к движению, оно способно к чувствительности, ибо чувствительность есть лишь отрицательное
этого движения.
Поэтому вместе с исчезновением стремления к движению угасает и чувствительность (во сне) и, наоборот,
вместе с возвращением чувствительности пробуждается
и стремление к движению. Грезы — предвестники пробуждения. Грезы здоровых существ — это утренние грезы.
Следовательно, чувствительность существует в животном,
пока в нем есть стремление к движению. Однако изначально это стремление (как и всякое другое) направлено на
нечто неопределенное. Определенной его направленность
становится только посредством внешнего раздражения.
Следовательно, раздражимость — изначально отрицательное животного процесса — есть положительное чувствительности.
И наконец, если мы объединим раздражимость и чувствительность в одном понятии, то возникнет понятие
инстинкта (ибо стремление к движению, определенное
чувствительностью, есть инстинкт). Таким образом, постепенно разделяя и вновь соединяя противоположные свойства в животном, мы достигли высшего синтеза, в котором
произвольное и непроизвольное, случайное и необходимое
в животных функциях полностью соединены.
П р и м е ч а н и е . Поскольку мы в нашем исследовании
заняли чисто физиологическую точку зрения, здесь невозможно обстоятельнее выявить, насколько более широкое
и глубокое философское значение, чем многим представляется, имеет положение: чувствительность есть лишь обратное раздражимости. Животное видит и слышит лишь
благодаря своему инстинкту (Лейбниц где-то говорит, что
и у животных бывают представления высокого уровня,
поскольку они способны воспринимать свет; однако для
животного и свет — лишь сфера его инстинкта; свет в качестве такового являет себя лишь более высокому чувству).
Так же человек видит и слышит то, что он видит и слышит,
только посредством более высокого инстинкта, который
там, где он преимущественно направлен на великое и прекрасное, называется гениальностью. Вообще всякое познание есть отрицательное (предпосланного) положительного;
человек познает лишь то, к познанию чего его влечет; пытаться объяснить людям то, к познанию чего у них нет
стремления, — напрасный труд. Так, в конечном счете
в каждом природном существе все многообразие сочетается
175в инстинкте в качестве все оживляющей души, без импульсов которой никогда не состоялось бы замкнутое целое.
b) Помимо того что чувствительность вообще невозможно представить себе как абсолютное свойство животной
природы, опыт также показывает, что чувствительность не
только наносит ущерб животному процессу, но и утрачивается или разрушается в отдельном индивидууме при неестественно усиливающейся раздражимости (при болезнях, вызывающих сильный жар) и что в ряде живых
существ чувствительность возрастает и падает в обратном
отношении к раздражимости.
Если в соответствии с выведенным выше законом
произвольность движений органа растет вместе с числом
и величиной его нервов, то ясно, что открытый Зёммерингом закон, по которому с относительной толщиной и величиной нервов снижаются интеллектуальные способности
(Зёммеринг. «De basi encephali», p. 17. «О различии в строении тела негра и европейца», с. 59), означает не что иное,
как утверждение, что чувствительность возрастает и понижается в обратном отношении к раздражимости 42.
Таким образом природа, как будто отдав движение
целиком под власть произвола, посредством возвышения
чувствительности вновь изъяла его из этой власти; ибо
движения самых чувствительных животных наименее произвольны и, наоборот, наибольшая произвольность движений свойственна инертным животным. Так, в пределах
всего ряда организаций и даже среди индивидуумов одного
вида (в зависимости от пола, климата, темперамента и т.д.)
с ростом чувствительности нервной системы произвольность (размеренность) движений регулярно уменьшается.
c) Поскольку возрастание и понижение раздражимости
идет параллельно понижению и возрастанию чувствительности и последняя, таким образом, есть лишь обратное
первой, то, найдя материальные начала раздражимости, мы
тем самым нашли бы и материальные начала чувствительности; это подтверждается и непосредственным опытом,
так как та причина, которая вызывает движения животного
(например, гальваническое раздражение), служит причиной его ощущений.
[…] Естествоиспытатели, по-видимому, не решались
досаждать природе экспериментами в глубинах ее святилища; и еще очень невелико наше знание о благороднейшем
органе, который возвышаясь над животным процессом
и будучи своей природой и составом, безусловно, нейтрализован (гарантирован) от какого бы то ни было участия
176в нем, испокон веку как будто определен для подлинного
местонахождения мышления. Структура и организация
этого на первый взгляд сходного с неорганической массой
органа настолько постоянны и единообразны вплоть до
мельчайших своих частиц, что уже заранее можно с достаточным основанием ожидать большого многообразия функций, к которым он предназначен.
Однако главная причина того, что эта область столь
мало изучена экспериментальным путем, заключается, несомненно, в предубеждении, что исследование подобного
предмета вообще недоступно человеческому духу.
Упомянем лишь следующее.
Согласно принципам трансцендентальной философии,
ясное понятие того, как представления действуют на материальные органы, например на мозг, столь же невозможно,
как обратное — понятие того, как материальные причины
воздействуют на интеллигенцию. Те, кто полагает, что
взаимодействие духа и тела можно сделать понятным,
помещая между ними эфирные материи в качестве среды,
безусловно, не более глубокомысленны, чем тот, кто полагал, что, лишь совершив достаточно большой обход, можно
в конце концов по суше достигнуть Англии. Философия,
устав от такого рода вспомогательных средств, применяемых для оправдания инертности, именно поэтому оторвалась от эмпиризма и начала рассматривать функции интеллигенции чисто трансцендентально. Физикам не остается
ничего другого, как в свою очередь рассматривать чисто
физиологически функции животной жизни. Как в конечном счете эти противоположные воззрения на вещи объединятся в общее, не их забота.
Этим чисто физиологическим воззрением я пытаюсь
ограничиться в исследовании животной чувствительности,
определяя ее как противоположное раздражимости, ибо,
только если она такова, можно надеяться на то, что в конце
концов и ее функции мы сумеем свести к движениям, к чему, правда, с давних пор, но всегда тщетно стремились.
6
Так как в соответствии со сказанным выше не подлежит
сомнению, что в живом существе имеет место последовательность ступеней в функциях, так как природа противопоставила животному процессу раздражимость, а раздражимости — чувствительность и тем самым установила
антагонизм сил, которые держат друг друга в равновесии — если одна возрастает, то другая падает, и наобо-
177р о т , — то напрашивается мысль, что все эти функции суть
лишь ответвления одной и той же силы и что в них как
в своих отдельных явлениях выступает единое начало
природы, в котором мы должны видеть причину жизни, так
же как несомненно, что одно и то же повсюду распространенное начало открывается в свете, электричестве и т. д.
как в своих различных явлениях.
П р и м е ч а н и е . Поскольку крупные естествоиспытатели пришли на другом пути к тому же результату, эту
идею можно принять с тем большим доверием. Особенно
подтверждается она рассмотрением прогрессивного развития органических сил в ряду организаций — по этому
вопросу я отсылаю читателя к опубликованной в 1793 г. речи профессора Килъмайера об этом предмете, речи, которую в будущем, несомненно, сочтут началом совершенно
новой эпохи в истории естествознания 43.
7
На самой низкой ступени это начало открывает себя во
всеобщем стремлении к формированию, которое мы должны предпослать в качестве начала всякой организации;
ибо одна только формирующая сила, которая присуща
и мертвой материи, могла производить лишь мертвые
продукты. Самая изначальная способность материи к организации заключается, правда, в формирующих силах,
которые присущи материи как таковой, ибо без них вообще
немыслимо происхождение различимой по фигуре и сцеплению материи. Однако именно потому, что формирующая
сила господствует и в неорганической природе, в органической природе к ней должно присоединиться начало,
которое вознесет ее над первой. Возникает вопрос, как
всеобщая формирующая сила материи переходит в стремление к формированию?
В понятии стремления к формированию заключается,
что формирование происходит не слепо, т. е. посредством
сил, которые свойственны материи как таковой, но что
к необходимому, содержащемуся в этих силах, присоединяется случайное чужого влияния, которое, модифицируя
формирующие силы материи, одновременно заставляет их
производить определенный образ. В этом особом образе,
которого материя, предоставленная самой себе, не принимает, и заключено случайное каждой организации, и это
случайное в формировании, собственно, и находит свое
выражение в понятии стремления к формированию.
Сила формирования превращается, следовательно, в
178стремление к формированию, как только к мертвому действию первой присоединяется нечто случайное, т. е. мешающее влияние чуждого начала.
Это чуждое начало не может быть в свою очередь силой,
так как сила вообще есть нечто мертвое; но это мертвое,
которое заключено в одних только силах, и должно быть
здесь исключено. Таким образом, понятие жизненная сила — совершенно пустое понятие. Некий сторонник этого
начала возымел даже умную мысль рассматривать ее как
аналог силы тяжести, которая, как он говорит, ведь тоже не
может быть объяснена! Сущность жизни вообще состоит не
в силе, но в свободной игре сил, непрерывно поддерживаемой каким-либо внешним влиянием.
Необходимое в жизни — это всеобщие силы природы,
участвующие в этом процессе; случайное, поддерживающее
эту игру своим влиянием, должно быть особенным, другими словами, материальным началом.
Организация и жизнь вообще выражают не нечто само
по себе пребывающее, а только определенную форму бытия,
нечто общее, обусловленное рядом совместно действующих
причин. Следовательно, начало жизни есть только причина
определенной формы бытия, а не причина самого бытия
(ибо она вообще не может мыслиться).
Следовательно, силы, которые действуют в ж и з н и , — не
особенные силы, присущие органической природе; то, что
вводит эти силы в игру, результат которой есть жизнь,
должно быть особенным началом, которое как бы изымает
органическую природу из сферы всеобщих сил природы
и перемещает то, что было бы мертвым продуктом формирующих сил, в высшую сферу, сферу жизни.
Только так происхождение всякой организации являет
себя в качестве случайного, каким оно и должно быть в соответствии с понятием организации; ибо природа не должна производить ее необходимым образом; там, где она
возникает, природа действовала свободно; лишь постольку,
поскольку организация есть продукт природы в ее свободе
(свободной игры природы), она может вызывать идеи
целесообразности, и лишь в той мере, в какой она вызывает эти идеи, она есть организация.
Упомянутое начало, будучи причиной жизни, не может
быть ее продуктом. Следовательно, оно должно находиться
в непосредственной связи с первыми органами жизни. Оно
должно быть распространено повсюду, хотя действует он
лишь там, где находит определенную рецептивность. Так,
причина магнетизма существует повсюду, но действует
179только на некоторые тела. Поток магнетизма обнаруживает
незаметную иглу и в открытом, вольном море, и в закрытом
помещении, и там, где он ее находит, он придает ей направленность к полюсу. Так и поток жизни, откуда бы он
ни пришел, находит восприимчивые к нему органы и придает им там, где он их находит, жизненную деятельность.
Это начало ограничено в своих действиях только рецептивностью вещества, с которым оно себя отождествило,
и в зависимости от различия этой рецептивности должны
были возникать различные организации. Именно поэтому
