Что не только существует независимо от нас мир
вещей, но и, более того, наши представления настолько
с этими вещами совпадают, что в вещах нет ничего сверх
того, что существует в наших представлениях о них. Принудительный характер наших объективных представлений
объясняют тем, что вещи обладают неизменной определенностью и этой определенностью вещей опосредствованно определены и наши представления. Этим первым
изначальным убеждением определена первая задача философии: объяснить, каким образом представления могут
абсолютно совпадать с совершенно независимо от них
существующими вещами. Поскольку на допущении, что
вещи именно таковы, какими мы их представляем, и что мы
в самом деле познаем вещи такими, каковы они сами по
себе, основана возможность всякого опыта (ибо что стало
бы с опытом и какова была бы, например, судьба физики
без предпосылки об абсолютной тождественности бытия
и явленности), то решение этой задачи относится к области
238теоретической философии, которой надлежит исследовать
возможность опыта.
B. Второе столь же изначальное убеждение состоит
в том, что представления, возникающие в нас без необходимости, посредством свободы, могут переходить из мира
мысли в действительный мир и обретать объективную
реальность.
Это убеждение противоположно первому. Первое гласит: предметы определены неизменно, а посредством них
и наши представления; второе гласит: предметы изменчивы, причем причиной этого изменения служат представления в нас. Согласно первому убеждению, совершается переход из действительного мира в мир представлений, или
определение представления посредством объективного,
согласно второму — переход из мира представлений в действительный мир, или определение объективного посредством (свободно возникшего) представления в нас.
Этим вторым убеждением определена вторая проблема:
каким образом объективное может быть изменено посредством того, что только мыслится, причем изменено так, что
оно полностью совпадет с мыслимым.
Так как на этой предпосылке основана возможность
всякой свободной деятельности, то решение этой задачи
относится к области практической философии.
C. Эти две проблемы вовлекают нас в противоречие.
В требует господства мысли (идеального) над чувственным
миром; однако как это возможно, если (согласно А) представление уже в самом своем возникновении рабски подчинено объективному? И наоборот, если действительный мир
есть нечто, от нас совершенно независимое, с чем (как со
своим прообразом) должно сообразоваться наше представление (согласно А), то непонятно, как действительный мир
в свою очередь может соответствовать возникающим в нас
представлениям (согласно В). Одним словом, обретая теоретическую достоверность, мы утрачиваем практическую,
обретая практическую — утрачиваем достоверность теоретическую; истина в нашем познании и реальность в нашем
волении одновременно существовать не могут.
Это противоречие должно быть разрешено, если вообще
существует философия, и решение этой проблемы или
ответ на вопрос, как можно одновременно мыслить представления сообразующимися с предметами, а предметы —
сообразующимися с представлениями, является не первой,
но высшей задачей трансцендентальной философии.
Нетрудно понять, что эта проблема не может быть
239решена ни теоретической, ни практической философией,
а только философией более высокой, которая служила бы
соединяющим звеном между ними и, не будучи ни чисто
теоретической, ни чисто практической, явилась бы той
и другой одновременно.
Понять, каким образом объективный мир сообразуется
с представлениями в нас, а представления в нас — с объективным миром, было бы невозможно, если бы между
двуми мирами, идеальным и реальным, не существовало
предустановленной гармонии. Однако сама эта предустановленная гармония была бы немыслима, если бы деятельность, посредством которой производится объективный
мир, не была изначально тождественна той, которая находит свое выражение в волении и наоборот.
В волении, безусловно, находит свое выражение продуктивная деятельность; свободное действование всегда
продуктивно, но продуктивно сознательно. Если предположить, что две этих деятельности в принципе должны быть
едины, что одна и та же деятельность в свободном действовании продуктивна сознательно, в продуцировании же
мира продуктивна бессознательно, то упомянутая
предустановленная гармония действительно существует,
и противоречие устранено.
Если предположить, что все обстоит именно таким
образом, то изначальное тождество той деятельности, которая производит мир, и той, которая находит свое выражение в волении, предстанет в продуктах первой, и эти
продукты должны будут являть собой продукты деятельности сознательной и бессознательной одновременно.
Тогда природа как целое и в своих отдельных продуктах
предстанет сознательным творением и вместе с тем продуктом самого слепого механизма; она целесообразна, не
будучи объяснима в своей целесообразности. Философия,
занимающаяся целями природы, или телеология, и есть,
следовательно, та область, где теоретическая и практическая философия объединяются.
D. До сих пор мы лишь вообще постулировали тождество бессознательной деятельности, создавшей природу,
и деятельности сознательной, выражающейся в волении, не
решая вопрос, к какой области относится принцип этой
деятельности — к природе или к нам.
Однако систему знания можно считать законченной
только в том случае, если она возвращается к своему принципу. Следовательно, трансцендентальная философия была бы завершена лишь в том случае, если бы упомянутое
240тождество — высшее решение ее проблемы — можно было
бы обнаружить в ее принципе (в Я).
Тем самым постулируется, что эта одновременно сознательная и бессознательная деятельность обнаруживается
в субъективном, в самом сознании.
Подобной деятельностью является лишь деятельность
эстетическая, и каждое произведение искусства может
быть понято только как ее продукт. Следовательно, идеальный мир искусства и реальный мир объектов суть продукты
одной и той же деятельности; сочетание двух деятельностей (сознательной и бессознательной), будучи бессознательным, создает действительный мир, сознательное — оно
создает мир эстетический.
Объективный мир есть лишь изначальная, еще не
осознанная поэзия духа; общим органоном 4 философии,
замковым камнем всего ее свода, является философия
искусства.
§ 4. Орган трансцендентальной философии
1. Единственный непосредственный объект трансцендентального рассмотрения есть субъективное ( § 2 ) ; следовательно, единственный орган философствования такого
рода есть внутреннее чувство, а объект его таков, что не
может даже, подобно объекту математики, стать объектом
внешнего созерцания. Впрочем, объект математики столь
же не существует вне знания, как объект философии. Все
бытие математики полностью основано на созерцании, она
и существует только в созерцании, но само это созерцание
внешнее. К тому же математик всегда имеет дело не непосредственно с созерцанием (конструкцией), но только
с результатом конструирования, что, конечно, может быть
изображено внешне; философ же исследует только акт
самой конструкции, абсолютно внутренний по своему характеру.
2. Более того, объекты трансцендентальной философии
вообще существуют лишь постольку, поскольку они свободно продуцируются. К этому продуцированию нельзя
принудить наподобие того, как посредством внешнего изображения математической фигуры можно принудить к ее
внутреннему созерцанию. Так же как существование математической фигуры основано на внешнем чувстве, вся
реальность философского понятия основана исключительно на внутреннем чувстве. Объект этой философии — не
что иное, как действование интеллигенции по определен-
241ным законам. Это действование может быть понято только
путем собственного непосредственного внутреннего созерцания, а оно в свою очередь возможно лишь посредством
продуцирования. Но более того, в философствовании мы
всегда являем собой не только объект, но одновременно
и субъект рассмотрения; следовательно, для понимания
философии необходимы два условия: во-первых, находиться в состоянии непрестанной внутренней деятельности,
в процессе постоянного продуцирования изначальных актов интеллигенции; во-вторых, пребывать в состоянии
постоянного рефлектирования этой деятельности — одним
словом, быть одновременно созерцаемым (производимым)
и созерцающим.
3. Посредством этой постоянной двойственности продуцирования и созерцания объектом должно стать и то, что
уже ничем больше не рефлектируется. В дальнейшем мы
докажем — здесь это н е в о з м о ж н о , — что рефлектирование
абсолютно бессознательного и необъективного возможно
лишь посредством эстетического акта воображения. Однако
уже из того, что было доказано здесь, очевидно, что философия всегда продуктивна. Следовательно, философия, подобно искусству, основывается на способности прозводить,
и различие их состоит лишь в различной направленности
производящей силы. Ибо если в искусстве она направлена
вовне, чтобы подвергнуть рефлексии бессознательное с помощью своих продуктов, то в философии она направлена
внутрь, чтобы подвергнуть его рефлексии в интеллектуальном созерцании. Следовательно, подлинное чувство, посредством которого должна постигаться философия этого
рода, есть чувство эстетическое и именно поэтому истинным органоном философии является философия искусства
(§ 3).
Из обыденной действительности нас выводят лишь два
пути — поэзия, перемещающая нас в идеальный мир, и философия, заставляющая исчезнуть перед нашим взором
реальный мир. Непонятно, почему склонность к философии
должна быть более распространена, чем склонность к поэзии, особенно среди людей того типа, которые то ли в результате перегруженности памяти (ибо ничто столь непосредственно не убивает продуктивность, как это свойство), то ли в результате мертвого умозрения, уничтожающего всякое воображение, полностью утратили орган
эстетического восприятия.
4. Нет никакой необходимости останавливаться на
таких общих местах, как чувство истины и полное отсут-
242ствие озабоченности в отношении полученных в этой связи
выводов, хотя невольно возникает вопрос, какое же убеждение может вообще еще быть священным для того, кто
ставит под сомнение наиболее достоверное (что вещи существуют вне нас). Обратимся лучше еще раз к так называемым притязаниям обыденного рассудка.
Обыденный рассудок может притязать в вопросах философии лишь на то, на что притязает всякий исследуемый
п р е д м е т , — на то, чтобы он был полностью объяснен.
Речь идет совсем не о том, чтобы доказать, будто то, что
он считает истинным, действительно является таковым,
а только о том, чтобы выявить неизбежность его иллюзий.
Притом остается в силе утверждение, что объективный мир
принадлежит к числу тех необходимых ограничений, которые делают возможным самосознание («я существую»);
обыденный рассудок должен удовлетвориться тем, что из
этого утверждения выводится необходимость и его воззрения.
Для этого необходимо не только выявить внутреннюю
побудительную причину нашей духовной деятельности,
которая раскрывает механизм неизбежности представления, но и показать, какая особенность нашей природы
с необходимостью ведет к тому, что обладающее реальностью только в нашем созерцании посредством рефлексии
превращается для нас в нечто, существующее вне нас.
Подобно тому как естествознание, одухотворяя законы
природы и превращая их в законы интеллигенции, или
присоединяя к материальному формальное (§ 1), выводит
из реализма идеализм, так трансцендентальная философия
выводит реализм из идеализма, материализуя законы интеллигенции и превращая их в законы природы, или
присоединяя к формальному материальное.ПЕРВЫЙ ГЛАВНЫЙ РАЗДЕЛ
О ПРИНЦИПЕ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОГО ИДЕАЛИЗМА
ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ
О НЕОБХОДИМОСТИ И СВОЙСТВАХ ВЫСШЕГО
ПРИНЦИПА ЗНАНИЯ
1. Мы принимаем в качестве гипотезы, что нашему
знанию вообще свойственна реальность, и задаем вопрос:
каковы условия этой реальности? Свойственна ли действительно нашему знанию реальность, будет установлено
в зависимости от того, будут ли действительно в дальнейшем выявлены те условия, которые сначала лишь дедуцируются.
Если всякое знание основано на соответствии объективного и субъективного (Введение, § 1), то все наше
знание состоит из положений, которые не непосредственно
истинны и заимствуют свою реальность из чего-то другого.
Простое сопоставление субъективного с субъективным
еще не обосновывает подлинного знания. И наоборот, подлинное знание предполагает такое соединение противоположностей, которое может быть только опосредствованным.
Следовательно, в нашем знании в качестве единственной его основы должно быть нечто всеобще опосредствующее.
2. Мы принимаем в качестве гипотезы, что в нашем
знании присутствует система, т. е. что оно являет собой
самодовлеющее и внутренне согласованное целое. Скептик
отвергнет эту предпосылку так же, как и первую; а доказать то и другое можно лишь посредством самого действования. Ибо к чему бы привело, если бы даже наше знание,
более того, вся наша природа оказались внутренне противоречивыми? Следовательно, если допустить, что наше знание есть изначальная целостность, то вновь возникает
вопрос о его условиях.
Поскольку каждая истинная система (например, система мироздания) должна иметь основу своего существования в самой себе, то и принцип системы знания, если
таковая действительно существует, должен находиться
внутри самого знания.
Этот принцип может быть только единым. Ибо всякая
истина абсолютно тождественна самой себе. В вероятности
244могут быть степени, в истине степеней нет; то, что истинно,
истинно равным образом. Однако истина всех положений
знания не может быть абсолютно