одинаковой, если они
заимствуют свою истину из различных принципов (опосредствующих звеньев); следовательно, в основе всего знания должен быть единый (опосредствующий) принцип.
4. Опосредствованно или косвенно этот принцип является принципом каждой науки, но непосредственно и прямо — только принципом науки о знании вообще, или
трансцендентальной философии.
Следовательно, задача создать науку о знании, т. е. такую науку, для которой субъективное есть первичное
и наивысшее, непосредственно приводит нас к высшему
принципу знания вообще.
Все возражения против такого абсолютно наивысшего
принципа знания пресекаются уже самим понятием трансцендентальной философии. Эти возражения возникают
лишь потому, что не принимается во внимание ограниченность первой задачи этой науки, которая с самого
начала полностью абстрагируется от всего объективного
и исходит только из субъективного.
Речь здесь вообще идет не об абсолютном принципе
бытия — в противном случае все высказанные возражения
были бы с п р а в е д л и в ы , — но об абсолютном принципе знания.
Между тем если бы не было некой абсолютной границы
знания — чего-то такого, что, даже не будучи осознано
нами, абсолютно сковывает и связывает нас в знании и в
знании даже не становится для нас объектом — именно
потому, что оно есть принцип всякого з н а н и я , — то обрести
какое бы то ни было знание, даже по самым частным вопросам, было бы невозможно.
Трансцендентальный философ не задается вопросом,
какое последнее основание нашего знания находится вне
его? Он спрашивает: что есть последнее в самом нашем
знании, за пределы чего мы выйти не можем? Он ищет
принцип знания внутри знания (следовательно, сам этот
принцип есть нечто такое, что может быть познано).
Утверждение «существует высший принцип знания»
является в отличие от утверждения «существует абсолютный принцип бытия» не положительным, а отрицательным, ограничительным утверждением, и в нем заключено
лишь следующее: есть нечто последнее, с чего начинается
всякое знание и за пределами чего знания нет.
Поскольку трансцендентальный философ (Введение,
245§ 1) всегда делает своим объектом только субъективное, то
его утверждение сводится только к тому, что субъективно,
т. е. для нас, существует некое первоначальное знание;
существует ли вообще что-либо абстрагированное от нас за
пределами этого первоначального знания, его сначала совсем не интересует, это должно быть решено впоследствии.
Таким первоначальным знанием является для нас, без
сомнения, знание о нас самих, или самосознание. Если
идеалист превращает это знание в принцип философии, то
это вполне соответствует ограниченности всей его задачи,
единственным объектом которой является субъективная
сторона знания. Что самосознание есть та опорная точка,
с которой для нас связано все, не нуждается в доказательстве. Но что это самосознание может быть лишь модификацией некоего более высокого бытия (быть может, более
высокого сознания, а то — еще более высокого и так далее
до бесконечности), одним словом, что и самосознание
может быть чем-то вообще допускающим объяснение, может быть объяснено чем-то, о чем мы ничего знать не
можем, именно потому, что самосознанием только и создается весь синтез нашего з н а н и я , — нас в качестве трансцендентальных философов не касается; ибо для нас самосознание есть не род бытия, а род знания, причем самый высокий
и полный из всех, какие нам даны.
Можно даже, идя дальше, доказать — частично это уже
было доказано выше (Введение, § 1), что, даже приняв
произвольно в качестве первичного объективное, мы никогда не выйдем за пределы самосознания. Мы либо будем
уходить в наших объяснениях в бесконечность, переходя от
обоснованного к основанию, либо будем вынуждены произвольно прервать этот ряд, полагая в качестве первичного
некое абсолютное, которое есть причина и действие самого
себя, — субъект и о б ъ е к т , — а так как это изначально возможно лишь посредством с а м о с о з н а н и я , — полагая опятьтаки в качестве первичного самосознание. Это происходит
в естествознании, для которого бытие столь же не изначально, как и для трансцендентальной философии (см. «Первый набросок системы натурфилософии», с. 5), и которое
полагает единственно реальное в абсолютное, причину
и действие самого себя, в абсолютное тождество субъективного и объективного, именуемое нами природой, а это
тождество в своей высшей потенции есть также не что иное,
как самосознание.
Догматизм, для которого изначальное есть бытие, может
вообще строить свое объяснение лишь на уходящем в беско-
246нечность регрессивном движении, ибо замкнуть этот ряд
причин и действий, который лежит в основе объяснения
догматизма, можно только посредством чего-то, что есть
одновременно причина и действие самого себя; однако тем
самым догматизм превратился бы в естествознание, которое в свою очередь, достигнув завершения, возвращается
к принципу трансцендентального идеализма. (Последовательный догматизм существует лишь в виде спинозизма;
однако в виде реальной системы спинозизм также может
существовать лишь в качестве естествознания, последний
результат которого оказывается принципом трансцендентальной философии.)
Из всего этого очевидно, что самосознание охватывает
весь, даже уходящий в бесконечность горизонт нашего
знания и в любом направлении остается наивысшим. Однако для нашей цели эти далеко идущие соображения излишни; нам надлежит подвергнуть рефлексии лишь смысл
нашей первой задачи. Каждый, безусловно, сочтет понятным и очевидным следующий ход мыслей.
Прежде всего мне необходимо внести в само мое знание
систему и внутри самого знания найти то, что определяет
всякое частное знание. Не вызывает, однако, сомнения, что
то, чем в моем знании все определяется, есть мое знание
о самом себе. Поскольку я стремлюсь к обоснованию моего
знания только в нем самом, то я не ставлю вопрос о последнем основании этого первого знания (самосознания);
если это основание существует, оно необходимым образом
должно находиться вне пределов знания. Самосознание —
источник света всей системы знания, но светит он только
вперед, не назад. Даже если допустить, что самосознание
являет собой лишь модификацию независимого от него
бытия, что, впрочем, объяснить ни одна философия не
может, то в данной связи для меня самосознание не род
бытия, а род знания, и здесь я рассматриваю его лишь
в этом его качестве. Вследствие ограниченности моей задачи, которая в бесконечном движении назад замыкает меня
в сфере знания, самосознание становится для меня чем-то
самостоятельным, абсолютным п р и н ц и п о м , — не всякого
бытия, но всякого знания, ибо всякое (а не только мое)
знание должно исходить из самосознания. Еще ни один
догматик не доказал, что знание вообще, и особенно это
первоначальное знание, зависит от некоего независимого от
него существования. В настоящий момент остается одинаково возможным как то, что все существование есть лишь
модификация знания, так и то, что все знание — лишь
247модификация существования. Но если мы полностью аб
страгируемся от этого, то для нашей науки — совершенно
независимо от того, являет ли собой существование необходимую основу, а знание лишь его а к ц и д е н ц и ю , — знание
становится самостоятельным именно потому, что мы рассматриваем его только таким, как оно обосновано в самом
себе, т. е. постольку, поскольку оно лишь субъективно.
Пусть вопрос, абсолютно ли оно самостоятельно, остается неразрешенным до той поры, пока наука сама не
придет к решению, может ли что-либо мыслиться, не будучи выведено из самого этого знания.
Против поставленной нами задачи или, вернее, против
определения этой задачи догматик не может ничего возразить уже по одному тому, что я вправе совершенно произвольно ограничивать свою задачу, но не распространять
ее произвольно на то, что, как заранее ясно, никогда не
может попасть в сферу моего знания, подобно последнему
основанию знания, находящемуся вне знания. Единственно
возможное возражение могло бы заключаться в том, что
определенная таким образом задача не есть задача философии и что решение ее не относится к области философии.
Однако что есть философия — вопрос до сих пор не
решенный, и ответ на него может дать лишь результат,
достигнутый самой философией. Что философия и есть
решение поставленной нами задачи, может быть доказано
лишь делом, тем, что вместе с решением этой задачи будут
решены все те проблемы, которые испокон веку пытались
разрешить философы.
Мы утверждаем с таким же правом, с каким догматик
утверждает обратное, что все понимаемое до сих пор под
философией возможно лишь как наука о знании и что
объект ее есть не бытие, а знание; следовательно, принципом ее может быть также не принцип бытия, а только
принцип знания. Удастся ли нам перейти от знания к бытию, вывести все объективное из знания, принятого в качестве самостоятельного сначала лишь для непосредственных
целей нашей науки, и тем самым возвысить его до абсолютной самостоятельности, удастся ли нам все это в большей степени, чем догматику его противоположная попытка — вывести знание из бытия, принятого в качестве
самостоятельного, — об этом можно будет судить в дальнейшем.
5. Первой задачей нашей науки, которая состоит в попытке установить, можно ли найти переход от знания как
такового (поскольку оно есть акт) к объективному в нем
248(что уже не акт, а бытие, пребывание), уже этой задачей
знание полагается как самостоятельное; возразить что-либо
против самой этой задачи до проведения эксперимента
невозможно.
Следовательно, самой этой задачей уже полагается, что
знание обладает абсолютным принципом в самом себе,
и этот находящийся внутри самого знания принцип должен
быть одновременно и принципом трансцендентальной философии как науки.
(Однако каждая наука является целокупностью положений в определенной форме. Поэтому, для того чтобы этот
принцип мог обосновать всю систему науки, он должен
определять не только содержание, но и форму этой науки.
Общепризнанно, что философии присуща определенная
форма, которую называют систематической. Принять эту
форму в качестве предпосылки без ее предварительного
выведения допустимо в науках, которые исходят из наличия науки о науке, но не в самой этой науке, предметом
которой и является возможность такой формы.
Что такое научная форма вообще и каково ее происхождение? Этот ответ должен быть дан для всех других
наук наукоучением. Но ведь наукоучение и само является
наукой, следовательно, потребуется наукоучение наукоучения, но оно также будет наукой — и так далее до бесконечности. Спрашивается, как же объяснить возникновение
этого порочного круга, который явно не допускает какого
бы то ни было решения.
Наличие этого неизбежного для науки круга может
быть объяснено только в том случае, если он изначально
коренится в самом знании (в объекте науки), причем таким
образом, что изначальное содержание знания предполагает
его изначальную форму и, наоборот, изначальная форма
знания предполагает его изначальное содержание и оба
обусловлены друг другом. Для этого в самой интеллигенции должна быть найдена точка, в которой посредством
одного и того же неделимого акта изначального знания
одновременно возникают содержание и форма. Задача найти такую точку тождественна задаче найти принцип всякого знания.
Следовательно, принцип философии должен быть таков,
чтобы в нем содержание обусловливалось формой, а форма — содержанием и чтобы не одно предполагало другое,
а оба предполагали друг друга. Против первого принципа
философии в числе прочего выдвигалась и следующая
аргументация. Принцип философии должен быть выражен
249в некоем основоположении: это основоположение, вне всякого сомнения, должно быть не только формальным, но
и материальным. Каждое положение независимо от его
содержания подчинено законам логики. Следовательно,
каждое материальное основоположение в силу одного того,
что оно является таковым, предполагает высшие основоположения, основоположения логики. Эта аргументация как
будто безупречна, однако попробуем повести ее в обратном
направлении. Представим себе в качестве наивысшего какое-либо формальное положение, например А = А. Логический характер в нем носит