Я.
Если Я всегда ощущает лишь свою снятую деятельность, то ощущаемое не есть нечто отличное от Я; Я ощущает только само себя, что в обычном философском словоупотреблении находит свое выражение уже в том, что
ощущаемое называется чем-то только субъективным.
Дополнения
1. В соответствии с произведенной нами дедукцией
возможность ощущения основана:
a) на нарушенном равновесии двух деятелыюстей;
следовательно, в ощущении Я уже не может созерцать себя
как субъект-объект, но только как простой ограниченный
объект; таким образом, ощущение есть лишь это самосозерцание в ограниченности;
b) на бесконечном стремлении идеального Я созерцать
себя в Я реальном. Это возможно только посредством того,
что являет собой общее для идеальной (Я теперь — только
эта деятельность) и реальной деятельностей, т. е. посредством положительного в реальной деятельности; противоположное же произойдет посредством отрицательного в
ней. Следовательно, Я сможет и это отрицательное лишь
обнаружить (finden), т. е. лишь ощутить (empfinden) в себе.
2. Реальность ощущения основана на том, что Я не
созерцает ощущаемое как положенное им самим. Оно
ощущаемо лишь постольку, поскольку Я созерцает его
в качестве не положенного им. Таким образом, то, что
отрицательное положено самим Я, можем видеть мы, но
наш объект, Я, не может этого видеть по той простой причине, что созерцать и ограничивать для Я — одно и то
289же. Я (объективно) ограничивается тем, что оно себя
(субъективно) созерцает; однако Я не может одновременно
созерцать себя как объект и созерцать себя созерцающим,
а следовательно, не может и созерцать себя ограничивающим. На этой невозможности одновременно становиться
в изначальном акте самосознания для себя объектом и созерцать себя становящимся для себя объектом основана
реальность всякого ощущения.
Заблуждение, согласно которому ограниченность есть
нечто абсолютно чуждое Я и может быть объяснена только
воздействием некоего не-Я, возникает, следовательно,
лишь потому, что акт, посредством которого Я становится
ограниченным, не есть тот акт, посредством которого оно
созерцает себя ограниченным; правда, они различаются не
по в р е м е н и , — ибо в Я все то, что мы представляем последовательно, дано одновременно, — а по своему характеру.
Акт, посредством которого Я ограничивает самого себя,
есть не что иное, как акт самосознания; на нем в качестве
основания для объяснения всякой ограниченности мы должны остановиться уже потому, что совершенно непонятно, как аффекция вообще может превратиться в представление или знание. Даже если допустить, что какойлибо объект воздействует на Я как на объект, то подобная
аффекция могла бы создать только нечто однородное,
т. е. также лишь объективную определенность. Ибо закон
причинности распространяется только на однородные вещи
(вещи одного и того же мира) и не переходит из одного
мира в другой. Таким образом, превращение изначального
бытия в знание было бы постижимо лишь в том случае, если
бы можно было показать, что и само представление есть род
бытия; впрочем, это и является объяснением, предлагаемым материализмом, системой, которую охотно принял бы
каждый философ, если бы она действительно давала то, что
обещает. Однако в том виде, в каком материализм существует до сих пор, он совершенно непонятен, а когда он
становится понятным, он по существу уже ничем не отличается от трансцендентального идеализма. Объяснять
мышление как материальное явление можно, лишь превращая материю в призрак, в простую модификацию интеллигенции, общими функциями которой являются мышление
и материя. Но этим материализм сам возвращает нас
к духовному как к изначальному. Правда, не может быть
и речи о том, чтобы объяснять бытие из знания таким образом, будто бытие есть результат действия знания; между
тем и другим вообще не может быть причинной связи, и они
290вообще никогда бы не встретились, не будь они изначально
едины в Я. Бытие (материя), рассматриваемое как продуктивность, есть знание; знание, рассматриваемое как
продукт, есть бытие. Если знание вообще продуктивно, оно
должно быть таковым целиком и полностью, а не частично;
в знание ничто не может привходить извне, ибо все сущее
тождественно знанию и вне знания нет ничего. Если один
фактор представления находится в Я, то и другой должен
находиться в нем, так как в объекте они нераздельны.
Предположим, например, что только вещественность принадлежит вещам, тогда эта вещественность до того момента, когда она достигает Я, или во всяком случае на
стадии перехода от вещи к представлению должна быть
бесформенной, что, конечно, немыслимо.
Но если изначальная ограниченность положена самим
Я, то каким образом оно ее ощущает, т. е. видит в ней нечто
себе противоположное? Вся реальность познания связана
с ощущением, поэтому философия, неспособная объяснить
ощущение, уже тем самым несостоятельна. Ибо истина
всего познания, без сомнения, основана на чувстве принуждения, ее сопровождающем. Бытие (объективность)
всегда выражает лишь ограниченность созерцающей или
производящей деятельности. Утверждение «в этой части
пространства есть куб» означает лишь то, что в этой части
пространства действие моего созерцания может проявиться
только в форме куба. Следовательно, основу всей реальности познания составляет независимая от созерцания основа
ограниченности. Система, устраняющая эту основу, была
бы догматическим трансцендентальным идеализмом. Против трансцендентального идеализма подчас выдвигаются
доводы, которые были бы убедительны, будь они направлена против догматического трансцендентального идеализма, — непонятно только, к чему опровергать то, что никогда
не придет в голову ни одному человеку. Если же догматичен тот идеализм, который утверждает, что ощущение не
может быть объяснено воздействием извне, что в представлении нет ничего даже акцидентального, что было бы
присуще вещи самой по себе, более того, что, допуская
подобное воздействие на Я, вообще невозможно мыслить
что-либо р а з у м н о е , — тогда наш идеализм действительно
догматичен. Реальность знания устранил бы только такой
идеализм, согласно которому изначальная ограниченность
возникает свободно и сознательно, тогда как трансцендентальный идеализм настолько не считает нас свободными
в этом отношении, что мог бы удовлетворить любого реали-
291ста. Трансцендентальный идеализм утверждает только, что
Я никогда не ощущает саму вещь (ибо в этот момент она
еще не существует) или что-либо переходящее из вещи в Я,
но ощущает непосредственно только самого себя, свою
собственную снятую деятельность. Этот идеализм не перестает объяснять, почему тем не менее необходимо, чтобы
эту положенную только идеальной деятельностью ограниченность мы созерцали как нечто совершенно чуждое Я.
Это объяснение дает нам положение, что акт, посредством которого Я объективно ограничивается, отличен от
акта, посредством которого Я ограничивается для самого
себя. Акт самосознания объясняет лишь ограничение объективной деятельности. Однако Я, поскольку оно идеально,
есть бесконечное самовоспроизведение (vis sui reproductive
in infinitum 9 ) ; идеальная деятельность, достигая своей
изначальной границы, ничего не знает об ограничении;
следовательно, посредством этой деятельности Я лишь
обнаруживает себя ограниченным. Основание того, что
Я обнаруживает себя в этом действии ограниченным, не
может заключаться в данном действии, оно заключается
в действии предшествующем. Следовательно, в данном
действии Я ограничено без своего участия; но то, что оно
обнаруживает себя ограниченным без своего участия, и составляет все то, что заключается в ощущении и является
условием объективности всякого знания. А то, что ограничение представляется нам чем-то от нас независимым, не
нами созданным, объясняется действием механизма ощущения, благодаря которому акт, полагающий в качестве
предпосылки сознания ограничение, сам не осознается.
3. Всякая ограниченность возникает для нас только
посредством акта самосознания. На этом положении необходимо остановиться, так как именно оно, вне всякого
сомнения, сопряжено с наибольшими трудностями в понимании нашего учения.
Изначальная необходимость осознавать самого себя,
возвращаться к самому себе уже есть ограничение, но
это — ограничение целиком и полностью.
Ограниченность не возникает заново для каждого отдельного представления; она раз и навсегда полагается
синтезом, содержащимся в самосознании. Я постоянно
пребывает внутри этой изначальной ограниченности и никогда не выходит из нее; в отдельных представлениях Я эта
ограниченность лишь различным образом развертывается.
Трудности, обнаруживаемые в нашем учении, объясняются большей частью неспособностью различать ограни-
292ченность изначальную и ограниченность дедуцированную.
Изначальная ограниченность, присущая нам, как и всем
разумным существам, состоит в том, что мы вообще конечны. Это свойство отделяет нас не от других разумных
существ, а от бесконечности. Однако всякая ограниченность должна быть определенной; невозможно допустить
мысль, что возникает ограниченность вообще, так чтобы
одновременно не возникла и определенная ограниченность.
Следовательно, определенная ограниченность должна возникать вместе с ограниченностью вообще в одном и том же
акте. Акт самосознания есть единый абсолютный синтез,
в этом едином акте одновременно возникают все предпосылки сознания, следовательно, и определенная ограниченность, которая наряду с ограниченностью вообще есть
предпосылка сознания.
То, что Я вообще ограничено, непосредственно следует
из бесконечного стремления Я становиться для себя объектом; тем самым ограниченность вообще объяснима, но
ограниченность вообще совершенно не связана с определенной ограниченностью, и тем не менее обе они возникают
в одном и том же акте. Оба этих обстоятельства — что
определенная ограниченность не может быть определена
ограниченностью вообще и что она тем не менее возникает
одновременно и в едином акте с нею — и делают определенную ограниченность непонятной и непостижимой в философии. Правда, столь же несомненно, как то, что я вообще ограничен, я должен быть ограничен определенным
образом, и эта определенность должна уходить в бесконечность; эта уходящая в бесконечность определенность
и создает всю мою индивидуальность. Следовательно, необъяснимым является не самый факт того, что я определенным образом ограничен, а способ этого ограничения.
Так, можно, например, вывести в общей форме, что я принадлежу к определенному типу интеллигенции, но не то,
что я принадлежу именно к этому типу; можно вывести, что
я занимаю там определенное место, но не то, что я занимаю
именно это место. Так, можно с необходимостью вывести,
что вообще существует система наших представлений, но
не то, что мы ограничены этой сферой представлений.
Правда, если мы заранее принимаем в качестве предпосылки определенную ограниченность, из нее можно вывести ограниченность определенных представлений; однако тогда определенная ограниченность есть лишь то, в чем
мы объединяем ограниченность всех отдельных представлений, и, следовательно, может быть в свою очередь
293выведена из них. Так, например, приняв в качестве предпосылки, что эта определенная часть универсума, а в ней это
определенное небесное тело составляет непосредственную
сферу нашего внешнего созерцания, можно вывести, что
в этой определенной ограниченности необходимы эти определенные созерцания. И если бы мы могли провести
сравнение внутри всей нашей планетной системы, мы, без
сомнения, могли бы установить, почему наша Земля состоит именно из этих, а не из других веществ, почему ей
свойственны именно эти, а не иные явления, почему, следовательно, когда мы принимаем в качестве предпосылки
именно эту сферу созерцаний, в ряду наших созерцаний
встречаются именно эти, а не другие созерцания. После
того как мы посредством всего синтеза нашего сознания
переместились в эту сферу, в ней уже не может быть ничего, что бы ему противоречило и не было бы необходимо. Это
проистекает из изначальной последовательности нашего
духа, которая столь велика, что каждое явление, которое
нам встречается, предполагает эту определенную ограниченность; она настолько необходима, что, если бы ее не
было, вся система наших представлений стала бы внутренне противоречивой.
В. Задача: объяснить, как Я созерцает самого себя
ощущающим
Объяснение
Я ощущает, созерцая самого себя изначально ограниченным. Это созерцание есть деятельность, но Я не может
одновременно созерцать и созерцать себя созерцающим.
Следовательно, в действии созерцания оно не сознает никакой деятельности; поэтому в ощущении всегда мыслится не
понятие действия, а понятие страдательности. В настоящий
момент Я для самого себя — только ощущаемое. Ибо единственное, что вообще ощущается, есть его реальная ограниченная деятельность, которая, правда, становится объектом
для Я. Я есть