на одной
стороне, вещь сама по себе — на другой, и оба они суть
факторы созерцания, которое должно быть теперь выведено. Одновременно возникает вопрос, как оба они определены дедуцированным нами действием.
а) Что Я определено этим действием как чисто объективное, было только что доказано. Однако таковым оно
становится лишь в том взаимоотношении, в котором оно
теперь находится с вещью самой по себе. Ибо, будь ограничивающее еще в нем, оно было бы лишь постольку, посколь-
305ку оно себе является, тогда как теперь оно есть само по себе
и как бы независимо от самого себя, в полном соответствии
с требованием догматика, который достигает только этой
стадии.
(Речь здесь идет не о том Я, которое деятельно в этом
акте, ибо оно в своей ограниченности идеально и, наоборот,
в своей идеальности ограниченно, оно не только субъект и
не только объект, так как заключает в себе все (полное) Я;
относящееся к субъекту являет себя как вещь сама по себе,
а относящееся к объекту — как Я само по себе.)
b) Вещь определена сначала только как нечто абсолютно противоположное Я. Однако Я определено как
деятельность, следовательно, и вещь должна быть определена как деятельность, но только как противоположная
деятельности Я. Но всякое противоположение должно быть
определенным; следовательно, невозможно, чтобы вещь
была противоположна Я, не будучи одновременно ограниченной. Здесь объясняется, что означает «Я должно вновь
ограничить и пассивность» (I). Пассивность ограничивается посредством того, что ограничивается ее условие,
вещь. Ограниченность в ограниченности, которая, как мы
с самого начала видели, возникает с ограниченностью
вообще, осознается только вместе с противоположностью
Я и вещи самой по себе. Вещь определена как деятельность,
противоположная Я, и тем самым как основание ограниченности вообще, как сама ограниченная деятельность
и тем самым как основание определенной ограниченности.
Чем же ограничена вещь? Той же границей, которой ограничено и Я. В той же степени, в какой деятельно Я, недеятельна вещь, и наоборот. Только посредством этого общего
ограничения они находятся во взаимодействии. Но то, что
одна и та же граница есть граница и Я, и вещи, т. е. что
вещь ограничена лишь постольку, поскольку ограничено Я,
а Я — лишь постольку, поскольку ограничен объект, —
короче говоря, взаимоопределение в данном действии активности и пассивности в Я — видит только философ; в последующем действии это увидит и Я, однако, как того следует
ожидать, в совсем иной форме. Граница все еще остается
той же, которая изначально была положена самим Я, но
теперь она уже выступает не только как граница Я, но и как
граница вещи. Вещь обретает лишь столько реальности,
сколько было снято в самом Я его изначальной деятельностью. Однако, так же как Я представляется самому себе
ограниченным без своего содействия, представляется ему
таковой и вещь, и, связывая полученный результат с тем, от
306чего мы отправлялись, мы приходим к тому, что здесь,
следовательно, идеальная деятельность ограничивается непосредственно тем, что она переходит границу и созерцается в качестве таковой.
Из этого легко можно умозаключить, как посредством
этого действия
с) будет определена граница. Поскольку она есть
одновременно граница для Я и для вещи, ее основание не
может заключаться ни в том ни в другом; ибо если бы оно
заключалось в Я, то его активность не была бы обусловлена
пассивностью; если бы в вещи, то его пассивность не была
бы обусловлена активностью, короче говоря, действие не
было бы тем, что оно есть. Поскольку основание границы не
находится ни в Я, ни в вещи, оно не находится нигде, граница просто есть, потому что она есть, и она такова, потому
что такова. Таким образом, она должна рассматриваться
применительно к Я и применительно к вещи как совершенно случайная. Следовательно, в созерцании граница есть
то, что и для Я, и для вещи совершенно случайно; более
точное определение или объяснение здесь еще невозможно,
оно будет дано лишь в последующем изложении.
5. Парение, в результате которого Я и вещь сама по себе
остаются в качестве противоположных, не может длиться,
ибо этим противостоянием положено противоречие в самом
Я (в том, которое парит между ними). Между тем Я есть
абсолютное тождество. Следовательно, столь же несомненно, как Я = Я, непроизвольно и необходимо возникает
третья деятельность, в которой две противоположности
полагаются в некоем относительном равновесии.
Всякая деятельность Я исходит из противоречия в нем
самом. Ибо, поскольку Я есть абсолютное тождество, ему не
нужно иного Основания, определяющего к деятельности.
кроме двойственности в нем самом, и продолжение всякой
духовной деятельности зависит от длящегося действия,
т. е. постоянного возникновения в нем этого противоречия.
Противоречие выступает здесь, правда, как противоположность между Я и чем-то вне его, однако оно может быть
выведено как противоречие между идеальной и реальной
деятельностями. Для того чтобы Я созерцало (ощущало)
самого себя в изначальной ограниченности, оно должно
стремиться выйти из ограниченности. Ограниченность, необходимость, принуждение — все это чувствуется только
в противоположении неограниченной деятельности. Ведь
без воображаемого нет ничего действительного. Следовательно, самим ощущением в Я уже положено противоречие.
307Оно ограничено и одновременно стремится перейти границу.
Это противоречие не может быть снято, но не может
и оставаться. Следовательно, объединение возможно только
посредством третьей деятельности.
Эта третья деятельность есть созерцающая вообще, так
как ограничиваемым здесь мыслится идеальное Я.
Однако это созерцание есть созерцание созерцания, ибо
оно — созерцание ощущения. Ощущение уже само есть
созерцание, но созерцание в первой потенции (отсюда
и простота всех ощущений, невозможность определить их,
так как определение всегда синтетично). Выведенное же
теперь созерцание есть, следовательно, созерцание во второй потенции, или, что то же самое, продуктивное созерцание.
С. Теория продуктивного созерцания
Предварительные замечания
Декарт с позиций физика сказал: «Дайте мне материю
и движение, и я построю вам мир». Трансцендентальный
философ говорит: «Дайте мне природу, состоящую из
противоположных деятельностей, одна из которых уходит
в бесконечность, другая стремится созерцать себя в этой
бесконечности, и я создам вам из этого интеллигенцию со
всей системой ее представлений». Все другие науки предполагают интеллигенцию уже данной, философ же рассматривает ее в становлении, заставляя ее как бы возникнуть у него на глазах.
Я — только основа, на которую нанесена интеллигенция со всеми ее определениями. Этот изначальный акт
самосознания объясняет нам только, как Я ограничивается
в своей объективной деятельности, в своем изначальном
стремлении, но не объясняет, как оно ограничивается
в своей субъективной деятельности, или в знании. Лишь
продуктивное созерцание перемещает изначальную границу в идеальную деятельность и есть первый шаг Я к интеллигенции.
Необходимость продуктивного созерцания, систематически дедуцированная здесь из всего механизма Я, должна
быть непосредственно выведена вообще из понятия знания
в качестве его общего условия; ибо если всякое знание
обретает свою реальность из непосредственного познания,
то это познание присутствует лишь в созерцании, тогда как
понятия суть лишь тени реальности, отбрасываемые вос-
308производящей способностью, рассудком, который сам предполагает нечто высшее, не имеющее вне себя оригинала
и производящее посредством изначальной силы из самого
себя. Поэтому неподлинный идеализм, т. е. система, превращающая всякое знание в видимость, неизбежно ведет
к снятию всякой непосредственности в нашем познании,
хотя бы тем, что полагает вне нас независимые от наших
представлений оригиналы; напротив, система, которая
ищет происхождение вещей в деятельности духа, идеальной и реальной одновременно, именно потому, что она
является наиболее совершенным идеализмом, должна быть
и наиболее совершенным реализмом. Ибо если наиболее
совершенный реализм непосредственно познает вещи сами
по себе, то он доступен лишь той природе, которая видит
в вещах только свою собственную реальность, ограниченную собственной деятельностью. Подобная природа в качестве души вещей проникала бы в них как в свой непосредственный организм и, подобно тому как мастер наиболее
совершенно познает свое творение, изначально прозревала
бы их внутренний механизм.
Попытаемся, напротив, объяснить очевидность чувственного созерцания, исходя из гипотезы, что в нашем
созерцании есть нечто, привходящее в него посредством
толчка или впечатления. Прежде всего, посредством толчка
в представляющее существо перейдет не сам предмет,
а лишь произведенное им действие. Между тем в созерцании присутствует не просто действие предмета, а сам
предмет в своей непосредственной наличности. Можно
было бы, конечно, попытаться с помощью умозаключений
объяснить, как к впечатлению присоединяется предмет,
если бы не оказалось, что в созерцании полностью отсутствуют какие бы то ни было следы умозаключений или
опосредствовании понятиями, такими, например, как причина и действие, что перед нами предстает не продукт
силлогизма, а сам предмет. Можно было бы также попытаться объяснить присоединение предмета к ощущению
некой производящей способностью, которая приходит в
движение под действием внешнего импульса, но тогда
невозможно было бы объяснить непосредственный переход
в Я внешнего предмета, от которого исходит в п е ч а т л е н и е , —
разве что пришлось бы выводить впечатление или толчок из
некой силы, способной полностью владеть душой и как бы
проникать в ее глубины. Поэтому для догматика самое
последовательное — набросить покров таинственности на
происхождение представлений о вещах внешнего мира,
309говорить об этом как об откровении, не допускающем никаких дальнейших объяснений, или объяснять непостижимое
возникновение чего-то столь чужеродного представлению
как впечатление от внешнего объекта, посредством некой
силы, для которой, как для божества (единственного непосредственного объекта нашего познания, согласно этой
системе), и невозможное возможно.
По-видимому, догматикам даже отдаленно неведомо,
что в такой науке, как философия, предпосылки недопустимы, более того, что здесь прежде всего необходимо дедуцировать именно те понятия, которые обычно считаются
самыми обычными и укоренившимися. В таком объяснении
и обосновании, безусловно, нуждается и различение между
тем, что привходит извне, и тем, что идет изнутри. Однако
именно потому, что я это объясняю, я полагаю наличие
такой сферы сознания, где этого разъединения еще нет, где
внутренний и внешний миры еще едины. Таким образом,
совершенно несомненно, что философия, для которой непреложным законом является не оставлять ничего недоказанным и невыведенным, в силу простой последовательности, как бы даже не желая того, становится идеализмом.
До сих пор еще никто из догматиков не предпринял
описания или изображения того, как происходит это внешнее воздействие, хотя, казалось бы, мы вправе этого
ожидать от теории, от которой зависит не более и не менее
как вся реальность знания. Разве что отнести к этому то
постепенное возвышение материи до духовности, совершая
которое забывают лишь об одном — что дух вечно остается
островом и достигнуть его, отправляясь от материи, можно,
какой бы путь мы ни избрали, только прыжком.
Нельзя бесконечно отклонять подобные требования,
ссылаясь на якобы абсолютную непостижимость этого механизма, так как стремление понять его все время возрождается, и существует философия, которая декларирует,
что ничего не оставляет недоказанным, притязая на то, что
действительно открыла действие этого механизма; несостоятельным подобное утверждение можно было бы считать
лишь в том случае, если бы в самих объяснениях этой
философии что-либо действительно оставалось непонятным. Однако непостижимо в ней только то, что не соответствует обыденной точке зрения, отказ от которой является
первым условием всякого понимания в философии. Так,
например, тому, для кого во всей деятельности духа нет
ничего бессознательного и не существует иной области,
кроме области сознания, будет столь же непонятно, что
310интеллигенция забывает о себе в своих продуктах, как
непонятно, что художник может полностью раствориться
в своем творении. Для такого человека есть лишь деятельность в рамках принятых моральных норм, ему неведомо
продуцирование, в котором необходимость соединена со
свободой.
Что продуктивное созерцание возникает из того извечного противоречия, которое постоянно принуждает к деятельности интеллигенцию, стремящуюся только вернуться
в свое тождество, и так же связывает и сковывает ее в способе