и Я в качестве идеальной деятельности, которая,
однако, теперь есть внутреннее чувство, — на другой.
В эмпирическом сознании нет никаких следов внешнего
созерцания как акта и быть не может. Однако чрезвычайно
важно исследовать, как в нем могут сосуществовать объект
и все еще неограниченное и совершенно свободное (как,
например, в построении схем и т. п.) внутреннее чувство.
Так же как в сознании отсутствует внешнее созерцание
в качестве акта, в нем отсутствует и вещь сама по себе;
будучи вытеснена из сознания объектом чувственного восприятия, она являет собой только идеальное основание
объяснения для сознания и находится, так же как действование самой интеллигенции для интеллигенции, по ту
сторону сознания. В вещи самой по себе в качестве основы
для объяснения нуждается лишь такая философия, которая
стоит на несколько ступеней выше эмпирического сознания. Эмпиризм никогда не поднимается до этого. Введя
в философию вещь саму по себе, Кант дал во всяком случае
первый импульс к тому, чтобы поднять философию над
уровнем обыденного сознания, и хотя бы указал на то, что
338основание для встречающегося в сознании объекта не
может само также заключаться в сознании; но он не продумал до конца и тем более не объяснил, что это лежащее по
ту сторону сознания основание объяснения в конце концов — только наша собственная идеальная деятельность,
гипостазированная в виде вещи самой по себе.
II
В результате гипотетически принятого нами соотношения мы получили чувственный объект (отдельно от созерцания как акта) на одной стороне и внутреннее чувство — на другой. Оба вместе делают Я сознательно ощущающим. Ибо то, что мы называем внутренним чувством,
есть не что иное, как сознательно ощущающее в Я. В изначальном акте ощущения Я было ощущающим, не будучи
таковым для самого себя, т. е. оно было ощущающим бессознательно. Выведенный здесь акт, от которого по указанным выше причинам в Я не может остаться ничего,
кроме чувственного объекта, с одной стороны, и внутреннего чувства — с другой, показывает, что посредством продуктивного созерцания Я начинает сознавать себя ощущающим.
Следовательно, в соответствии с достаточно уже известным нам методом трансцендентальной философии задача
показать, как Я познает себя производящим, должна теперь
получить следующую формулировку: как Я становится для
себя объектом в качестве сознающего себя ощущающим?
Или, поскольку сознание себя ощущающим и внутреннее
чувство — одно и то же, как Я становится для себя объектом и в качестве внутреннего чувства?
Таким образом, объектом всего последующего исследования будет выведенный нами выше (1) акт соотнесения;
этот акт мы попытаемся объяснить.
Легко согласиться со следующим: Я может различить
себя в качестве сознающего себя ощущающим лишь в том
случае, если оно противополагает объект в качестве только
созерцаемого, тем самым бессознательного, самому себе
в качестве сознающего (сознающего себя ощущающим).
Однако с трансцендентальной точки зрения объект —
не что иное, как само внешнее или продуктивное созерцание. Я только не может осознать это созерцание как
таковое. Следовательно, объект должен быть так же противоположен внутреннему чувству, как внутреннему чувству
было противоположно внешнее чувство. Но противополо-
339жение двух созерцаний, внутреннего и внешнего, единственно и составляло находящуюся между ними границу.
Следовательно, объект лишь тогда есть объект, когда он
ограничен той же границей, которой были разделены внутреннее и внешнее чувства и которая теперь уже служит не
границей между внутренним и внешним чувствами, а границей между сознающим себя ощущающим Я и совершенно бессознательным объектом.
Следовательно, Я не может противополагать себе объект, не признавая границу в качестве границы. Как же
была определена граница? В качестве случайной во всех
отношениях, случайной как для вещи, так и для Я. Но
в какой степени она вообще граница для Я? Она — граница
не деятельности, а страдательности в Я, разумеется, в реальном и объективном Я. Пассивность Я ограничивалась
именно тем, что ее основание полагалось в вещь саму по
себе, которая сама была необходимым образом ограничена.
Однако то, что служит границей для вещи самой по себе
(идеальная деятельность), есть граница пассивности реального Я, а не его активности, ибо активность Я уже
ограничена вещью самой по себе.
Тем самым получен ответ на вопрос, что есть граница
для вещи. Я и вещь противоположны друг другу таким
образом, что то, что составляет пассивность в одном, есть
активность в другом. Следовательно, если граница есть
граница пассивности в Я, она необходимо будет границей
активности вещи, и лишь постольку она есть их общая
граница.
Следовательно, граница может быть признана в качестве таковой лишь в том случае, если она признается
границей активности вещи. Спрашивается, как это мыслимо?
Границей должна быть ограничена активность вещи,
причем граница должна быть случайной не только для Я,
но в равной степени и для вещи. Если она для вещи случайна, то вещь должна быть изначально и сама по себе безграничной деятельностью. Таким образом, то, что активность
вещи ограничивается, не может быть объяснено из нее
самой и для объяснения этого необходимо основание вне ее.
Где искать это основание? В Я? На данной стадии такое
объяснение уже невозможно. Того, что Я все-таки бессознательно служит причиной этого ограничения вещи (идеальной деятельности), а тем самым своей собственной пассивности, т. е., как мы вскоре увидим, своего особого ограничения, само Я знать не может. Следовательно, основание того,
340что; активность вещи, а тем самым косвенным образом
и пассивность Я, ограничена, само Я может искать только
в том, что теперь полностью находится вне сознания, но тем
не менее вторгается в данный момент сознания. Следовательно, столь же несомненно, как Я должно признать
границу в качестве таковой, оно должно перейти границу
и искать ее основание в том, что теперь уже не находится
в сознании. Это неизвестное, которое мы обозначим Л,
находится необходимо по ту сторону продуцирования данного объекта, который мы обозначим В. Следовательно,
когда Я производило В, А уже должно было быть. В настоящий момент сознания в нем поэтому уже ничего изменить
нельзя, оно как бы вышло из ведения Я, так как находится
вне его теперешнего действования и определено для Я без
изменений. Если положено А, то и В должно быть положено именно так, а не иначе. Ибо в А содержится основание
его определенного ограничения.
Однако Я теперь уже не сознает, что основанием
ограничения В служит А. Следовательно, хотя определенность ограничения В оказывается для Я случайной,
поскольку оно не сознает его основания, для нас, поскольку
мы об этом знаем, данное ограничение необходимо.
Для большей ясности еще следующее замечание. Основание того, что В есть именно это определенное, заключается, как мы допустили, в некоем А, которое теперь находится совершенно вне сознания. Однако основание того, что
А есть именно это определенное, заключается, быть может,
в свою очередь в чем-то другом, находящемся еще дальше,
и так далее, пожалуй, до бесконечности, если мы не обнаружим общее основание, определяющее весь ряд. Это общее
основание не может быть ничем иным, кроме того, что мы
с самого начала назвали ограниченностью в ограниченности; здесь оно еще не выведено полностью, но основание
его, насколько можно уже теперь установить, покоится
единственно на упомянутой общей границе между идеальной и реальной деятельностями.
Для того чтобы Я признало границу между собой
и объектом случайной, оно должно признать, что граница
обусловлена чем-то находящимся полностью вне данного
момента. Следовательно, оно чувствует себя отбрасываемым к моменту, осознать который оно не может. Я чувствует себя отбрасываемым назад, так как действительно
вернуться оно не может. Таким образом в Я возникает
состояние неспособности, состояние принуждения. То, что
содержит основание определенной ограниченности В, уже
341есть в наличии реально и независимо от Я. Следовательно,
применительно к А в Я будет происходить только идеальное продуцирование или репродуцирование. Но всякое
репродуцирование свободно, поскольку оно является совершенно идеальной деятельностью. Правда, А должно
быть определено именно таким образом, чтобы оно содержало основание определенного ограничения В; значит,
в репродуцировании А Я будет хотя и не материально, но
формально свободным. Напротив, в продуцировании В оно
не было свободно ни материально, ни формально, ибо, после
того как А уже было, Я должно было произвести В определенным в качестве именно такого и не могло создать вместо
этого ничего другого. Итак, Я здесь в одном и том же действии одновременно формально свободно и формально
принужденно. Одно обусловлено другим. Я могло бы не
чувствовать себя принужденным по отношению к В, если
бы оно могло не возвращаться к более раннему моменту,
когда В еще не было, когда оно по отношению к В еще
чувствовало себя свободным. Но и наоборот, оно не чувствовало бы, что отбрасывается назад, если бы не чувствовало
себя в настоящий момент принужденным.
Коротко говоря, состояние Я в настоящий момент
таково. Оно чувствует себя отбрасываемым назад к некоему
моменту сознания, вернуться к которому оно не может.
Общая граница между Я и объектом, основание второго
ограничения, составляет границу между настоящим и прошедшим моментами. Чувство этой отбрасываемости назад
к моменту, к которому реально вернуться невозможно, есть
чувство настоящего. Следовательно, уже в первый момент
своего сознания Я находит себя в настоящем. Ибо оно не
может противополагать себе объект, не чувствуя себя
ограниченным и как бы стянутым в одну точку. Это чувство
и есть то, что определяют как самочувствие. С него начинается всякое сознание, и посредством него Я впервые
противополагает себя объекту.
В самочувствии внутреннее чувство, т. е. ощущение,
связанное с сознанием, становится само для себя объектом.
Именно поэтому оно совершенно отлично от ощущения,
в котором необходимо присутствует нечто отличное от
Я. В предшествующем акте Я было внутренним чувством,
не будучи таковым для самого себя.
Каким же образом, однако, Я становится для себя
объектом в качестве внутреннего чувства? Единственно
посредством того, что для него возникает время (не как
внешне созерцаемое, но только как точка, как граница).
342Когда Я противополагает себе объект, у него возникает
самочувствие, т. е. оно становится для себя объектом в качестве чистой интенсивности, в качестве деятельности,
которая может распространиться лишь в одном измерении,
но теперь стянута в одну точку; именно эта деятельность,
способная распространиться только в одном измерении,
и есть, если она становится для самой себя объектом, время.
Время не есть нечто, протекающее независимо от Я, но само
Я есть время, мыслимое в деятельности.
Поскольку Я в этом же акте противополагает себе
объект, то объект должен представляться ему как отрицание всякой интенсивности, т. е. как чистая экстенсивность.
Следовательно, Я не может противополагать себе объект так, чтобы в нем внутреннее и внешнее созерцания не
только разъединялись, но и становились объектом в качестве таковых.
Созерцание, посредством которого внутреннее чувство
становится для себя объектом, есть время (здесь речь идет
о чистом времени, т. е. о времени в его полной независимости от пространства), а созерцание, посредством которого
внешнее чувство становится для себя объектом, есть пространство. Следовательно, Я не может противополагать
себе объект так, чтобы для него, с одной стороны, посредством времени стало объектом внутреннее чувство, с другой — посредством пространства внешнее чувство.
III
В первой конструкции объекта одновременно участвовали внутреннее и внешнее чувства. Объект предстает как
чистая экстенсивность только в том случае, когда объектом
для Я становится внешнее чувство, ибо Я и есть внутреннее
чувство, для которого внешнее чувство становится объектом, следовательно, они уже не могут быть объединены,
как это было в первоначальной конструкции. Таким образом, объект — не только внутреннее и не только внешнее
чувство, но внутреннее и