внешнее чувства одновременно,
так что они ограничивают друг друга.
Чтобы более точно, чем это делалось до сих пор, определить объект в качестве объединения созерцаний обоих
типов, нам надлежит более строго различить противоположные звенья синтеза.
Что же такое внутреннее чувство и что такое внешнее
чувство, мыслимые в их неограниченности?
Внутреннее чувство есть не что иное, как отброшенная
343к самой себе деятельность Я. Если мы представим себе
внутреннее чувство совершенно нe ограниченным внешним
чувством, то Я достигнет состояния наивысшего чувства
и вся его деятельность будет как бы сконцентрирована
в одной точке. Если же мы, напротив, представим себе
внешнее чувство не ограниченным внутренним, то оно
будет абсолютным отрицанием всякой интенсивности,
Я окажется полностью растворившимся, не способным ни
к какому противодействию.
Следовательно, внутреннее чувство, мыслимое в своей
неограниченности, выражается в виде точки, в виде абсолютной границы или в виде символа времени в его независимости от пространства. Ибо время, мыслимое само по
себе, есть лишь абсолютная граница; поэтому синтез времени и пространства, до сих пор еще нами не выведенный,
может быть выражен только линией или расширяющейся
точкой.
Противоположность точке, или абсолютная экстенсивность, есть отрицание всякой интенсивности, бесконечное
пространство, как бы растворившееся Я.
В самом объекте, т. е. в продуцировании, пространство
и время могут, следовательно, возникать лишь одновременно и нераздельно друг от друга. Они противоположны
именно потому, что взаимно ограничивают друг друга. Оба
они для себя одинаково бесконечны, только в противоположном смысле. Время становится конечным только посредством пространства, пространство — только посредством времени. Что одно становится конечным посредством
другого, означает: одно определяется и измеряется другим.
Поэтому изначальной мерой времени служит пространство,
которое равномерно движущееся тело проходит в определенный отрезок времени, изначальной мерой пространства — время, которое нужно равномерно движущемуся
телу, чтобы пройти определенный отрезок пространства.
Таким образом, время и пространство неразрывно связаны
друг с другом.
Однако ведь пространство — не что иное, как объективировавшееся внешнее чувство, время — не что иное, как
объективировавшееся внутреннее чувство; следовательно,
сказанное о пространстве и времени относится также к
внутреннему и внешнему чувствам. Объект — это внешнее
чувство, определенное внутренним чувством. Следовательно, экстенсивность в объекте — не просто пространственная величина, а экстенсивность, определенная интенсивностью, одним словом, то, что мы называем силой. Ибо
344интенсивность силы может быть измерена только пространством, на которое она может распространиться, не становясь равна 0. И обратно, это пространство определяется для
внутреннего чувства величиной этой силы. Значит, то, что
в объекте соответствует внутреннему чувству, есть интенсивность, что внешнему — экстенсивность. Но интенсивность и экстенсивность определены друг другом. Объект —
не что иное, как фиксированное, только настоящее время;
но время фиксируется только пространством, пространством наполненным, а наполнение пространства определяется только временной величиной, которая есть уже не
в пространстве, a extensione prior 12. Следовательно, то, что
определяет наполнение пространства, существует только во
времени, напротив, то, что фиксирует время, существует
только в пространстве. Но то в объекте, что существует
только во времени, есть именно то, посредством чего объект
сопричастен внутреннему чувству, и величина объекта для
внутреннего чувства определена только общей границей
внутреннего и внешнего чувств, границей, которая представляется совершенно случайной. Поэтому то в объекте,
что соответствует внутреннему чувству или что имеет
величину только во времени, представляется в виде чего-то
совершенно случайного, или акцидентального, напротив,
то, что в объекте соответствует внешнему чувству, или
имеет величину в пространстве, — в виде необходимого
и субстанциального.
Следовательно, так же как объект есть одновременно
экстенсивность и интенсивность, он есть одновременно
субстанция и акциденция; то и другое в нем неразрывно
связаны, и лишь посредством обеих вместе объект становится завершенным.
То, что в объекте субстанциально, обладает лишь величиной в пространстве, то, что а к ц и д е н т а л ь н о , — лишь величиной во времени. Посредством наполненного пространства
фиксируется время, посредством величины во времени
определенным образом наполняется пространство.
Если мы теперь, получив этот результат, вернемся
к вопросу, от которого мы отправлялись в данном исследовании, то получим следующее. Я должно было противополагать себе объект, чтобы признать его объектом. Но в этом
противоположении объектом для Я стали внешнее и внутреннее чувства, т. е. для нас, философствующих, оказалось
возможным различать в Я пространство и время, в объекте — субстанцию и акциденцию. Следовательно, возможность различать субстанцию и акциденцию покоилась лишь
345на том, что одной присуще только бытие во времени, а другой — только бытие в пространстве. Я вообще ограничивается во времени только в силу акцидентальности созерцания, ибо субстанция, поскольку ей присуще лишь бытие
в пространстве, обладает бытием, совершенно независимым
от времени, и предоставляет интеллигенции полную неограниченность во времени.
Поскольку тем самым, а также на основании дедуцированного выше действия Я для философа в Я стали различимы пространство и время, а в объекте — субстанция и акциденция, то в соответствии с известным нам методом
теперь возникает вопрос, как и для самого Я становятся
различимы пространство и время, а тем самым субстанция
и акциденция.
Время — это только объективировавшееся внутреннее
чувство, пространство — только объективировавшееся
внешнее чувство. Вновь стать объектом оба могут только
посредством потенцированного, т. е. продуктивного, созерцания. Оба они — созерцания Я, и могут стать опять
объектом для Я, только если они выйдут из Я. Но что означает быть вне Я? В настоящий момент Я только внутреннее
чувство. Значит, вне Я — то, что есть только для внешнего
чувства. Следовательно, пространство и время могут стать
объектом для Я только посредством продуцирования,
т. е. поскольку Я перестало производить (ибо теперь оно
только внутреннее чувство), посредством того, что Я вновь
начинает производить. Однако во всяком продуцировании
объединены в синтезе пространство и время, так же как
внутреннее и внешнее чувства. Таким образом, этим вторым продуцированием мы также ничего бы не выиграли
и оказались бы на том же месте, на котором были при первом, если бы это второе продуцирование не было противоположно первому и тем самым непосредственно благодаря
своему противоположению первому не стало объектом для
Я. Но мыслить, что второе продуцирование противоположно первому, можно только в том случае, если первое
ограничивает второе. Следовательно, основание того, что
Я вообще продолжает производить, никоим образом не
может заключаться в первом продуцировании, так как оно
лишь ограничивает второе и заранее предполагает наличие
того, что должно быть ограничено, или материального
в ограничении; основание продолжающегося продуцирования Я должно заключаться в собственной бесконечности Я.
Таким образом, в первом продуцировании не может
заключаться основание того, что Я вообще переходит от
346данного продуцирования к следующему, но лишь основание того, что следующий объект производится с этим
определенным ограничением. Одним словом, первым продуцированием может быть определено только акцидентальное во втором. Обозначим первое продуцирование В, второе
С. Если в В содержится только основание акцидентального
в С, то и определить это акцидентальное в С может только
акцидентальное в В. Ибо то, что С ограничивается посредством В этим определенным образом, возможно лишь
потому, что В само ограничено определенным образом,
т. е. посредством того, что в нем самом акцидентально.
Для облегчения исследования и для того чтобы сразу же
стало ясно, какую цель оно преследует, укажем, что мы
подходим к дедукции причинности. Поскольку на этой
стадии легче, чем на некоторых других, постигнуть, как
в трансцендентальном идеализме дедуцируются категории,
мы считаем возможным предпослать этому разделу общие
соображения о нашем методе.
Мы дедуцируем отношение причинности как необходимое условие, при котором Я только и может признать
наличный объект в качестве объекта. Если бы представление в интеллигенции было вообще неподвижным, если бы
время оставалось фиксированным, то в интеллигенции не
только не было бы многообразия представлений (это само
собой разумеется), но даже наличный в настоящем объект
не признавался бы таковым.
Последовательность в причинном отношении носит
характер необходимости. Произвольная последовательность представлений вообще изначально немыслима. Произвольность, которая связана, например, с постижением
отдельных частей целого, будь то органического целого или
произведения искусства, сама в конечном счете основана на
отношении причинности. Исходя произвольно из любой
части органического целого, я вынужден буду все время
переходить от одной к другой, а от нее к следующей, так
как в органическом целом все служит причиной и действием друг для друга. Правда, в произведении искусства дело
обстоит не так, здесь одна часть не является причиной
другой, но тем не менее в творческой мысли художника
одна другую предполагает. И так происходит повсюду,
даже там, где последовательность представлений кажется
произвольной, например в постижении отдельных частей
неорганической природы, в которой также существует
взаимодействие всех частей.
Все категории суть образы действия, посредством кото-
347рых для нас только и возникают сами объекты. Для интеллигенции нет объекта, если нет отношения причинности,
которое именно поэтому неразрывно связано с объектами.
Если высказывается суждение «Л есть причина В», то это
означает: последовательность, связывающая их, существует не только в моих мыслях, но и в самих объектах. Ни А ни
В вообще не могли бы быть, если бы они не находились
в таком соотношении. Здесь, следовательно, существует не
только последовательность вообще, но последовательность,
которая является условием самих объектов. Но что же
имеет в виду идеализм под этой противоположностью
между тем, что существует только в мыслях, и тем, что есть
в самих объектах? В идеализме утверждение «последовательность объективна» означает, что ее основание не в моем
свободном и сознательном мышлении, а в моем бессознательном продуцировании. «Основание этой последовательности находится не в нас» означает: пока эта последовательность не осуществлена, мы ее не осознаем, ее развертывание и ее осознание — одно и то же. Последовательность
должна представляться нам неразрывно связанной с явлениями, так же как эти явления — неразрывно связанными
с последовательностью. Таким образом, для опытного знания результат не меняется от того, коренится ли последовательность в вещах или вещи в последовательности. Для
обыденного рассудка существенно лишь то, что те и другие
неразрывно связаны. В самом деле, совершенно бессмысленно считать, что последовательность возникает вследствие действования интеллигенции, а объекты, напротив,
независимо от нее. Следовало бы уж по крайней мере утверждать, что то и другое, как последовательность, так и объекты, одинаково независимы от представлений.
Вернемся к нашему ходу мыслей. У нас теперь два
объекта: В и С. Но чем же было В? Субстанцией и акциденцией, неразрывно связанными друг с другом. Поскольку В — субстанция, оно есть не что иное, как само фиксированное время, ибо субстанция возникает посредством
того, что фиксируется время и наоборот. Если, следовательно, существует последовательность во времени, то сама
субстанция должна быть чем-то пребывающим во времени.
Поэтому субстанция не может ни возникать, ни исчезать.
Возникнуть она не может, так как если полагать что-либо
возникающим, то ему должен предшествовать момент,
когда его еще не было, причем этот момент сам должен быть
фиксирован, следовательно, в нем самом должно быть
нечто пребывающее. Таким образом, то, что в данный мо-
348мент возникает, есть лишь определение пребывающего, а не
само пребывающее, которое всегда одно и то же. Субстанция не может и исчезнуть, ибо, если что-либо исчезает,
должно остаться нечто пребывающее, посредством которого
фиксируется момент уничтожения. Следовательно, то, что
исчезло, было не самим пребывающим, а лишь определением пребывающего.
Таким образом, если ни один объект не может ни
создать, ни уничтожить другой объект в его субстанциальности, то предшествующий объект может определить последующий лишь в его акцидентальности и, наоборот, лишь
акцидентальность предшествующего объекта может быть
тем, посредством чего определяется акцидентальность последующего объекта.
Итак, вследствие того что