всей ее широте.
Прохождением этих четырех ступеней завершается
Я в качестве интеллигенции. Очевидно, что до этого мо-
487мента природа не отстает от Я, и ей, без сомнения, не
хватает лишь последнего, чтобы все эти созерцания обрели
для нее такое же значение, какое они имеют для Я. Что же
такое это последнее, станет ясно из дальнейшего.
Если бы Я продолжало оставаться только объективным,
то потенцирование самосозерцания могло бы продолжаться
до бесконечности, однако тем самым лишь удлинился бы
ряд возникающих в природе продуктов, но никогда не
возникло бы сознание. Сознание возможно лишь благодаря
тому, что упомянутое только объективное в Я станет объективным для самого Я. Однако основание тому не может
находиться в самом Я. Ибо Я абсолютно тождественно с тем
только объективным. Следовательно, это основание может
находиться только вне Я, которое посредством продолжающегося ограничения постепенно ограничивается до пределов интеллигенции и даже индивидуальности. Но вне
индивидуума, т. е. независимо от него, есть только сама
интеллигенция. Однако сама интеллигенция должна (в соответствии с дедуцированным механизмом) повсеместно
ограничивать себя до пределов индивидуальности. Таким
образом, искомое основание вне индивидуума может находиться только в другом индивидууме.
Абсолютно объективное может стать объектом для
самого Я только под воздействием других разумных существ. Однако в них уже должно быть заложено намерение
такого воздействия. Следовательно, свобода в природе всегда уже предполагается (природа не создает ее), и там, где
она не присутствует уже в качестве первого, она возникнуть не может. Теперь, следовательно, становится очевидным, что, хотя до этого момента природа совершенно
тождественна интеллигенции и проходит те же потенции,
что и она, все же свобода, если она существует (что она
существует, теоретически доказать невозможно), должна
предшествовать природе (natura prior).
С этого момента начинается новая последовательность
ступеней, недоступных природе и оставляющих ее позади
себя.
Абсолютно объективное, или закономерность созерцания, становится объектом для самого Я. Однако созерцание
становится объектом для созерцающего только посредством
воления. Объективное в волении есть само созерцание, или
чистая закономерность природы; субъективное — идеальная деятельность, направленная на эту закономерность
саму по себе; акт, в котором это п р о и с х о д и т , — абсолютный
акт воли.
588Абсолютный акт воли в свою очередь становится объектом для Я посредством того, что объективное в волении,
направленное вовне, становится для него объектом в качестве природного влечения; субъективное же, направленное
на закономерность саму по с е б е , — в качестве абсолютной
воли, т. е. в качестве категорического императива. Но все
это также невозможно без деятельности, стоящей над обоими. Эта деятельность есть произвол, или сознательно
свободная деятельность.
Однако если и эта сознательно свободная деятельность,
в действовании противоположная объективной, хотя она
и должна стать единой с ней, созерцается в своем изначальном тождестве с объективной деятельностью, что посредством свободы совершенно невозможно, то в результате
этого наконец возникает высшая потенция самосозерцания;
поскольку она сама уже находится вне пределов условий
сознания и, напротив, есть само создающее себя с самого
начала сознание, это созерцание должно всегда казаться
там, где оно есть, совершенно случайным, и это совершенно
случайное в высшей потенции самосозерцания есть то, что
определяется как идея гениальности.
Таковы неизменные и бесспорные для знания моменты
в истории самосознания, в опыте определяемые как беспрерывная последовательность ступеней, которую можно выявить и вести от простого вещества к организации (посредством которой бессознательно творящая природа возвращается к самой себе), а отсюда посредством разума
и произвола — к высшему единению свободы и необходимости в искусстве (посредством которого сознательно
продуктивная природа замыкается и завершается в самой
себе).БРУНО, ИЛИ О БОЖЕСТВЕННОМ И ПРИРОДНОМ
НАЧАЛЕ ВЕЩЕЙ. БЕСЕДА
А н с е л ь м о . Не повторишь ли ты нам, о Луциан, то,
что ты вчера говорил об истине и красоте, когда мы обсуждали порядок проведения мистерий?
Л у ц и а н . Мое мнение сводилось к тому, что во многих
произведениях может заключаться высшая истина, однако
признать их прекрасными все же невозможно.
А н с е л ь м о . Ты же, Александр, возразил на это, что
истина уже сама по себе удовлетворяет всем требованиям,
предъявляемым к искусству, и что только благодаря ей
произведение может быть истинно прекрасным.
А л е к с а н д р . Да, я это утверждал.
А н с е л ь м о . Не хотите ли вы возобновить нашу
беседу и решить теперь спор, оставшийся нерешенным
к моменту, когда наступило время расстаться? Ибо
счастливый случай свел нас вновь, правда, не по очевидной
договоренности, но по тайному согласию.
Л у ц и а н . Желанна каждая волна беседы, которая
вернет нас к течению нашего спора.
А л е к с а н д р . Все глубже проникают в сущность
предмета, соперничая, участники беседы; она начинается
незаметно, медленно разворачивается и, наконец, нарастая
и проникая во все более глубокие пласты, захватывает всех
ее участников, переполняя всех удовольствием.
А н с е л ь м о . Не заключались ли истоки спора в том,
к чему мы пришли в вопросе о мистериях и мифологии,
а также о взаимоотношених философов и поэтов?
Л у ц и а н . Да, так оно и было.
А н с е л ь м о . Не думаете ли вы, что лучше, отложив
этот спор, вернуться к началу нашей беседы, чтобы затем
уверенно двигаться дальше, опираясь на прочно заложенное основание?
А л е к с а н д р . Превосходно.
А н с е л ь м о . Итак, ты, Луциан, полагая, что творение,
490не будучи прекрасным, может обладать совершенством
высшей истины, по-видимому, называешь истиной нечто,
чему, быть может, мы, философы, и не дали бы подобного
наименования. Ты же, Александр, считая, что произведение может быть прекрасным только благодаря его истине,
сомневаешься в том, что существует такая точка, в которой
истина и красота, одинаково безусловные, независимые
друг от друга, друг другу не подчиненные и каждая для
себя наивысшая, настолько тождественны, что одна может
быть поставлена на место другой, а творение, выразившее
эту точку, может быть совершенно одинаковым образом
рассмотрено под углом зрения как того, так и другого
качества. Не считаете ли вы вследствие этого, что нам
прежде всего надлежит прийти к соглашению по поводу
того, что следует называть истиной и что — красотой,
чтобы не уподоблять красоте нечто, лишь подчиненное
в этом значении, или, провозгласив некую истину, которая
не есть таковая сама по себе, несравнимой с красотой, не
упустить из виду того, что действительно только и есть
истина?
Л у ц и а н. Это достойно быть содержанием и предметом беседы.
А н с е л ь м о . Если этим удовлетворен и ты, достойнейший, признавший преимущество истины перед красотой,
не заботясь о том, что лишь немногие выносят ее строгий
лик или образ эгиды, то я обращаюсь к тебе.
А л е к с а н д р . Я весьма охотно последую за тобой,
друг, чтобы проникнуть в идею истины.
А н с е л ь м о . Ставя истину превыше всего, даже красоты, друг, ты, уж конечно, не откажешься приписать ей
высшие качества и не станешь подводить под это благородное имя все, что придется, как это обычно делается.
А л е к с а н д р . Разумеется.
А н с е л ь м о . Следовательно, ты не назовешь истинным такое познание, которое обладает достоверностью
лишь в настоящем или вообще преходящей достоверностью?
А л е к с а н д р . Никоим образом.
А н с е л ь м о . На том же основании ты никогда не
сочтешь истинным такое знание, которое сложилось лишь
в результате непосредственного воздействия на тело или
непосредственно относится только к этому.
А л е к с а н д р . Это невозможно, ибо я знаю, что подобное воздействие, так же как объект, на который оно
направлено, подчинено условиям времени.
491А н с е л ь м о. По той же причине ты не назовешь
истинным познание сбивчивое, смутное, не соответствующее вещи, как она есть сама по себе?
А л е к с а н д р . Не назову, ибо такое знание всегда
только чувственно по своему характеру и опосредствовано
воздействием на тело.
А н с е л ь м о . Далее, разве назвал бы ты высоким
именем истины ту истину, которая обладает, правда, непреходящей, но подчиненной достоверностью, поскольку она
значима только для человеческого познания или вообще
любого другого, которое не есть наивысшее?
А л е к с а н д р . И такую, если она существует, не
назвал бы я истиной.
А н с е л ь м о . Ты сомневаешься в том, существует ли
таковая. Открой же нам, что ты противопоставляешь той
истине, которую мы назвали преходящей, или в чем ты
усматриваешь непреходящую достоверность?
А л е к с а н д р . Необходимым образом в той истине,
которая значима не только для отдельных вещей, а для всех
и не для некоего определенного времени, а на все времена.
А н с е л ь м о . Ты действительно полагаешь непреходящую достоверность в то, что значимо хотя и на все времена,
но все-таки во времени? Разве не очевидно, что истина,
которая значима только во времени и для временных вещей, непреходяща лишь по отношению к тому, что само не
вечно, следовательно, не абсолютно и не само по себе?
Однако ведь немыслимо, чтобы относящееся только к конечному, хотя бы и всеобщим образом, имело большую
ценность, чем само конечное, и чтобы мы могли приписать
ему нечто большее, чем относительную истину, поскольку
она появляется и исчезает вместе с конечным. Ибо кто из
людей станет отрицать, что каждому действию предшествует его причина и что эта достоверность, не будучи проверена на предметах, непосредственно несомненна лишь благодаря соотнесенности конечного познания с понятием познания? Если же это положение вне отношения к самому по
себе конечному не имеет значения, то в нем не может заключаться истина. Ибо разве ты не согласился со мной, что
обладающее достоверностью только для подчиненного способа познания нельзя считать в подлинном смысле истинным?
А л е к с а н д р . Действительно.
А н с е л ь м о . Далее, ты не станешь отрицать, что
познание конечного и временного как такового само присуще лишь конечному, а не абсолютному познанию. Но
492удовольствовался ли бы ты такой истиной, которая есть
истина лишь для познания конечных существ, а не перед
лицом бога и для высшего познания, или не направлено ли
все наше стремление на то, чтобы познать вещи такими, какими они запечатлены в том исконном уме (Уегstand), 1 отражения которого мы обнаруживаем в нашем
рассудке?
А л е к с а н д р . Трудно это отрицать.
А н с е л ь м о. Можешь ли ты вообще мыслить это
высшее познание в условиях времени?
А л е к с а н д р . Это невозможно.
А н с е л ь м о. Или даже как определенные понятия
хотя сами по себе всеобщие и бесконечные,