эти вечные понятия
вещей также единственно и абсолютно истинны, все
остальные же иллюзорны и лишь относительно истинны
и что познать вещи абсолютно истинными то же, что познать их в их вечных понятиях?
А л е к с а н д р . Действительно, мы пришли к такому
согласию.
497А н с е л ь м о . Разве мы не показали таким образом
высшее единство истины и красоты?
А л е к с а н д р . Мне нечего возразить, после того как
ты втянул меня в эту цепь умозаключений.
А н с е л ь м о . Следовательно, ты был совершенно прав,
утверждая, что произведение искусства прекрасно только
благодаря своей истине, ибо не думаю, что ты понимал под
истиной нечто худшее или менее значительное, чем истину
интеллектуальных прообразов вещей. Однако помимо этой
истины есть еще истина подчиненная и иллюзорная, которая заимствует название первой, не будучи ей равной по
существу, и состоит отчасти в сбивчивом и смутном, во
всяком случае всегда только во временном сознании. Видеть в истине такого рода, которая мирится и с несовершенным и временным в образах, с тем, что навязано им извне,
а не является живым развитием их понятия, видеть в ней
правило и норму красоты может лишь тот, кто никогда не
зрел бессмертной и святой красоты. Из подражания этой
истине возникают произведения, в которых нас удивляет
только то, с каким искусством они достигают сходства
с миром природы, не будучи, однако, способны связать его
с божественным. Об этой истине нельзя даже сказать словами Луциана, что она подчинена красоте, ибо она скорее не
имеет с не.й ничего общего. Та единственно высокая истина
не случайна для красоты, не случайна и красота для истины, подобно тому как истина, которая не есть красота, не
может быть истиной, так же и красота, которая не есть
истина, не может быть красотой; чему мы, как мне кажется,
имеем и очевидные примеры во многих известных нам
произведениях. Ибо разве мы не видим, что большинство из
них колеблется между двумя крайностями, в результате
чего одни, стремящиеся только к истине, достигают вместо
этого лишь грубого натурализма и, помышляя только об
истине, упускают из виду то, что не может быть дано никаким опытом; другие же, совершенно чуждые истине,
создают пустую и слабую видимость формы, вызывающую
восторг невежд, которые называют ее красотой.
Однако, после того как мы доказали, друзья, высшее
единство красоты и истины, мы доказали, как мне представляется, и единство философии и поэзии; ибо разве не
стремится философия к той вечной истине, которая тождественна красоте, а поэзия — к той не ведающей рождения
и смерти красоте, которая тождественна истине? Но хочешь
ли ты, дорогой, продолжить исследование этого отношения,
чтобы таким образом вернуться к тому, с чего мы начали?
498А л е к с а н д р . Конечно, хочу.
А н с е л ь м о . Следовательно, высшая красота и истина
всех вещей созерцаются в одной и той же идее.
А л е к с а н д р . К этому мы пришли.
А н с е л ь м о . Но эта идея есть идея вечного.
А л е к с а н д р . Не иначе.
А н с е л ь м о . И так же как в этой идее истина и красота едины, они необходимо должны быть едины и в произведениях, подобных этой идее.
А л е к с а н д р . Это необходимо.
А н с е л ь м о . Однако что же ты считаешь творческим
началом таких произведений?
А л е к с а н д р . Трудно сказать.
А н с е л ь м о . Ведь каждое произведение необходимым
образом конечно?
А л е к с а н д р . Разумеется.
А н с е л ь м о . Но конечное, как мы сказали, совершенно в силу того, что оно связано с бесконечным.
А л е к с а н д р . Верно.
А н с е л ь м о . Как ты полагаешь, что же может связать
конечное с бесконечным?
А л е к с а н д р . Очевидно, только то, посредством чего
оно раньше было с ним единым.
А н с е л ь м о . Следовательно, только вечное.
А л е к с а н д р . Ясно.
А н с е л ь м о . Тем самым и произведение, изображающее высшую красоту, может быть создано только вечным?
А л е к с а н д р . По-видимому.
А н с е л ь м о . Но вечным, просто рассматриваемым как
вечное, или вечным, поскольку оно непосредственно относится к созидающему индивидууму?
А л е к с а н д р . Последнее.
А н с е л ь м о . Однако, как ты полагаешь, посредством
чего вечное относится к индивидууму?
А л е к с а н д р . Я не могу на это сразу ответить.
А н с е л ь м о . Разве мы не сказали, что все вещи суть
в Боге лишь посредством их вечных понятий?
А л е к с а н д р . Конечно.
А н с е л ь м о . Тем самым вечное соотносится со всеми
вещами посредством их вечных понятий, с созидающим
индивидуумом, следовательно, посредством вечного понятия индивидуума, которое есть в Боге и столь же едино
с душой, как душа с телом.
А л е к с а н д р . Следовательно, это вечное понятие
индивидуума мы и будем рассматривать как творящее
499начало произведения, в котором выражена высшая красота.
А н с е л ь м о . Бесспорно. Но эта красота, выраженная
в произведении, и есть сама вечное?
А л е к с а н д р . Несомненно.
А н с е л ь м о . Но вечное, рассмотренное как таковое?
А л е к с а н д р . Маловероятно, так как произведение
создается вечным лишь в той мере, в какой оно есть вечное
понятие индивидуума и непосредственно соотносится с
ним.
А н с е л ь м о . Таким образом, вечное, отраженное в созданном, также предстает не само по себе, а постольку,
поскольку оно относится к единичным вещам, или поскольку оно есть понятие таких вещей.
А л е к с а н д р . Необходимо.
А н с е л ь м о . Но каких вещей, тех ли, которые связаны с вечным понятием индивидуума, или таких, которые не
связаны с ним?
А л е к с а н д р . Необходимо таких, которые связаны
с ним.
А н с е л ь м о . Не будет ли такое понятие необходимо
обладать тем большим совершенством, чем теснее с ним
связано в Боге понятие всех остальных вещей?
А л е к с а н д р . Бесспорно.
А н с е л ь м о . Не видим ли мы поэтому, что, чем
совершеннее и как бы органичнее это понятие, тем способнее созидающий изображать не самого себя, а другие
вещи, более того, тем способнее он совершенно отречься от
своей индивидуальности, и, напротив, чем несовершеннее
и единичнее это понятие, тем менее способен он, как бы ни
менялись производимые им формы, открыть что-либо, кроме самого себя?
А л е к с а н д р . Все это совершенно очевидно.
А н с е л ь м о . Но не явствует ли из этого, что созидающее начало изображает не красоту саму по себе и для себя,
а только красоту в вещах, следовательно, всегда только
конкретную красоту?
А л е к с а н д р . Очевидно.
А н с е л ь м о . Не сходно ли, однако, созидающее начало и в этом с тем, эманацией чего оно является? Ибо он,
т. е. Бог, раскрыл ли он где-нибудь в чувственном мире
красоту такой, как она есть в нем самом, и не дает ли он
скорее идеям вещей, которые пребывают в нем, собственную и независимую жизнь тем, что предоставляет им
существовать как души единичных тел? И не потому ли
каждое творение, созидающее начало которого есть вечное
500понятие индивидуума, живет двойной жизнью, независимой в самой себе и иной в созидающем начале?
А л е к с а н д р . Необходимо так.
А н с е л ь м о . Следовательно, произведение, которое не
живет в самом себе и не длится для себя независимо от того,
кто его создал, мы не будем считать произведением, душа
которого есть вечное понятие.
А л е к с а н д р . Невозможно считать его таковым.
А н с е л ь м о . Не установили ли мы, далее, что каждая
вещь в своем вечном понятии прекрасна? Тем самым, как
мы признали, созидающее начало произведения и само
созданное едины, оба они прекрасны. Следовательно, прекрасное создает прекрасное, божественное — божественное.
А л е к с а н д р . Это очевидно.
А н с е л ь м о . Поскольку прекрасное и божественное
в созидающем индивидууме непосредственно относится
только к этому индивидууму, то мыслимо ли, что тем самым
в нем содержится идея прекрасного и божественного сама
по себе и для себя, и не следует ли предположить, что она
необходимо содержится в чем-то другом, т. е. в том же, но
рассматриваемом не как непосредственное понятие индивидуума, а просто как таковое?
А л е к с а н д р . Необходимо последнее.
А н с е л ь м о . Не ясно ли, далее, что те, кто умело
создает прекрасные произведения, часто в наименьшей
степени обладают идеей красоты и истины самой по себе
и для себя именно потому, что они одержимы ею?
А л е к с а н д р . Это естественно.
А н с е л ь м о . Таким образом, если созидающий не
познает божественное, он необходимо показывает себя
скорее профаном, чем посвященным. Но, хотя он и не
познает божественное, он выражает его в силу самой своей
природы и открывает, не ведая того, тем, кто способен это
понять, сокровеннейшие тайны, единство божественной
и природной сущности и глубину той блаженнейшей природы, в которой нет противоположности; поэтому поэты
уже в глубокой древности почитались как толкователи воли
богов, как движимые и вдохновляемые их волей люди. Как
ты думаешь, не следует ли нам всякое познание, которое
открывает идеи только в вещах, а не сами по себе, называть
экзотерическим, а то, которое, напротив, открывает прообразы вещей самих по себе и для с е б я , — эзотерическим?
А л е к с а н д р . Мне представляется, что это будет
совершенно справедливо.
501А н с е л ь м о. Однако созидающий