у н о . Относительно противоположным я называю
такую противоположность, которая может перестать быть
таковой в некоем третьем и стать единством. Абсолютно
противоположным — то, о чем этого мыслить нельзя. Представь себе два противоположных по своей природе тела,
которые могут соединиться и тем самым создать нечто
т р е т ь е , — вот пример первого. Представь себе предмет и его
506отражение в зеркале — вот пример второго. Ибо можешь ли
ты представить себе нечто третье, в котором отражение
в каких бы то ни было условиях может перейти в предмет
или предмет — в отражение, и разве не потому, что одно
есть предмет, а другое — отражение, они необходимо вечно
и полностью разъединены?
Л у ц и а н. Действительно.
Б р у н о . Какого же рода противоположность должен
будешь ты полагать между единством и различием?
Л у ц и а н. Необходимо последнего рода, согласно твоему мнению, так как едиными ты допускаешь их только
в чем-то высшем.
Б р у н о . Превосходно, но это единство ты ведь полагал
как снятое. Разве ты не признавал единство замутненным
лишь постольку, поскольку оно было противоположно различию?
Л у ц и а н. Так оно и было.
Б р у н о . Но оно противоположно ему только в том
случае, если высшее единство мыслится снятым; ты, следовательно, мог мыслить оба только относительно противоположными.
Л у ц и а н. В самом деле.
Б р у н о . Будучи только относительно противоположными, они могут быть и едины только относительно
и взаимно ограничивать и ставить предел друг другу, как
два тела, о которых шла речь выше.
Л у ц и а н. Необходимо.
Б р у н о . И лишь поскольку они взаимно ограничиваются и ставят предел друг другу, будет замутнено единство,
а под этим ты, конечно, понимаешь, что на него распространяется различие.
Л у ц и а н. Совершенно верно.
Б р у н о . Следовательно, полагая единство замутненным, ты необходимо полагаешь между ними отношение
причины и действия, подобно тем, кто, философствуя,
полагает, как придется, здесь единство, там многообразие
и допускает, что единство воздействует на многообразие,
а многообразие на единство, и оба тяготеют друг к другу.
Л у ц и а н. Да сохранят меня боги от того, чтобы
серьезно предполагать нечто подобное.
Б р у н о . Следовательно, ты не можешь и серьезно
предполагать, что единство, которое мы противопоставляем
противоположности, мы необходимо полагаем замутненным.
Л у ц и а н. Конечно, нет. Но как же тогда, разве не
507следует из твоих слов, что лишь абсолютно противоположное друг другу может быть также абсолютно единым
и наоборот?
Б р у н о . Конечно, следует. Вернись к тому, о чем ты
уже думал, и скажи, можешь ли ты мыслить более полное
единство, чем единство предмета и его отражения, хотя
и совершенно невозможно, чтобы то и другое когда-либо
соединились в чем-то третьем. Поэтому ты необходимо
полагаешь их соединенными посредством некоего высшего,
в котором то, благодаря чему отражение есть отражение,
а предмет — предмет, а именно свет и тело сами вновь
едины. И если ты положишь такое предопределение и такое
устройство мира, при котором везде, где есть предмет, есть
и его отражение, а где есть отражение, есть и предмет, то
именно поэтому и на этом основании, что они нигде не
бывают вместе, они необходимо и повсюду будут вместе.
Ибо только то, что абсолютно и бесконечно противоположно
друг другу, может быть бесконечно соединено. Но то, что
бесконечно соединено, ни в чем и никогда не может разъединиться; следовательно, то, что никогда и ни в чем не
разъединено и абсолютно соединено, именно поэтому абсолютно противоположно друг другу. Ты должен, следовательно, отделить единство, и отделить его для себя, от того,
в чем единство и противоположность составляют единство,
различие же — относительно противоположить ему, чтобы
оно было им замутнено; но первое для тебя невозможно, так
как единство — ничто вне того абсолютного и вообще есть
только в нем, и все, что о нем сказано, может быть сказано
о нем только применительно к тому абсолютному. Но по
отношению к абсолютному единство не может мыслиться
как замутненное различенностью, ибо в его отношении
к абсолютному единству оно вообще различенности не
противоположно. Таким образом, здесь не что иное, как
только прозрачность; ибо что в абсолютном единстве, которое, не соединяя конечное и бесконечное, содержит их
нераздельно, нет ни мрака, ни смешения, ты сам видишь
и уже согласился с этим.
Л у ц и а н. Но уверен ли ты, что посредством того, что
ты называешь единством единства и противоположности,
ты устранил все противоположности, и как относятся
к этой противоположности другие противоположности, которые вы имеете обыкновение вводить в философию?
Б р у н о . Как могу я не быть уверен в первом, если
необходимо одно из двух: противоположности, которые
обычно усматривают, должны быть отнесены либо к тому,
508что мы называем противоположностью, либо к тому, что мы
называем единством и противоположностью. Однако, поскольку ты как будто сомневаешься в этом и чтобы я одновременно мог ответить и на твой второй вопрос, назови нам
противоположность, которую ты считаешь наивысшей.
Л у ц и а н . Такой, наивысшей противоположностью
я считаю ту, которая выражена понятиями идеального
и реального, высшее же единство, как мне кажется, должно
быть положено в единство идеального и реального оснований.
Б р у н о . Мы не можем этим удовлетвориться и вынуждены еще просить тебя сказать нам, что ты представляешь себе в качестве этого единства идеального и реального
оснований.
Л у ц и а н . Единство мышления и созерцания.
Б р у н о . Я не стану, друг мой, ни оспаривать это твое
определение, ни спрашивать, не определяешь ли ты само
это единство также как идеальное и реальное (ибо как
может быть противоположно какому-либо из двух то, что
возвышается над обоими?), ни исследовать, не есть ли то,
что ты называл созерцанием, само уже единство идеального
и реального. Всего этого мы теперь касаться не будем и обратимся к дальнейшему исследованию того, что ты сам
мыслишь под этим единством созерцания и мышления. Ибо
мне кажется, что ты хочешь этим выразить совершенно то
же, что мы называли единством противоположности и
единства, конечного и бесконечного. Так скажи мне, достойный друг, не считаешь ли ты созерцание полностью
определенным в каждом отдельном случае и не утверждал
ли ты, что определенное во всех отношениях созерцание
едино с мышлением? Ибо только таким образом я могу
мыслить как противоположность, так и единство того
и другого.
Л у ц и а н . Действительно, так оно и есть.
Б р у н о . Однако ты ведь необходимо мыслишь созерцание определенным чем-то.
Л у ц и а н . Конечно, а именно другим созерцанием, его
же — опять другим и так до бесконечности.
Б р у н о . Но как же можешь ты полагать одно созерцание определенным другим, если ты не полагаешь второе
отличным от первого, а первое — от второго, следовательно, не полагая во всей сфере созерцаний различие, при
котором каждое созерцание было бы особенным и ни одно
не было бы полностью сходным с другим?
Л у ц и а н . Может быть только так, как ты говоришь.
509Б р у н о . Представь себе, напротив, какое-нибудь понятие растения, фигуры или чего угодно и скажи, меняется
ли и определяется ли это понятие так же, как меняются
и определяются твои созерцания, если ты последовательно
рассматриваешь несколько растений или несколько фигур,
или это понятие останется неизменным и совершенно
одинаковым образом соответствующим всем этим растениям и фигурам, или неразличимым по отношению к ним
всем, какими бы различными они ни были?
Л у ц и а н. Верно последнее.
Б р у н о . Следовательно, ты определил созерцание как
необходимо подчиненное различенности, понятие же —
как неразличенное.
Л у ц и а н. Верно.
Б р у н о . Затем ты мыслил созерцание как обладающее
свойством особенного, понятие — свойством всеобщего.
Л у ц и а н. Ясно, что это так.
Б р у н о . Какую же высокую и прекрасную идею ты
высказал, говоря о единстве созерцания и мышления! Ибо
можно ли мыслить что-либо более прекрасное и совершенное, чем природа того, в чем посредством всеобщего
положено и определено и особенное, посредством понятия
положены и определены и предметы, так что в нем самом то
и другое нераздельно; как высоко ты воспарил благодаря
этой идее над конечным познанием, в котором все это существует раздельно, насколько выше еще — над мнимым
знанием самонадеянных философов, которые сначала полагают единство, потом многообразие, а затем противопоставляют их друг другу. Будем поэтому неуклонно держаться этой идеи и, не примешивая к ней ничего другого,
не отказываясь от первоначальной строгости, с которой мы
ее мыслили, положим между мышлением и созерцанием
такое единство, чтобы то, что выражается в одном, необходимо выражалось и в другом и они были едины не только
в некоем третьем, но и сами по себе и до разделения; и не
одновременно, а совершенно равным образом являли собой
качества всего другого, что вытекает из совершенства той
природы, которая сама по себе есть не одно или другое и не
оба вместе, но их единство. Но разве ты не видишь, что
в том, что мы называем единством созерцания и мышления,
содержится и единство конечного и бесконечного и, наоборот, что, следовательно, пользуясь различными выражениями, мы признали наивысшим одно и то же начало?
Л у ц и а н. Полагаю, что это, безусловно, так. Ибо
поскольку каждое понятие само по себе содержит беско-
510нечность, соответствуя как бесконечному ряду вещей, так
и каждой отдельной из них, а особенное, напротив, будучи
предметом созерцания, необходимо есть единичное и конечное, то с единством понятия и созерцания мы необходимо полагаем и единство конечного и бесконечного. Однако,
поскольку этот предмет представляется мне достойным
внимательного рассмотрения, я прошу тебя продолжить это
исследование, обратив при этом особое внимание на то,
каким способом реальное связывается с идеальным, конечное — с бесконечным.
Б р у н о . Ты справедливо утверждаешь, что данный
предмет вообще достоин рассмотрения в первую очередь;
ты был бы еще более прав, если бы сказал, что он — единственный, достойный философского рассмотрения, единственный, который представляет для него интерес. Ибо
разве не очевидно, что стремление полагать бесконечное
в конечном и конечное в бесконечном господствует во всех
философских беседах и исследованиях? Эта форма мышления вечна, как сущность того, что находит в ней свое
выражение, она не теперь возникла и никогда не исчезнет;
она, как говорит Сократ у П л а т о н а , — бессмертное, непреходящее свойство каждого исследования 5. Юноша, впервые его узнав, ощущает такую радость, будто открыл
кладезь премудрости, и, вдохновленный своей радостью,
с удовольствием берется за всякое исследование, то соединяя в единстве понятия все, что ему встречается, то вновь
разъединяя и разделяя все на множество. Эта форма — дар
богов людям, который вместе с чистейшим небесным огнем
принес на землю Прометей. При такой природе вещей,
когда