определения, а реально
в вещах лишь то, что выражено в них от единства того
и другого. А так как одно представлено в вещах первым
измерением, а другое — вторым измерением, то их единство должно найти свое наиболее совершенное выражение
посредством того, в чем первые два взаимно уничтожают
друг друга, т. е. в высоте, или глубине.
То начало, к которому вещи находятся в отношении
различия и которое связывает в них душу, или выражение
бесконечного мышления, с телом, есть тяжесть; но подчинены они ей лишь постольку, поскольку время не находится в них самих и не становится в них живым. Поскольку
это есть, они самостоятельны, живы, свободны, сами
абсолютны, как небесные тела.
531Тяжесть же (это необходимо знать заранее), беспрерывно вносящая различенность во всеобщую неразличенность, сама по себе неделима; поэтому, как бы ни делилась
чувственная вещь, тяжесть остается неделимой и сама по
себе не увеличивается и не уменьшается; далее, поскольку
по самой своей природе она есть неразличенность пространства и времени, она не может быть противоположна ни тому
ни другому и не может ни уменьшаться с увеличением
пространства (что служит выражением различенности), ни
увеличиваться с его уменьшением. Чем больше вещь обособляется от всеполноты, тем меньше в ней, в идеальном ее
рассмотрении, желания или стремления вернуться к единству всего; но тяжесть от этого не меняется и остается
в своей неподвижности равной всему.
То, что определяет вещи только для прямолинейности
и конечного понятия, есть неорганическое в них; то, что
дает им форму, или определяет их для суждения или восприятия особенного в с е о б щ и м , — органическое. То, посредством чего они выражают абсолютное единство всеобщего
и особенного, — разумное.
Поэтому то, что мы в каждой вещи требуем для ее
действительности, может быть выражено тремя ступенями,
или потенциями, и каждая вещь, таким образом, по-своему
выражает универсум.
Однако раньше мы установили, что третье в единичных
вещах есть само по себе первое; оно для себя есть высшая
чистота, неомраченная ясность, замутненная в вещах тем,
что мы до сих пор называли единством и противоположностью, что мы, однако, когда оно является живым, можем
назвать самосознанием и ощущением.
Реальным измерением является только разум, самое
непосредственное отражение вечного, абсолютное же пространство есть только по отношению к различенности.
Относительное единство и противоположность, поскольку
они, как уже было сказано, суть только определения формы, приводят чистое единство к наполнению пространства
именно тем, что замутняют его.
До сих пор я говорил преимущественно о менее совершенных вещах, имеющих бесконечное понятие вне себя,
теперь же обратись к рассмотрению более совершенных,
которых иные называют небесными телами; мы же будем
называть их животными, обладающими чувствами и рассудком. Ведь очевидно, что их время им врожденно, а бесконечное понятие придано им в качестве души, направляющей и упорядочивающей их движения.
532Отображая в том, что в них конечно, бесконечное, они
выражают идею как идею и живут не зависимой и обусловленной жизнью, как подчиненные понятию вещи, а жизнью
абсолютной и божественной.
После всего сказанного ранее тебе не будет непонятно,
как то, что в самом по себе и для себя бесконечном есть от
века, может содержаться в конечном, в неисчислимо бесконечной полноте, которая в свою очередь вновь есть единство, объединяющее силу бесчисленных вещей. По тому же
закону, по которому единое обособляется от высшего единства, оно само, будучи порождающим множества вещей,
разделяет совершенство первого единства и вдыхает в бесчисленное количество существ то, что оно само обрело
свыше.
Таким образом, все, что есть, обладает единством, из
которого оно произошло и от которого оно отделено относительным противоположением конечного и бесконечного
в нем самом, тогда как это единство в свою очередь возникло из более высокого единства, содержащего неразличенность всех вещей, находящихся в нем.
Вещь либо имеет бытие в самой себе и есть сама для
себя субстанция, что возможно только в том случае, если
конечное в ней равно бесконечному, если она может как бы
представлять даже в своей обособленности универсум; либо
вещь не есть сама для себя субстанция, тогда она постоянно
подвергается принуждению быть там, где она только и может быть, и возвращаться к тому единству, из которого она
взята.
Чистая различенность или чисто конечное в вещи есть
то, посредством чего свечение идеи вообще попадает в пространство, но это — такая часть истинной идеи, что она
равна ей, лишь будучи трижды помножена на саму себя,
а так как, далее, степень этой различенности определяет
и величину расстояния, отделяющего в пространстве вещь
от отражения ее единства, то и это единство находится
к истинному, наполняющему пространство отражению в
том же отношении, в котором чистая различенность находится к самой идее.
Расстояние же либо реально, либо только идеально;
идеально оно всегда в тех случаях, когда вещь не есть сама
для себя субстанция, так как и многообразные вещи, которые ты видишь соединенными в некое целое, как Земля,
тяготеют к ней как к единству, но каждая с известного
расстояния, которое определяет величину ее особенного
тяготения.
533Время же, живое единство, соединяется, как тебе
известно, с различенностью в тяжести, а из соединения
единства с различием возникает мера времени — движение; следовательно, вещь, не имеющая субстанции в самой
себе, необходимо движется по направлению к тому, в чем
для нее заключено бытие, но так, что время движения
равно не расстоянию (чувственному выражению различия), а квадрату расстояния; поэтому и, наоборот, если
вещь движется по направлению к тому, в чем она есть,
время уменьшается и пространство становится равным его
квадрату.
Что касается более совершенного, содержащего бытие
и жизнь в самом себе, то различенность — или то, что в нем
чисто к о н е ч н о , — не перестает по своему понятию быть
противоположным бесконечному, хотя реально и в отношении субстанции оно совершенно равно ему. Поскольку оно
идеально противоположно бесконечному, бесконечное относится к нему, как его квадрат, и постольку оно определяет для того, конечное чего оно есть, линию его расстояния
от отражения единства. Реально, однако, или в том, что
само для себя есть жизнь, конечное таким образом связано
с бесконечным, что бесконечное относится к нему уже не
как его квадрат, а как равное к совершенно ему равному.
Вместе с тем конечное может стать самому себе субстанцией лишь посредством того, что линия его удаления
становится в нем живой, живой же она становится лишь
посредством того, что различенность, или чисто конечное,
в нем становится равным бесконечному понятию, которое,
поскольку оно есть время, будучи объединено с расстоянием, превращает его линию в круговую.
Таким способом в сферы внедрено их время, им же
самим предписано их небесной природой служить своим
круговым движением символом всеполноты, которая, распространяясь во всей природе, всегда вновь возвращается
к своему единству.
Ибо то, посредством чего они обособляются и удаляются
от отражения их единства, и то, посредством чего они вбираются в бесконечное понятие, в них не разделено, как
в земных вещах, и не обособлено в виде борющихся сил,
а гармонически соединено, и, так как только они истинно
бессмертны, только они наслаждаются в обособленном
бытии блаженством универсума.
Однако в своем обращении, которое есть уничтожение
всякого противоречия и чистое единство, сама абсолютная
534самостоятельность, они вдыхают божественный покой
истинного мира и величие первых движущих сил.
Вникни же, друг, в смысл законов, который, вероятно,
открыл нам божественный ум (Verstand).
Существо самостоятельное и богоподобное не подчинено
времени, а заставляет его покориться и подчиниться ему.
Далее, полагая конечное само по себе равным бесконечному, оно смиряет властное время таким образом, что оно
становится равным истинной идее, уже умноженное не на
то, квадрат чего оно есть, а на само себя. Из этого усмирения времени возникает небесная мера времени, то движение, в котором пространство и само время полагаются как
совершенно равные величины, порождающие, будучи умножены на самих себя, это существо божественного
рода.
Мысли само обращение как нечто совершенно целое,
простое, не как составленное, а как абсолютное единство,
в котором то, посредством чего вещь есть в единстве и что
обычно называют тяжестью, и то, посредством чего вещь
есть в самой себе и что рассматривается как противоположное тяжести, суть полностью равные формы, одно
целое, одна вещь. Ибо вещь, пребывая в единстве, может
быть отдаленной от него в самой себе или, пребывая в самой
себе, быть в единстве только потому, что конечное в ней
абсолютно связано с бесконечным; но, связанные таким
образом, они никогда и никоим образом не могут отделиться друг от друга, и все то, что мы различаем в движущемся
теле, не есть то или другое, а всегда и необходимо есть само
единство конечного и бесконечного.
Следовательно, ни одна из сфер не будет ни удалена от
своего единства, ни связана с ним ничем иным, кроме
своего врожденного совершенства, которое состоит в том,
что она может превратить то, посредством чего она обособлена, в само абсолютное единство и, н а о б о р о т , — единство в то, посредством чего она обособлена.
И если бы то, что движется посредством самого себя,
могло таким совершенно одинаковым образом вобрать различенность саму по себе в неразличенность, а неразличенность в свою очередь положить в свою различенность, то
возникла бы фигура, которая есть совершеннейшее выражение разума, единства всеобщего и особенного, возникла
бы окружность.
Если бы эта форма была всеобща, те небесные животные
описывали бы в одинаковое время совершенно одинаковые
кривые, и то различие пространства и времени, которое ты
535видел в движении единичного по отношению к единству,
в падении, было бы совершенно уничтожено.
Но тогда все были бы одинаково совершенны; однако
нерожденная красота, которая в них открывается, хотела,
чтобы вообще в том, посредством чего она становится зримой, оставался след особенного и тем самым ее могли
увидеть и чувственным взором те, кто, познавая ее в особенных вещах, приходит в восхищение; взоры же нечувственные, отправляясь от этого выраженного в самой
различенности, неустранимого единства, достигали бы созерцания абсолютной красоты и ее сущности самой по себе
и для себя.
Поэтому также, открывая свой лик на небе для чувственных взоров, она желала, чтобы то абсолютное равенство, которое властвует над движением сфер, являло себя
разделенным на две точки, в каждой из которых было бы
выражено, правда, одно и то же единство различенности
и неразличенности, но в одной различенность приравнивалась бы к неразличенности, в другой — неразличенность
к различенности, следовательно, истинное единство было
бы в наличии по существу, но не по видимости.
Таким образом происходит, во-первых, то, что сферы
движутся по линиям, которые, правда, возвращаются к самим себе, подобно окружности, но движутся в отличие от
нее не вокруг одного центра, а вокруг двух разделенных
фокусов, поддерживающих друг друга в равновесии; один
из них наполняет лучезарное отражение единства, из которого они взяты, другой же выражает идею каждого, поскольку он сам для себя есть всеполнота, поскольку он
абсолютен и самостоятелен, чтобы в самом различии были
познаны единство и судьба каждого единства — пребывать
в качестве особенного существа абсолютным и в качестве
абсолютного — особенным.
Однако, поскольку различенность должна была быть
только для явления, истинно же и сама по себе она быть не
должна, эти небесные создания обучены истинно божественным искусством то умерять и задерживать свое
движение, то свободнее следовать своему врожденному
влечению, и для того, чтобы тем самым время и пространство вновь уравнивались и расстояние, которое живет лишь
благодаря