единстве с Богом; зло же должно

быть отделено от добра, чтобы навек быть низвергнуто в

небытие. Ибо конечная цель творения состоит в том, чтобы

то, что для себя не могло бы быть, было бы для себя, будучи

возвышено к существованию из тьмы как независимой от

Бога основы. Отсюда необходимость рождения и смерти.

Бог отдает идеи, которые были в нем лишены самостоятельной жизни, самости и не-сущему, чтобы, вызванные оттуда

к жизни, они вновь были бы в нем в качестве независимо

существующих *. Таким образом основа производит в своей

свободе разделение и творит суд и тем самым совершенное актуализирование Бога. Ибо зло, если оно полностью отделено от добра, уже не есть зло. Оно могло действовать только посредством добра (злоупотребляя им),

которое, не осознанное им самим, пребывало в нем. Живя,

оно пользовалось еще силами внешней природы, пытаясь

посредством них творить, и было еще косвенно причастно

благости Бога. Умирая же, оно полностью отделяется от

добра и хотя еще остается в качестве вожделения вечного

голода и жажды деятельности, но выйти из состояния

потенциальности уже не может. Поэтому его состояние

есть состояние небытия, состояние постоянного уничтожения активности или того, что стремится в нем быть активным. Следовательно, для реализации идеи конечного

всестороннего совершенства нет никакой необходимости

в обращении зла в добро (восстановлении всех вещей),

ибо зло есть зло, лишь поскольку оно выходит за пределы

потенциальности; сведенное же к небытию или к состоянию

потенциальности, оно есть то, чем всегда должно было

быть, т. е. базисом, подчиненным и в качестве такового уже

не находящимся в противоречии ни со святостью, ни с

любовью Бога. Поэтому конец откровения есть отторжение

зла от добра, объявление его полнейшей нереальностью.

Напротив, поднятое из основы добро связывается в вечное

единство с изначальным добром; рожденные из тьмы на

свет присоединяются к идеальному началу как члены его

тела, в котором это идеальное начало полностью осуществляется и есть теперь всецело личное существо. До тех

пор пока сохранялась первоначальная двойственность,

* Philosophie imd Religion. Tubingen, 1804, S. 73.

148творящее слово господствовало в основе, и этот период

творения проходит через все остальные периоды до самого

конца. Если же двойственность уничтожена разделением,

слово, или идеальное начало, подчиняет себя и ставшее с

ним единым реальное духу и дух в качестве божественного

сознания живет одинаковым образом в обоих началах; так,

в Писании говорится о Христе: ибо ему надлежит царствовать доколе низложит врагов под ноги свои 4 8. Последний

враг, который уничтожается, есть смерть (ибо смерть была

необходима только для разделения, добро должно умереть,

чтобы отделиться от зла, а зло — чтобы отделиться от

добра). Когда же все покорится Ему, тогда и сам сын покорится Покорившему все Ему, да будет Бог всё во всём 4 9.

Ибо и дух еще не есть наивысшее; он только дух или

дуновение любви. Высочайшее же — любовь. Любовь есть

то, что было до того, как были основа и существующее в

качестве разделенных, но была еще не любовью, а — как

бы нам ее определить?

Мы достигли наконец высшей точки своего исследования. Уже давно мы слышим вопрос: чему же должно служить то первое разделение между сущностью, поскольку

она есть основа, и сущностью, поскольку она существует?

Ведь либо для того и другого нет общего средоточия —

тогда мы должны признать абсолютный дуализм; либо

такое средоточие есть — тогда оба они в конечном рассмотрении вновь объединяются, и мы обретаем одну сущность для всех противоположностей, абсолютное тождество света и тьмы, добра и зла, и все те нелепые последствия,

к которым неизбежно приходит каждая система разума и

на которые давно уже указывали и применительно к данной системе.

То, что мы полагаем по первому пункту, нами уже

объяснено: до всякой основы и всего существующего,

следовательно, вообще до всякой двойственности должна

быть некая сущность; как бы можно было ее еще назвать,

если не праосновным или, скорее, безосновным (Ung¬

rund) 60? Поскольку она предшествует всем противоположностям, они не могут быть в ней ни различимыми, ни

вообще каким-либо образом наличествовать. Поэтому такая сущность не может быть определена как тождество

обоих начал, а только как их абсолютная неразличенность.

Большинство философов, достигая в своем рассмотрении

пункта, когда они вынуждены признать исчезновение всех

противоположностей, забывают, что эти противоположности действительно исчезли, и вновь связывают их в качестве

149таковых с неразличенностью, которая ведь возникла только благодаря их полному устранению. Неразличенность

не есть продукт противоположностей, они не содержатся

в ней и implicite, она — особая, свободная от всех противоположностей сущность, в которой все противоположности уничтожаются, которая есть не что иное, как именно

их небытие, и поэтому имеет только один предикат, а именно отсутствие предикатов, не будучи при этом ничто или

не-вещью. Следовательно, они либо действительно полагают неразличенность в это предшествующее всякой основе

безосновное — тогда у них нет ни добра, ни зла (что рассмотрение противоположности между добром и злом на

этой стадии вообще несостоятельно, мы пока оставляем в

стороне), и они не могут связывать с безосновным ни

одно, ни другое, ни то и другое одновременно. Либо они

полагают добро и зло, тем самым полагают двойственность

и, следовательно, уже небезосновное или неразличенность.

Для лучшего понимания последнего добавим следующее!

Реальное и идеальное, тьма и свет или как бы ни обозначать

еще оба эти начала никогда не могут быть присущи безосновному как противоположности. Но ничто не препятствует тому, чтобы они были присущи ему в качестве непротивоположностей, т. е. в обособлении и каждое для

себя, посредством чего, однако, полагается двойственность

(действительная двоичность начал). В самом безосновном

нет ничего, что могло бы воспрепятствовать этому. Ибо

именно потому, что оно относится к обоим как тотальная

неразличенность, оно безразлично по отношению к обоим.

Если бы оно было абсолютным тождеством обоих начал,

то оно могло бы быть лишь обоими одновременно, т. е. оба

должны были быть присущими ему как противоположности и тем самым вновь составить единство. Следовательно,

непосредственно из этого «ни то, ни другое», или из неразличенности, выступает двойственность (нечто совсем иное,

чем противоположность, хотя до сих пор, пока мы еще не

достигли этой стадии исследования, мы пользовались тем

и другим в равном значении), и без неразличенности,

т. е. безосновного, не было бы двоичности начал. Следовательно, она не только не снимает различие, как считали

многие, но полагает и подтверждает его. Различение между

основой и существующим было, таким образом, отнюдь

не только логическим или привлеченным как вспомогательное средство, которое в конечном счете оказалось бы

неверным, но и вполне реальным, полностью открывшимся

и понятым лишь исходя из высшей точки зрения.

150После этого диалектического разъяснения мы уже можем совершенно определенно пояснить свою мысль следующим образом. Сущность основы, как и сущность

существующего, может быть только предшествующей

всякой основе, следовательно, неким абсолютным, рассмотренным как таковое безосновным. Но быть таковым

оно может (как было доказано), только распадаясь на

два в равной степени вечных начала, не так, чтобы быть

в обоих одновременно, но в каждом из них одинаково;

следовательно, в каждом оно есть целое или особая сущность. Безосновное делится на два одинаково вечных начала только для того, чтобы эти два начала, которые в нем

в качестве безосновного не могут быть одновременны или

едины, стали бы едины посредством любви, т. е. безосновное делится лишь для того, чтобы была жизнь, и любовь,

и личное существование. Ибо любовь пребывает не в неразличенности и не там, где соединены противоположности, нуждающиеся в этом соединении для бытия, а (повторяя уже сказанное) тайна любви в том, что она соединяет

такие противоположности, каждая из которых могла бы

быть для себя и все-таки не есть и не может быть без другой *. Поэтому, как только в безосновном появляется двойственность, в нем появляется и любовь, которая соединяет

существующее (идеальное) с основой в существование.

Но основа остается свободной и независимой от слова

вплоть до окончательного, полного разделения; тогда она

разделяется так же, как в человеке разделяется первоначальное стремление, когда он возвышается до ясности и

утверждается как пребывающее существо; все истинное и

доброе в нем поднимается до светлого сознания, а все

остальное, ложное и нечистое, навек погружается во тьму,

чтобы оставаться вечной темной основой самости, caput

mortuum 51 своего жизненного процесса, потенцией, которая никогда не сможет проявить себя в акте. Тогда все подчиняется духу: в духе существующее и основа существования едины; в нем действительно оба одновременны, или

он — абсолютное тождество обоих. Однако над духом находится первоначальное безосновное, уже не неразличенность (безразличие) и все-таки не тождество обоих начал,

а всеобщее, одинаковое по отношению ко всему и тем не менее ничем не затронутое единство, свободное от всего, но

* Aphorismen uber die Naturphilosophie. — «Jahrbiicher der Medizin

als Wissenschaft». Bd 1, Hf. 1, Aphor, 162, 163.

151проникающее во все милосердие — одним словом, любовь,

которая есть всё во всём.

Следовательно, тот, кто сказал бы (на это мы указывали раньше): в этой системе для всего существует одно начало, одна и та же сущность действует как в темной основе

природы, так и в вечной ясности, одно и то же создает как

жесткость и обособленность вещей, так и единство и кротость, властвует волей любви в добре и волей гнева в зле,

тому следовало бы, хотя сказанное им совершенно правильно, не забывать, что единая сущность действительно разделяется в двух видах своей деятельности на две сущности,

что в одной она только основа существования, в другой —

только сущность (и поэтому только идеальна); далее, что

только Бог как дух есть абсолютное тождество обоих начал, но лишь благодаря тому и постольку, поскольку оба

эти начала подчинены его личности. Тот же, кто обнаружил бы на высшей точке этого воззрения абсолютное тождество добра и зла, проявил бы свое полное невежество,

так как добро и зло отнюдь не составляют изначальную

противоположность и уж менее всего двойственность.

Двойственность есть там, где две сущности действительно

противостоят друг другу. Но зло не есть сущность, оно несущность (Unwesen) и обладает реальностью только в

противоположении, а не само по себе. К тому же абсолютное тождество, дух любви именно потому и предшествует

злу, что зло может явиться только в противоположность

ему. Поэтому зло не может быть охвачено и абсолютным

тождеством, но навек исключено и отвергнуто им *.

И если наконец кто-либо захочет назвать эту систему

пантеизмом на том основании, что в абсолютном, рассмотренном как таковое, исчезают все противоположности, то

мы ему в этом препятствовать не будем **. Мы охотно

предоставляем каждому объяснять по-своему свое время

* Из этого явствует, как странно требовать, чтобы противоположность добра и зла находила свое объяснение уже в первоначалах. Так

может говорить лишь тот, кто считает добро и зло действительной двойственностью, а дуализм — наиболее совершенной системой.

** Вряд ли кто-либо более охотно, чем автор данной работы, присоединится к пожеланию, высказанному г-ном Ф. Шлегелем в «Heidelberger,

Jahrbucher», Hf. 2, S. 242, чтобы в Германии было покончено с недостойным пантеистическим надувательством, тем более что г-н Шлегель

имеет в виду также и эстетические грезы и фантазии и что к этому можно

отнести также мнение, будто спинозизм — единственная подлинная система разума. Правда, в Германии, где философские системы становятся

предметом литературного промысла и где столь многие, кому природа

152и