другой — от этой изначальной мудрости, которая есть ее
подлинная цель.
Если лишить философию диалектического принципа,
т. е. обособляющего, но именно поэтому органически упорядочивающего и созидающего ума вместе с первообразом,
на который он ориентируется, и она не будет больше содержать в самой себе ни меры, ни порядка, то ей действи-
* См. названную выше работу в «Jahrbucher fur Medizin», Bd 3,
Hf. 1, S. 113.
v
157тельно не останется ничего другого, как искать опору в
истории и руководствоваться традицией (на которую мы
в аналогичном случае уже раньше указывали), видя в ней
источник и руководящую нить. Тогда настанет время, когда и для философии начнут искать норму и основу в истории, подобно тому как некогда у нас пытались создать
поэзию на основе изучения поэтических произведений всех
народов. Мы питаем величайшее почтение к глубокомыслию исторических исследований и, как полагаем, достаточно показали, что отнюдь не разделяем едва ли не всеобщее мнение, будто человек лишь постепенно поднимался
от животного инстинкта к разуму. И тем не менее мы думаем, что истина нам ближе и что решение всех проблем,
возникших в наше время, следует искать сначала у нас самих, на нашей собственной почве, прежде чем обращаться
к столь отдаленным источникам. Время чисто исторической
веры прошло с тех пор, как дана возможность непосредственного познания. В нашем распоряжении откровение
более древнее, чем все писаные о т к р о в е н и я , — это природа.
В ней содержатся прообразы, не истолкованные еще ни
одним человеком, тогда как прообразы писаного откровения давно уже обрели свое воплощение и истолкование.
Если бы открылось понимание этого неписаного откровения, то единственно истинная система религии и науки
предстала бы не в убогом наряде, составленном из нескольких обрывков философских и критических понятий, а в
полном сиянии истины и природы. Теперь не время вновь
пробуждать старые противоречия; задача состоит в том,
чтобы искать то, что лежит вне и выше всякого противоречия и возвышается над ним.
За данной работой последует ряд других, в которых
постепенно будет изложено целое идеальной части философии.ВВЕДЕНИЕ
В ФИЛОСОФИЮ МИФОЛОГИИИСТОРИКО-КРИТИЧЕСКОЕ ВВЕДЕНИЕ
В ФИЛОСОФИЮ МИФОЛОГИИ
Книга первая
ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ
Название и предмет курса лекций. — Порядок изложения. — Первый способ объяснения: мифология — это
поэзия (мифологии не присуща истина). Изложение и критика такого взгляда. — Обсуждение одного места у Геродота (II, 53), из которого вытекает отношение греческой
мифологии к поэзии. — Отношение иных мифологий, особливо индийской, к поэзии.
Господа! Вы по праву ждете, что я первым делом дам
объяснения, относящиеся к названию моего курса лекц и й , — не потому, что оно ново, и не потому, что его невозможно встретить в прежних списках курсов, читаемых в немецких университетах. Ведь что касается этого последнего
обстоятельства, то, если основывать свои возражения на
нем, весьма кстати окажется достохвальная свобода нашей
высшей школы — она не ограничивает наставников определенным кругом признанных в былые времена, традиционных дисциплин, но дозволяет им распространять свои
знания на новые области, привлекать и разрабатывать в избираемых по своему усмотрению курсах лекций предметы,
прежде остававшиеся неведомыми их науке; при этом
редко бывает так, чтобы предметы такие не были подняты
до высшего значения, чтобы сама наука не была расширена
в каком-либо смысле. Во всяком случае такая свобода позволяет придать научному духу не просто всеобщие, разнообразные, но также и более глубокие импульсы — более
глубокие, нежели в тех школах, где читают лишь предписанное и слушают лишь необходимое, установленное
законом. Ибо если при преподавании науки, которая с давних времен пользуется всеобщим признанием, обычно излагают ее материал как результат и не показывают слушателям способ, каким он был получен, то при изложении
160новой дисциплины слушатели сами призваны быть свиде
телями того, как она возникает, как научный дух овладевает своим предметом и не столько понуждает, сколько
терпеливо побуждает его открыть спрятанные в нем, запечатленные пока источники познания. Ибо наше стремление
к познанию предмета никогда не должно заключаться (все
еще приходится повторять это!) в намерении внести чтолибо в сам предмет, но лишь в побуждении к тому, чтобы
предмет сам дал нам познать себя, и вполне может случиться так, что наблюдение над тем, как вследствие научного
умения раскрывается перед нами строптивый предмет,
скорее воспитает в свидетеле этого способность деятельно
участвовать в поступательном развитии науки, нежели
любое знание одних только готовых результатов.
И точно так же мы не были бы обязаны давать предварительные разъяснения, если бы нам, например, сказали,
что трудно найти вещи, столь чуждые и раздельные, как
философия и мифология; ведь именно в этом самом обстоятельстве и может заключаться требование сблизить подобные вещи, ибо мы живем в такое время, когда самые отдаленные предметы приходят в науке в соприкосновение, и,
быть может, в прежние времена живое чувство внутреннего
единства и родства всех наук никогда не было распространено столь повсеместно и всеобще.
Однако есть причина, по которой необходимо дать предварительные пояснения; ведь название курса, «Философия
мифологии», напоминает о подобных же — «Философия
языка», «Философия природы» и т. п., так что мифология
тем самым притязает на положение, которое до сих пор
представляется неоправданным для нее: чем выше положение, тем более глубокого обоснования оно требует. Нам
недостаточно сказать, что оно обосновано высшим взглядом
на вещи, потому что таким предикатом ровно ничего не
доказывается и даже ничего не высказывается. Взгляд должен сообразовываться с природой предметов, а не наоборот.
Нигде не сказано, что все должно получать философское
о б ъ я с н е н и е , — если можно обойтись меньшими средствами,
излишне призывать на помощь философию, в отношении
которой надо принять горациевское правило:
Ne Deus intersit, nisi dignus vindice nodus
Incident … 1
Так и в отношении мифологии нам следует испробовать,
не допускает ли она более скромный взгляд, нежели тот,
что выражается названием «Философия мифологии». Сна-
161чала надо продемонстрировать, что все прочие, более близкие способы рассмотрения невозможны, а такой способ
единственно возможен; вот тогда мы вправе считать его
обоснованным.
Подобной же цели мы достигнем не просто случайным
образом, перечисляя с п о с о б ы , — нет, мы нуждаемся в разворачивании, развитии, которое охватит не только все
реально выдвинутые взгляды, но и все те, какие вообще
можно выдвинуть; мы нуждаемся в разворачивании, самый
метод которого воспрепятствует тому, чтобы хотя один
мыслимый взгляд был пропущен. Такой метод может быть
лишь методом восхождения, а именно, исходя из первого
возможного взгляда, мы, снимая его, переходим ко второму
и так, снимая предшествующий, всякий раз закладываем
основу последующего — до тех пор, пока не достигнем того,
для которого уже не будет последующего, каким он мог бы
быть с н я т , — таковой взгляд и будет не просто могущий
быть истинным, но он явится в качестве необходимо истинного.
Следовать такому методу одновременно значило бы
пройти всеми ступенями философского исследования
мифологии, потому что философское исследование — это,
вообще говоря, всякое такое, которое поднимается над простым фактом, т. е. в данном случае над существованием
мифологии, и задается вопросом о природе, о сущности
мифологии, тогда как просто ученое, или историческое 2,
исследование довольствуется тем, что констатирует данные
мифологии. Задача этого последнего исследования состоит
в том, чтобы подтвердить наличие данных фактов (заключающихся здесь в представлениях) теми средствами, какие
находятся в его р а с п о р я ж е н и и , — в виде реально существующих либо в противном случае исторически засвидетельствованных действий и обрядов, немых памятников (храмов, статуй) или говорящих источников — письменных
документов, которые либо сами вращаются в кругу названных представлений, либо же являют их наличие.
Философ не будет непосредственно вторгаться в эти
дела исторического исследования и, напротив, будет предполагать, что в главном и основном задачи такого исследования выполнены, в самом крайнем случае он займется
этими делами, если окажется, что исследователи древности
не должным образом выполняли свою задачу или не довели
свое дело до конца.
Кстати говоря, пройти всеми возможными, различными
взглядами — значит обрести еще одно преимущество. Ведь
162и исследование мифологии должно было пережить ученические годы, оно лишь последовательно, шаг за шагом расширялось, и лишь постепенно перед исследователем, одна
за другой, выступали различные стороны предмета. Даже
и то обстоятельство, что мы говорим не о мифологии такой-то и такой-то, но о мифологии вообще, о мифологии как
всеобщем явлении, предполагает не просто знание разных
мифологий (знание, приобретавшееся медленно и постепенно), но и уже усвоенный вывод о том, что всякой мифологии присуще нечто общее, в чем все они согласуются
между собою. И так, коль скоро мимо нас пройдут различные взгляды на предмет, нам явятся, одна за другой, и все
стороны предмета, так что, собственно говоря, мы лишь в
самом конце будем знать, что такое мифология, ибо ведь
понятие, из которого мы исходим, естественно, поначалу
будет лишь внешним и чисто номинальным.
Далее, чтобы заранее договориться между собой, нужно
заметить, что мифология мыслится как целое и мы задаемся вопросом о природе этого целого (т. е. начинаем не с отдельных представлений), поэтому нам повсюду важно правещество. Само слово 3, как известно, пришло к нам от греков; греки разумели под ним, в самом широком смысле,
целое, образованное характерными для них сказаниями
и повествованиями, в главном и основном выходящими за
пределы исторического времени. Однако в этом целом различают две весьма различные составные части. Дело в том,
что некоторые сказания хотя и выходят за пределы исторического времени, но застревают в доисторическом, т. е. содержат деяния и события человеческого племени, хотя
и наделенного более высокими силами и природой. А кроме
этого к мифологии причисляют и все то, что, очевидно,
является поэзией — выведенной из мифологии и опирающейся на нее. Однако само ядро, вокруг какого оседает все
подобное, само правещество, состоит из событий и происшествий, которые принадлежат совсем иному порядку
вещей, нежели историческому, нежели даже человеческому; герои этих событий — Боги, некоторое, как представляется, неопределенное множество почитаемых в религии
личностей, составляющих особый мир, который хотя и находится в многообразных отношениях с обычным порядком
вещей, с человеческим существованием, однако сущностно
обособлен от н е г о , — это мир Богов. Если подчеркивать, что
таких почитаемых религией существ много, то мифология
выступает как политеизм, и этот момент, который первым
делом бросается в глаза, мы назовем политеистическим.
6 * t63В силу сказанного мифология — это, в общем, учение о
Богах.
Однако все личности мыслятся здесь в известных
естественных и исторических отношениях друг к другу.
Кронос — сын Урана — это естественное отношение; когда
же он оскопляет отца и лишает его мирового господства,
это историческое отношение. Поскольку, однако, естественные отношения — это тоже исторические отношения в более широком смысле слова, то достаточно будет назвать
При этом надо, однако, напомнить, что Боги отнюдь не
наличествуют абстрактно — вне своих исторических связей; это мифологические Боги, и, следовательно, они по
своей природе, с самого н а ч а л а , — исторические существа.
Поэтому полное понятие мифологии состоит в том, что это
не только учение о Богах, но и история Богов, или, как это
называется по-гречески, где подчеркнут лишь естественный момент, теогония 4.
Такое своеобразное целое человеческих представлений
предстоит нам —
