религия *. Что касается

этой будущей религии, то Авраам с самого начала именуется пророком (20, 7), потому что он еще вне пределов закона,

которым впоследствии были более определенно стеснены

его потомки, а потому он видит нечто такое, что наступит

после закона, за его пределами, подобно тому как позднее

так называемые пророки видели то, что наступит после

закона, за его пределами **.

А именно, если религия праотцев не свободна от предпосылки, допускающей, чтобы Бог истинный лишь являлся, но не был, то закон, данный через Моисея, еще более

связан этой предпосылкой. Содержание закона Моисеева —

это безусловно учение о едином Боге, но в той же мере и

учение о том, что Бог этот лишь опосредованный.

Неопосредованное отношение, если судить по некоторым

местам, какие едва ли можно понимать как-то иначе, было

привилегией законодателя, который в известном смысле

уже стоит вне народа, с ним «И говорил Господь (…] лицем

к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Исх. 33, 11),

«и образ Господа он видит» (Чис. 12, 8), «И не было более

у Израиля пророка такого, как Моисей» (Втор. 34, 10),

однако на народ закон этот возлагается как иго. По мере

* Быт. 15, 6: «Авраам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность» .

** Все мысли в Ветхом завете настолько направлены вперед, в будущее, что благочестивый повествователь, который (Быт. 4, 1) вкладывает

прорицание уже в уста Евы (причем с помощью весьма далеко идущей

этимологии имени Каин, которое допускает более близкое толкование 3 0:

«Приобрела я человека от Господа». Коль скоро человеческий род продолжается, что обеспечено рождением первого младенца мужского пола,

человечеству обеспечен и Бог истинный, которым оно еще не обладает.

Никому, кто пожелает, не возбраняется видеть в этом изречении подлинные слова Евы, но только пусть он признает исторически доказанным то,

что Бог истинный был для первых людей лишь будущим.

304того как мифология поступательно движется вперед, относительный монотеизм вступает в схватку с решительным

политеизмом и ширится господство Кроноса над народами,

тут неизбежно происходит то, что относительный Бог, в котором народ Бога истинного должен обрести основу абсолютного Бога, что этот относительный Бог все строже, все

исключительнее, все ревнивее блюдет свою единость. Такой характер исключительности, строжайшей единственности негативного толка может проистекать лишь от относительно-единого, потому что Бог истинный, Бог абсолютный

един отнюдь не с такой исключительностью, а коль скоро

нет в нем такой исключительности, ему ничто и не угрожает. Религиозный закон Моисея — не что иное, как относительный монотеизм, который единственно мог сохраняться, единственно мог утверждать себя реально в известную эпоху в своей противоположности внедряющемуся

со всех сторон язычеству *. Однако названный принцип

должно было сохранять не ради него самого, но скорее

лишь как основу, и таким образом религиозный закон Моисея полон грядущего, на какое указывает немо, молчаливо,

словно картина. Закон этот являет себя насквозь пронизанным языческим началом, но у этого начала временное значение — вместе с самим язычеством он будет снят. Но если

это начало, послушествуя необходимости, по преимуществу

стремится лишь сохранить основу для будущего, собственный принцип будущего возложен на пророков — вот иная,

дополняющая первую сторона еврейского религиозного

уклада, столь же существенная и специфичная для него.

В пророках же чаяние, ожидание грядущей освободительной религии прорывается не только в отдельных изречениях — это главная цель и основное содержание их речей,

и такая религия — это уже не просто религия Израиля,

и только, но религия всех народов; чувство негативности,

от которого так страдают они сами, наделяет их равным

чувством за все человечество — они начинают и в самом

язычестве видеть грядущее.

* Считать возможным, чтобы полные предрассудков обычаи,

предписываемые законом Моисея, могли возникать во времена Давида

и его п р е е м н и к о в , — это предполагает такое незнание всеобщего хода

религиозного развития, что нечто подобное было еще извинительно лет

сорок назад; тогда простительно было думать, что о таком явлении, как

закон Моисеев, можно судить вне великой и всеобщей взаимосвязи вещей. Сегодня же справедливо требовать, чтобы любой человек потрудился

сперва получить более высокое образование, прежде чем он примется

судить о предметах столь далекой старины.

305Итак, теперь доказано, доказано благодаря самому древнейшему свидетельству, благодаря Писанию, какое принимается за откровенное, что человечество исходило не из

чистого, или абсолютного, но из относительного монотеизма. Присовокуплю к сказанному некоторые общие замечания относительно древнейшего состояния человеческого

рода: оно, это состояние, значительно для нас не только в

религиозном, но и во всеобщем отношении.ВОСЬМАЯ ЛЕКЦИЯ

Дальнейшие определения Бога праистории в его отношении к Богу истинному.— Применение к понятию откровения.— Разъяснение отношения праисторического к историческому времени, откуда заключение о том, что у политеизма нет начала в истории, заключение, согласующееся

с утверждением Дэйвида Юма.— Надысторический процесс возникновения относительного монотеизма; самая последняя предпосылка мифологии в человеческом сознании,

полагающем (по природе) Бога.— Итог: субъективно мифология есть необходимый (совершающийся в сознании)

тпеогонический процесс.

Итак, над временем еще единого и нераздельного человеческого рода — теперь мы можем констатировать это как

факт, и откровение это подтвердило — царила духовная

сила, Бог, который препятствовал вольному расхождению

и удерживал развитие человеческого рода на первой ступени совершенно однородного бытия, разделенного лишь

естественными, или племенными, различиями,— состояние, какое единственно правильно было бы называть

естественным состоянием. И верно, это время и было прославленным золотым веком, о каком остались еще, и на самом большом удалении, воспоминания в человеческом роде

(давно уже разделившемся на народы), — платоновский,

почерпнутый из этих самых воспоминаний рассказ гласит:

Бог сам был пастырем и предводителем людей, и, пока он

Polit., p. 271. Е ) . Как пастырь не дает разбредаться своему

стаду, так и Бог, действуя как могучая сила притяжения,

своей кроткой, но неодолимой мощью замыкал человечество в положенном, сообразном ему круге. Заметьте себе это

выражение Платона — Бог сам был их предводителем.

Тогда, стало быть, Бог еще не был опосредован никаким

учением, никаким знанием,— отношение было реальным,

а потому могло быть лишь отношением к Богу в его действительности, но не к Богу в его существе и, следовательно,

не к Богу истинному; ибо действительный Бог — это вовсе

не сразу же истинный Бог, ведь и человеку, на которого мы

в иной связи смотрим как на безбожника, мы придаем

все же некое отношение к Богу в его действительности,

307хотя не к Богу в его истине, от какого он, напротив, полностью отчужден. Бог праистории — это действительный,

реальный Бог, притом такой, что в нем и есть Бог истинный, однако последний неведом как таковой. Итак, человечество поклонялось тому, «чего не знало», тому, к чему отношение было не идеальное (независимое), но лишь реальное. Христос говорит самарянам (известно, что иудеи смотрели на них как на язычников, так что в принципе он обращается к язычникам): «Вы не знаете, чему кланяетесь,

а мы» — т. е. евреи, монотеисты, находящиеся в отношении

к истинному Богу как т а к о в о м у , — «мы знаем, чему кланяемся» (Иоан. 4, 22), т. е. знаем по меньшей мере как

будущее. Бог истинный, Бог как таковой, может быть лишь

в знании, и в прямом противоречии с известными плохо

продуманными словами

1

, но в согласии со словами Христа

мы обязаны сказать: Бог, который не был бы ведом, не был

бы Богом. Монотеизм испокон веку существовал лишь как

учение и знание, и не просто как учение, но как записанное

и сохраняемое в священных к н и г а х , — даже и те, кто предпосылает мифологии познание истинного Бога, вынуждены

мыслить монотеизм как учение, даже как систему. Те же,

кто поклоняется истинному Богу, т. е. Богу «в истине»

его, не могут поклоняться ему иначе, нежели, как говорит

Христос, «в духе» (Иоан. 4, 23), и такое отношение может

быть лишь независимым, свободным, тогда как отношение

к Богу вне его истины (какое принимается в политеизме

и мифологии) может быть лишь несвободным.

Выпав из существенного отношения к Богу (см. конец

шестой лекции), каковое могло быть лишь отношением

к Богу в его сущности, т. е. в его истине, человек пошел

в мифологии не случайным, но необходимым путем — не

случайным, коль скоро человечеству было определено

достичь цели лишь таким путем. Само Провидение желало

достижения такой цели. Если смотреть с такой точки зрения, то само же божественное Провидение поставило господином и пастырем человеческого рода того относительноединого Бога — подчинило ему человечество, отдало ему

его на воспитание. И даже для назначенного на то рода

людей Бог праистории был лишь уздою в руце Бога истинного. Этот род познает Бога истинного, и познание это не

«естественно», но именно поэтому оно не неподвижное, но

постоянно и непрестанно лишь становящееся, ибо сам

истинный Бог для сознания — не Бог существующий, пребывающий, но лишь постоянно становящийся, который

именно потому и именуется «Бог живый», Бог, лишь

308являющийся, какого непрестанно надо звать и удерживать,

словно пытаясь удержать явление. Именно поэтому познание Бога истинного — это всегда требование, заповедь, и

даже в позднейшие времена народ Израилев приходится

все снова и снова призывать, увещевать любить своего Бога

Иегову, т. е. удерживать Бога всем сердцем, всей душою

и всеми силами, и так именно потому, что Бог истинный —

не «естественный» для его сознания и его надлежит

удерживать особым непрестанным актом. Бог для них никогда не становится Богом пребывающим, и самое древнее

их состояние — это состояние покорности в вере и ожидании; по праву не только иудеи, но и другие восточные народы считают Авраама отцом всех правоверных, ибо он

верит в такого Бога, который не есть, но будет. Все чают

спасения в грядущем. Патриарх Иаков прерывает свое

благословение, чтобы воскликнуть: «на спасение твое надеюсь, господи!» 2 Чтобы правильно понять эти слова, надо

обратиться к значению соответствующего глагола 3; он

значит — выводить из теснины на широкий простор,

а в пассивной форме — соответственно выходить из теснины, т. е. быть спасаемым. Вот все и уповают на то, что их

выведут из тесноты, в какой они удерживаются поныне,

что их освободят от предпосылки (от предпосылки одностороннего монотеизма, какую даже сам Бог не может пока

отнять), в которой они вместе со всем человеческим родом

заключены, как в законе, как в необходимости, до того дня

искупления, когда Бог истинный перестанет быть лишь

являющимся, лишь сообщающим себя в откровении Богом,

когда наступит, следовательно, конец и самому откровению; все это и свершилось в Христе, ибо Христос есть конец

всякого откровения.

Нас не пугает то, что мы посвятили слишком много времени такому великому факту: Бог даже самого раннего

человеческого рода не был уже абсолютно-единым, но был

лишь относительно-единым Богом, хотя он и не был признан и познан как таковой, а потому, следовательно, человеческий род исходил из относительного монотеизма. Нам

казалось делом величайшей важности всесторонне установить этот факт — как вопреки тем, кто думает, что мифологию и политеизм можно понять лишь как искаженное откровение, так и вопреки так называемым философам истории, у которых религиозное развитие человечества исходит

не из единства, но из множества исключительно частных

и поначалу даже локальных представлений, из фетишизма

и