b) в качестве субъекта

(бесконечное мышление в системе Спинозы). Однако этим

мы привнесли бы в его учение определения, сложившиеся

лишь в ходе дальнейшего развития, и тем самым уничтожили бы его своеобразие и индивидуальное значение в

истории науки. Спинозистская субстанция это субъектобъект, но субъект при этом полностью исчезает.

Однако можно задать вопрос: как же Спиноза приходит

к этим так называемым атрибутам? Ответ гласит: прежде

всего благодаря тому, что Декарт определил противоположность между материей и духом как противоположность

между протяженным и мыслящим и тем самым как бы разделил универсум на два мира — мир мышления и мир протяженности. Здесь связь Спинозы с Декартом совершенно

очевидна. Правда, у него (у Спинозы) Бог уже не есть просто случайный остающийся внешним посредник между

обоими мирами, но постоянное, непреходящее единство.

Для Декарта мышление существует вне Бога, у Спинозы

Бог сам — бесконечное мышление и сам — бесконечная

протяженность. Однако и это единство у Спинозы не следует понимать в духе современных представлений, а именно будто мышление воздействует на протяженность, и различные протяженные вещи отличаются друг от друга

именно тем, что в одной мышление получило более полное,

в другой — менее полное выражение. Это не соответствует

тому, что говорит Спиноза. Ибо, помимо общего следования из одной и той же субстанции, они не имеют ничего

общего и остаются столь же чужды друг другу, как у его

предшественника. Только если у Декарта связь между

мышлением и протяжением опосредствованна или опосредствуется в каждом отдельном случае особым актом, то

у Спинозы она дана раз и навсегда тождеством субстанции.

Подлинная идея Спинозы заключается, следовательно, в

абсолютном единстве субстанции при абсолютной противоположности (взаимоисключаемости) атрибутов. Протя-

419женность у него столь же лишена духа, как у Декарта,

поэтому воззрение Спинозы на природу, его физика, не

менее механистично и безжизненно, чем у его предшественника. Единство обоих атрибутов остается, таким образом,

чисто формальным и внешним, а не положенным в них

самих и в этом смысле имманентным и субстанциальным.

Двойственность, которую он полагает в единство, не создает действительного биения пульса, истинной жизни, так

как противоположные атрибуты остаются мертвыми и безразличными друг другу. Это лишь необходимое следствие

того, о чем уже говорилось, что Спиноза приходит к двойственности атрибутов, не отправляясь от субстанции,

a priori. Они для него, правда, следствия, и необходимые

следствия, существования абсолютной субстанции, однако

он не понимает их как такие следствия. Он говорит, но не

объясняет, что они суть это, не доказывает эту необходимость. Следовательно, он берет их просто a posteriori, из

опыта, так как вынужден признать, что мир состоит не

только из духа, или мышления, но частично также существует в качестве материи, или протяженной сущности, и

состоит не только из материи, но частично также из духа

или мышления. Если бы он осознал необходимость, лежащую в основе его системы, он бы вообще не допустил в ней

двойственность, и то, что он помимо протяженного полагает

и мыслящее, есть по существу просто коррекция его системы посредством опыта. Ибо протяженное, очевидно,

здесь первое, единственно истинно изначальное. Мышление только относится к протяженному и без него вообще

не могло бы быть; так, например, человеческий дух —

модификация бесконечного мышления, которое Спиноза

называет понятием; однако это действующее, или живое,

понятие есть лишь непосредственное понятие человеческого тела, т. е. совершенно независимо от него существующей, хотя и соответствующей ему модификации бесконечной протяженности. Каким же образом, однако, бесконечная субстанция приходит к тому, чтобы кроме протяженного полагать также и его понятие, почему она не останавливается на протяженном, которое если не по своей природе, то по времени ведь предшествует понятию протяженного? На этот вопрос может быть дан только один ответ

или одно объяснение, а именно что бесконечная субстанция, полагая протяженное или себя как протяженное, полностью этим себя не исчерпывает; только в этом случае она

вынуждена вновь полагать себя на более высокой ступени,

в более высокой потенции, как стали говорить позднее. Это

420высшее уже не может быть протяженным, оно должно быть

понятием протяженного или относиться к протяженному

как его понятие. Высшее ведь всегда есть постигающее то,

что ему предшествует или что ниже его, как, например, дух

постигает тело, предшествующее ему, а не наоборот, как

более позднее время всегда постигает более раннее, само не

сумевшее себя понять. Однако такое воззрение в корне

чуждо Спинозе, и хотя он называет душу понятием тела,

но для существования души, а также для того, чтобы помимо протяженного полагать также бесконечное мышление, у него нет другого основания, кроме опыта. То, что он

протяженному противополагает мышление, следует приписать лишь неодолимому влиянию действительности и рассматривать как зародыш более высокой системы, который

лежит в его учении, хотя и не понят им. Спиноза в высокой

степени будит мысль, и изучение его следует особенно приветствовать именно потому, что в его системе повсюду разбросаны семена будущего развития. Спиноза, чья система,

впрочем, даже в поставленных им границах (что Бог 1)

вообще не полагает вещи и 2) уже поэтому не полагает их

вне себя), даже в качестве системы необходимости, способна к дальнейшему развитию, воплощает собой в истории

философии всю замкнутость Ветхого завета (он еврей по

происхождению). Ему еще чуждо более высокое развитие

последующего времени и его более широкое понимание,

однако они уже подготовлены и частично намечены; закрытый бутон еще может распуститься. Философию Спинозы

(даже рассмотренную в ее границах) можно уподобить

еврейской письменности, лишенной гласных. Последующее время вставило отсутствующие гласные и сделало ее

произносимой.

Бог Спинозы еще полностью погружен в субстанциальность и тем самым в неподвижность; ибо движение (-возможности) есть только в субъекте. Спинозистская субстанция — только объект. Вещи следуют из Бога не посредством движения, воления в нем самом, но тем незаметным

образом, как, по собственному уподоблению Спинозы, из

природы прямоугольного треугольника следует отношение

гипотенузы к катетам. По своей интенции, следовательно,

эта связь чисто логическая. Однако даже связь он не поясняет, а только утверждает, что она существует. В качестве

первых промежуточных звеньев между Богом и отдельными конечными вещами он полагает оба вида бытия, бесконечную протяженность и столь же бесконечное в своем

роде мышление. Однако сама субстанция в них не откры-

421вается, но пребывает в своей замкнутости в качестве простой основы их существования, не выступая как совместно

сущее, как живая их связь. На вопрос, почему он придает

божеству именно эти, а не какие-либо иные атрибуты, Спиноза отвечает в одном из своих писем: только потому, что

человеком или человеческой природой не могут быть познаны никакие другие, кроме этих двух (следовательно, причина коренится не в самой субстанции, а в опыте).

Бесконечному мышлению и бесконечной протяженности он придает затем два подчиненных modos 7, как он их

называет, а именно движение и покой. Они также суть

непосредственные атрибуты бесконечной протяженности,

подобно тому как воля и разум суть непосредственные

атрибуты бесконечного мышления. Это — новые промежуточные звенья. Однако тем самым он не приближается

к отдельным действительным вещам, которые суть либо

протяженные, либо мыслящие, и состояния, т. е. определения бесконечной субстанции, выступают как ее состояния

либо в качестве протяженной, либо в качестве мыслящей.

Построение в целом, следовательно, таково: над всем возвышается бесконечная субстанция, затем следуют атрибуты, затем modi и, наконец, состояния. Однако вопрос,

как эти состояния возникают в бесконечной субстанции,

Спиноза полностью оставляет в стороне. Поскольку он не

может допустить подлинный переход от бесконечного

к конечному, он не утверждает, что конечные вещи возникают непосредственно из бесконечной субстанции; все они

возникают из нее лишь опосредствованно, т. е. будучи опосредствованы другой единичной или конечной вещью, которая в свою очередь — тоже другой, и т. д. до бесконечности.

Каждая единичная или конечная вещь определена, как

утверждает Спиноза, к существованию и действию не просто Богом, но постольку, поскольку Бог сам уже мыслится

аффицированным каким-либо определением, а это определение в свою очередь положено не непосредственно Богом,

а лишь постольку Богом, поскольку он обременен другим

определением, и так далее до бесконечности. Таким образом, я никогда не достигну той точки, на которой можно

было бы задать вопрос, как вещи следуют или следовали

из Бога. Таким образом, Спиноза отрицает всякое истинное

начало конечного, каждая конечная вещь постоянно отсылает нас к другой конечной вещи, которая определяет ее

к существованию; этот процесс уходит в бесконечность, и

мы никогда не сможем дойти до конца и обнаружить где-

422либо непосредственный переход из бесконечного в конечное.

В поисках объяснения каждой вещи мы вынуждены

уходить в бесконечность. Между тем Спиноза утверждает,

что каждая вещь только временным образом следует из

другой вещи, из природы же Бога, вечным образом (aeterno

modo), но так, что каждая из них содержит в себе другую.

Все вещи, как существующие ныне, так и те, которые некогда были или когда-либо будут, положены природой Бога

вечным образом так же, как вечным образом положены

свойства треугольника.

Как же это вечное и, следовательно, одновременное полагание сочетается с этим уходом в бесконечность, т. е.

как же мыслить этот уход в бесконечность все-таки в его

отношении к Богу вместе с тем как абсолютно присутствующий в настоящем? На это Спиноза отвечает с помощью

математического сравнения. Представим себе, говорит он,

два круга, описанные из различных центров, один из которых включает в себя другой; неравенства заключенного

между этими двумя кругами пространства или изменения,

которые должна будет претерпеть движущаяся в этом промежуточном пространстве жидкая или мягкая материя,

превзойдут всякое мыслимое число. И тем не менее, продолжает он, здесь нет внешней бесконечности. Подобно

тому как здесь одной только идеей двух описанных из разных центров, неконцентрических кругов одновременно и

actu положено бесконечное число неравенств или изменений в ограниченном пространстве, так и идеей Бога положено бесконечное продвижение от одной вещи к другой.

Можно, следовательно, в движении внутри положенного

Богом бытия уходить в бесконечность, не выходя из божественной природы, но и не находя при этом подлинного

начала конечного. Конечное не может быть объяснено как

непосредственно следуемое из Бога. (Спиноза рассматривает описанную здесь фигуру двух положенных друг в друга, но не концентрических кругов, которые, следовательно,

нигде не находятся на равном расстоянии друг от друга,

как своего рода символ или эмблему всей своей философии,

поэтому эта фигура выгравирована на меди в его орр.

posth 8. Математик, указывает он далее, ни на минуту не

усомнится в том, что неравенства находящегося между

обоими кругами пространства или число изменений, претерпеваемых движущейся в нем податливой материей, не

могут быть выражены в каком-либо числе и в этом смысле

бесконечны; он выводит это не из величины заключенного

423между кругами пространства. Ведь я могу, продолжает

Спиноза, выделить из этого промежуточного пространства

любую его большую или малую часть, и при этом будет

положена такая же бесконечность — доказательство того,

что эта бесконечность лежит в природе вещей и положена

вещью, т. е. идеей. Таким образом, природой Бога положена сущностная бесконечность, внутри которой я могу

двигаться, уходя в бесконечность, не выходя тем самым за

пределы божественной природы.)

Однако откуда же берутся не та или другая вещь, то или

иное состояние, но состояния божественной субстанции

вообще? На это Спиноза ответа не дает, впрочем, дать его и

не может. Определение, границу и т. д. можно мыслить

лишь там, где есть размышление, а бытие субстанции полностью лишено способности размышлять и в этом