несколько шире.
Точка, в которой каждая философия находится в согласии или в конфликте со всеобщим человеческим сознанием,
определяется тем, как в ней дано объяснение наивысшего,
объяснение Бога. Какое же место занимает Бог в последней
изложенной здесь философии? Сначала он только результат, высшая и последняя, все завершающая идея — в полном соответствии с местом Бога и в прежней метафизике
и с тем, которое отвел ему Кант; для Канта Бог был лишь
идеей, необходимой для формального завершения человеческого познания. В системе, изложенной нами последней,
Бог был в конце как субъект, над всем победоносно остановившийся субъект, который уже не может опуститься до
объекта; именно этот субъект прошел через всю природу,
всю историю, через последовательность всех моментов и
казался как бы лишь их последним результатом, и это про-
493хождение через все было здесь представлено как подлинное движение (не как продвижение только в сфере мышления), более того, как реальный процесс. Между тем я могу
мыслить Бога как конец или просто результат моего мышления, подобно тому как он определялся в прежней метафизике, но не могу мыслить его как результат объективного
процесса. Этот принятый в качестве результата Бог не мог
бы, далее, если он Бог, иметь в качестве предпосылки чтолибо вне себя (praeter se), разве что самого себя; и в том
изложении он действительно имеет в качестве предпосылки
более ранние моменты своего развития. Из этого — из последнего утверждения — следует, что этот Бог в конце всетаки должен быть определен как тот, который был и вначале, что, следовательно, тот субъект, который проходит через весь процесс, уже вначале и в продвижении есть Бог,
до того, как он в результате полагается как Бог, что в этом
смысле все есть Бог и проходящий через природу субъект
также есть Бог, только не как Бог, следовательно, Бог только вне его божественности, или в его овнешнении, или в его
инаковости в качестве для самого себя другого, не как тот,
который он есть только в конце. Вместе с тем, приняв это,
мы наталкиваемся на следующие трудности. Очевидно, что
Бог проходит здесь определенный процесс и уж во всяком
случае, для того чтобы быть как Бог, подчинен становлению, а это настолько противоречит принятым представлениям, что вряд ли может когда-либо рассчитывать на общее
признание. Между тем философия есть философия лишь
для того, чтобы обрести общее понимание, убежденность
в своей правоте и тем самым общее одобрение, и каждый,
кто создает философскую систему, претендует на это. Можно, конечно, сказать: Бог подвергает себя этому становлению именно для того, чтобы полагать себя как таковой, и это
действительно надо сказать. Однако, как только это сказано, становится очевидным, что в таком случае надлежит
либо допустить какое-то время, когда Бог не был как таковой (а этому вновь противоречит общее религиозное сознание), либо отрицать, что такое время когда-либо было,
т. е. объяснять то движение, то деяние как вечное деяние.
Однако вечное деяние не есть деяние. Тем самым все представление об этом процессе и этом движении оказывается
чисто иллюзорным, по существу ничего не произошло,
все происходило лишь мысленно, и это движение было
лишь движением мышления. Этим должна была бы воспользоваться та философия; этим она исключила бы все
возражения, но тем самым она отказалась бы от своей
494претензии на объективность, т. е. должна была бы признать
себя наукой, где о существовании, о том, что действительно
существует, а следовательно, и о познании в этом смысле
вообще нет и речи, где рассматриваются лишь отношения,
занимаемые предметами в чистом мышлении, и поскольку
существование всегда есть нечто положительное, т. е. то,
что полагается, в чем заверяют, что утверждают, то она
должна была бы признать себя чисто отрицательной философией и тем самым оставить место для философии, которая относится к существованию, т. е. для положительной
философии, не выдавать себя за абсолютную философию,
ту философию, которая ничего не оставляет вне себя. Понадобилось длительное время для того, чтобы философия
достигла ясности в этом вопросе, ибо развитие философии всегда идет медленно. Впрочем, тот период оказался
еще более длительным благодаря эпизоду, противостоящему этому развитию, и об этом эпизоде следует сообщить
Названная только что философия могла бы рассчитывать на всеобщее признание, если бы она выступила как
наука о мышлении и разуме и представила Бога, к которому она в конце приходит, как чисто логический результат
своих предшествовавших опосредствований; но, приняв видимость противоположного, она обрела совершенно проти¬
воречащий даже ее собственной изначальной идее характер, в результате чего о ней, естественным образом, стали
высказывать меняющиеся и самые различные суждения.
Можно было еще надеяться на то, что она отступит к действительно отведенным ей границам, объявит себя отрицательной, чисто логической философией, когда Гегель выставил в качестве первого требования философии, чтобы
она отступила в сферу чистого мышления и чтобы единственным непосредственным ее предметом было чистое понятие. Нельзя отрицать заслугу Гегеля, которая заключается
в том, что он отдавал себе отчет в чисто логической природе
той философской системы, которую он решил разработать
и которую обещал довести до ее наиболее совершенной
формы. Если бы он удержался на этой позиции и строго
развил эту мысль, полностью отказавшись от всего положительного, то он подготовил бы решительный переход к положительной философии, так как отрицательное, отрицательный полюс, никогда не может пребывать в своей чистоте, не требуя сразу же наличия положительного. Однако
этот отход в сферу чистого мышления, к чистому понятию,
был связан — что становится очевидным с первых же страниц гегелевской «Логики» — с притязанием на то, что понятие есть все и ничего не оставляет вне себя. Гегель высказывает это следующим образом: «Метод есть лишь движение самого понятия, но в том значении, что понятие есть
все и что его движение есть всеобщая абсолютная деятельность. Метод есть поэтому бесконечная сила познания
(здесь, после того как сначала речь шла только о мышлении
и понятии, внезапно появляется притязание на познание.
Между тем познание есть нечто положительное, и предмет
его — только сущее, действительное, тогда как мышление — только возможное и, следовательно, только познаваемое, а не познанное) — метод есть поэтому бесконечная
сила познания, которой никакой объект, поскольку он
496предстает как внешний, отдаленный от разума и независимый от него, не может оказывать сопротивление» 1.
Положение «Движение понятия есть всеобщая абсолютная деятельность» не оставляет и для Бога ничего другого,
кроме движения понятия, т. е. возможности и самому быть
только понятием. Понятие имеет здесь значение не просто
понятия (это Гегель решительно отрицает), а значение
самой вещи; и подобно тому как в писаниях Зендавесты мы
читаем: истинный творец есть время, и Гегель, которого
нельзя упрекнуть в том, что, по его мнению, Бог есть только
понятие, полагает: истинный творец есть понятие; в понятии мы обретаем творца и ни в каком другом творце, кроме
этого, уже не нуждаемся.
Именно этого Гегель пытался избежать, избежать того,
чтобы Бог был положен только в понятии, хотя в логической философии иначе быть и не может. Не столько Бог
был для него просто понятием, сколько понятие — Богом,
понятие обладало в его понимании значением Бога. Его
мнение таково: Бог есть не что иное, как понятие, которое,
проходя различные ступени, становится самосознающей
идеей, в качестве самосознающей идеи отпускает себя в
природу и, возвращаясь из нее в самое себя, становится абсолютным духом.
В какой мере Гегель не склонен считать свою философию чисто отрицательной, явствует из его утверждения:
она есть философия, которая ничего не оставляет вне
себя. Своей философии он приписывает самую объективную значимость, и особенно совершеннейшее познание
Бога и божественных в е щ е й , — познание, которое Кант
считал недоступным разуму, якобы достигнуто его философией. Более того, он не останавливается и перед тем,
чтобы приписывать своей философии даже познание христианских догматов — в этом отношении наиболее характерно его изложение учения о триединстве, которое вкратце
сводится к следующему: Бог-отец до сотворения мира
есть чисто логическое понятие, проходящее в чистых
категориях бытия. Поскольку, однако, сущность Бога состоит в необходимом процессе, он должен открыть себя;
это откровение, или овнешнение, его самого есть мир и есть
Бог-сык. Однако Бог должен снять и это овнешнение
(которое составляет выход из чисто логического — Гегель
настолько не осознавал, в какой мере его философия
в целом носит чисто логический характер, что предполагал
выйти из нее с помощью натурфилософии) — Бог должен
снять и это овнешнение, это отрицание его чисто логи-
497ческого бытия, и вернуться к себе, что происходит с помощью человеческого духа в искусстве, в религии и полностью в философии, причем этот человеческий дух есть
одновременно и святой дух, в котором Бог только и достигает полного осознания самого себя.
Видите, как понимается тот процесс, который введен
предшествовавшей философией, и как он самым решительным образом рассматривается в качестве объективного
и реального. Поэтому, сколь ни велика заслуга Гегеля
в том, что он осознал чисто логическую природу и значение науки на той стадии, на которой она тогда находилась, сколь ни велика, в частности, его заслуга в том,
что он выявил скрытые прежней философией в реальности логические отношения как таковые, следует все-таки
признать, что в своей разработке его философия (именно
в ее претензии на объективную, реальную значимость)
оказалась в значительной степени более несообразной, чем
была когда-либо предшествовавшая ей, и что я поэтому
отнюдь не был несправедлив, назвав ее эпизодом.
Я определил в общих чертах место гегелевской системы в развитии философии. Однако, для того чтобы
доказать это более определенно, я считаю нужным подробнее остановиться на основном ходе мыслей в развитии
этой системы.
Для того чтобы привести понятие в движение, Гегель
должен вернуть его к какому-либо началу, где оно дальше
всего от того, что должно быть результатом движения.
В сфере логического, или отрицательного, существует
в большей или меньшей степени только логическое, или отрицательное, так как понятие может быть более или менее
наполненным, охватывать собой больше или меньше.
Гегель отходит к самому отрицательному из всего мыслимого, к понятию, в котором может быть меньше всего
познано, которое, следовательно, как утверждает Гегель,
насколько это возможно, свободно от всякого субъективного определения, тем самым наиболее объективно. И это
понятие у него — понятие чистого бытия.
Как Гегель приходит к этому определению начала,
можно, пожалуй, объяснить следующим образом.
Субъект, служивший предшествующей философии отправным пунктом, был в отличие от фихтевского Я,
который есть субъект только нашего, человеческого, сознания, по существу для каждого лишь субъект собственного
сознания и в отличие от этого лишь субъективного субъекта
определен в послефихтевской философии как объективный
498(положенный вне нас, независимый от нас) субъект, и поскольку одновременно утверждалось, что развитие должно
только еще идти от этого объективного субъекта к субъективному (к положенному в нас), то тем самым процесс
был в общем определен как продвижение от объективного
к субъективному. Отправным пунктом было субъективное
в его полной объективности, следовательно, оно было всетаки субъективным, а не только объективным, как Гегель
определил свое первое понятие в качестве чистого бытия.
В той (предшествующей) системе то, что в ней находится
в движении, есть субъект, только не в качестве такового,
уже положенного, но, как было указано раньше, есть
лишь такой субъект, который может быть и объектом,
следовательно, он — не решительным образом
