дано было вновь увидеть свои владения, а государь без земли и народа, разумеется, не мог долее носить курфюрстскую шапку. Насколько тяжела была вина пфальцграфа пред Австрийским домом, настолько велики были заслуги герцога Баварского перед этой династией. Насколько жажда мести и религиозная ненависть Пфальцского дома были страшны Австрийскому дому и католической церкви, настолько были велики надежды последних на благодарность и религиозное рвение герцога Баварского. Наконец, перенесение избирательных прав Пфальцграфа на баварскую корону обеспечивало католической религии решительный перевес в совете курфюрстов и непреходящее первенство в Германии.
Этого последнего довода было достаточно, чтобы склонить трёх духовных курфюрстов в пользу намеченного нововведения; среди протестантских голосов имел значение один лишь голос Саксонии. Но мог ли Иоганн-Георг отказать императору в праве, непризнанием которого ставилось под сомнение его собственное право на курфюршество? Правда, для государя, которого его происхождение, его сан и его могущество ставили во главе протестантской церкви Германии, ничто, казалось бы, не могло быть более свято, нежели защита прав этой церкви от всех притязаний католиков. Однако вопрос заключался теперь не в том, как охранить интересы протестантской религии от католиков, а в том, какой из двух равно ненавистных религий — кальвинистской или папской — предоставить победу над другой, какому из двух одинаково опасных врагов отдать звание курфюрста Пфальцского; при столкновении двух противоположных велений долга было естественно, что вопрос решался по мотивам личной ненависти и частной выгоды. Прирождённый защитник германской свободы и протестантской религии подстрекал императора распорядиться Пфальцским курфюршеством по своему высочайшему благоусмотрению и нимало не смущаться тем, что со стороны Саксонии, формы ради, будет оказано некоторое сопротивление его мероприятиям. Если Иоганн-Георг впоследствии медлил дать своё согласие, то сам Фердинанд изгнанием евангелических проповедников из Чехии подал повод к такому изменению образа мыслей, и передача Пфальцского курфюршества в лен Баварии перестала быть противозаконным действием после того, как император рогласился уступить курфюрсту Саксонскому Лузацию в погашение шести миллионов талеров военных издержек.
И вот, не считаясь с возражениями всей протестантской Германии, нарушая основные законы империи, которые он в избирательном акте клятвенно обещал соблюдать, — Фердинанд торжественно передал в Регенсбурге герцогу Баварскому Пфальцское курфюршество, с тем, однако, что это пожалование, как было оговорено, не касается притязаний, которые могли предъявить на Пфальц родственники и потомки Фридриха. Таким образом, этот злополучный государь теперь окончательно лишился своих владений, даже не быв предварительно выслушан судом, который его осудил, — справедливость, в которой закон не отказывает ничтожнейшему из подданных и даже самому гнусному преступнику.
Этот насильственный шаг открыл, наконец, глаза королю Английскому, и так как в это время как раз были прерваны переговоры о браке его сына с одной из испанских принцесс, то Яков деятельно вступился, наконец, за своего зятя. Переворот во французском министерстве поставил во главе управления кардинала Ришелье, и королевство, пребывавшее в глубоком упадке, ощутило, наконец, что у кормила его стоит настоящий государственный муж. Старания испанского наместника в Милане овладеть Вальтелиной, чтобы таким путём прийти в ближайшее соприкосновение с наследственными землями Австрии, вновь возбудили былые опасения перед этой державой и вместе с тем снова призвали к жизни политические принципы Генриха Великого. Следствием женитьбы принца Уэльского на Генриетте Французской был более тесный союз между обеими этими коронами, к которому присоединились также Голландия, Дания и несколько итальянских государств. Предполагали силою оружия принудить Испанию к возвращению Вальтелины, а Австрию — к восстановлению Фридриха. Но лишь для достижения первой цели была проявлена некоторая деятельность. Яков I скончался, а Карл I, борясь со своим парламентом, уже не мог уделять внимание германским делам. Савойя и Венеция отказали в поддержке, и французский министр рассудил, что, прежде чем решиться выступить на помощь немецким протестантам против их императора, необходимо усмирить гугенотов в своей стране. Насколько велики были надежды, порождённые этим союзом, настолько ничтожен был его успех.
Граф Мансфельд, лишённый всякой поддержки, стоял в бездействии на Нижнем Рейне, а герцог Христиан Брауншвейгский после неудачного похода был вновь изгнан из Германии. Новое вторжение Бетлен Габора в Моравию, безуспешное, как все прежние, из-за отсутствия помощи со стороны Германии, окончилось формальным миром с императором. Унии более не существовало; ни один протестантский государь не был подготовлен к войне, а на границах Нижней Германии стоял баварский генерал Тилли с войском, привыкшим к победам на протестантской земле. Передвижения герцога Брауншвейгского Христиана привлекли его в этот край, откуда он уже как-то раз прошёл до Нижней Саксонии, где взял Липпштадт, опорный пункт правителя области. Необходимость следить за этим врагом и удерживать его от новых вторжений должна была и теперь ещё оправдывать присутствие Тилли в этих землях. Но к тому времени Мансфельд и Христиан за недостатком средств уже распустили свои войска, и армия графа Тилли нигде не видела перед собой неприятеля. Для чего же обременяла она своим присутствием этот край?
Трудно среди рёва разъярённых партий различить голос истины, но подозрительным являлось уже то, что лига и не думала о разоружении. Преждевременное ликование католиков неизбежно должно было усилить тревогу. Император и лига, вооружённые и победоносные, стояли в Германии, где на всей территории не было силы, способной оказать им сопротивление, попытайся они напасть на протестантских князей или даже просто положить конец религиозному миру. Если император Фердинанд и в самом деле был далёк от мысли злоупотреблять своими победами, то одна уже беззащитность протестантов должна была подсказать ему такую мысль. Устарелые договоры не могли связывать государя, убеждённого, что он всё на свете обязан сделать для своей религии, и считавшего, что религиозная цель освящает всякое насилие. Верхняя Германия была побеждена, и лишь Нижняя могла противиться его самодержавию. Здесь господствовали протестанты, здесь у католической церкви была отобрана большая часть её владений, и казалось, что настал момент возвратить церкви утраченные имущества. В церковных имуществах, присвоенных нижнегерманскими князьями, заключался немалый источник их мощи, и необходимость возвратить церкви её достояние являлась в то же время превосходным предлогом ослабить этих государей.
Оставаться бездеятельными в таком опасном положении было бы преступной беспечностью. Воспоминание об ужасах, совершённых войсками Тилли в Нижней Саксонии, было слишком свежо, чтобы не побудить князей к самозащите. Со всей возможной поспешностью вооружился весь нижнесаксонский округ. Были введены чрезвычайные военные налоги, набраны войска и наполнены склады. С Венецией, Голландией и Англией велись переговоры о денежной помощи. Шли совещания о том, какую державу поставить во главе союза. Короли Зунда и Балтийского моря, естественные союзники этого округа, не могли равнодушно дожидаться того дня, когда император победоносно водворится здесь и станет их соседом на берегах северных морей. Как интересы религии, так и интересы политики властно побуждали их положить предел продвижению этого государя в Нижней Германии. Христиан IV, король датский, причислял себя, в качестве герцога Голштинского, к чинам этого округа; столь же веские мотивы заставили и Густава-Адольфа Шведского принять участие в этом союзе.
Оба короля добивались чести стать на защиту нижнесаксонского края и сразиться с грозной Австрийской державой. Каждый предлагал выставить вполне снаряжённую армию и лично предводительствовать ею. Победоносные походы против Москвы и Польши придавали особый вес обещанию короля Шведского. На всём балтийском побережье славилось имя Густава-Адольфа. Но слава этого соперника точила сердце короля Датского, и чем больше лавров ждал Христиан IV для себя от этого похода, тем менее мог он подавить свою зависть и заставить себя уступить их своему соседу. Оба предъявили свои предложения и условия английскому министерству, и там, наконец, Христиану IV удалось взять верх над соперником. Густав-Адольф, в целях своей безопасности, требовал передачи ему в Германии, где сам он не имел ни пяди земли, нескольких крепостей для того, чтобы в случае неудачи обеспечить своим войскам необходимое прибежище. Христиан IV владел Голштинией и Ютландией и, потерпев неудачу, мог безопасно отступить через эти земли восвояси.
Чтобы опередить соперника, король Датский поспешил выступить в поход. Назначенный главнокомандующим нижнесаксонского округа, он вскоре получил в своё распоряжение шестидесятитысячное войско; администратор Магдебургский, герцоги Брауншвейгские и Мекленбургские присоединились к нему. Помощь, обещанная Англией, вдохнула в короля новое мужество, и, став во главе такой силы, он льстил себя надеждой окончить войну одним походом. В Вену дано было знать, что вооружение имеет целью лишь защиту округа и сохранение спокойствия в этом крае. Но переговоры с Голландией, Англией и даже с Францией, необычайно напряжённая деятельность в нижнесаксонском округе и пребывание здесь грозной армии, видимо, имели целью не только защиту определённых земель, но полное восстановление курфюрста Пфальцского в его правах и унижение не в меру усилившегося императора.
После того как император, пытаясь принудить короля Датского и нижнесаксонский округ сложить оружие, исчерпал все возможности переговоров, увещаний, угроз и приказаний, начались военные действия, и Нижняя Германия стала театром войны. Граф Тилли, подвигаясь по левому берегу Везера, овладел всеми проходами вплоть до Миндена. После неудачного нападения на Нинбург и перехода через реку, он вторгся в княжество Калембергское и занял его своими войсками. На правом берегу Везера действовал король, войска которого заняли Брауншвейг. Но, ослабив свою армию выделением из неё значительных отрядов, он не мог предпринять с остатком войска ничего серьёзного. Сознавая превосходство противника, он избегал решительной схватки так же упорно, как полководец лиги искал её.
До сих пор император воевал в Германии, — если не считать испанско-нидерландских вспомогательных отрядов, вторгшихся в Нижний Пфальц, — исключительно посредством войск Баварии и лиги; Максимилиан вёл войну в качестве главы имперской экзекуции, и Тилли, руководивший ею, являлся слугою Баварии. Всем своим превосходством на поле брани император был обязан войскам Баварии и лиги, и поэтому от них зависели все его удачи и весь его авторитет. Эта зависимость от доброй воли Баварии и лиги была несовместима с обширными замыслами, которые возникли при императорском дворе после столь блестящего начала.
Как ни велика была готовность лиги встать на защиту императора, ибо с этим было связано её собственное благополучие, всё же трудно было ожидать, чтобы она простёрла эту готовность и на завоевательные планы императора. А если бы она впредь и согласилась давать войска для завоевательных целей, то было основание опасаться, что она разделит с императором только общую им ненависть, выгодами же завоевания воспользуется сама. Лишь значительная военная сила, выставленная в поле им самим, могла снять с плеч императора бремя гнетущей зависимости от Баварии и обеспечить ему сохранение его прежнего могущества в Германии. Но война настолько истощила владения императора, что они не могли стать источником средств для снаряжения такой армии. При таких обстоятельствах для императора ничего не могло быть приятнее предложения, которое
