на него гнев императора, если бы он слишком поспешно покорился королю Шведскому, а у короля потом не хватило бы сил защитить своих германских приверженцев от императора. Но гораздо больше страшила их немилость неодолимого победителя, стоявшего со своей грозной ратью почти что у самых ворот Франкфурта и способного за упорство покарать город уничтожением всей его торговли и благосостояния. Напрасно ссылались депутаты города на опасности, грозящие их прославленным ярмаркам, их привилегиям и, быть может, даже их имперским вольностям, если они, примкнув к шведам, навлекут этим на город гнев императора. Густав-Адольф выразил своё удивление по поводу того, что город Франкфурт в столь важном деле, как свобода всей Германии и судьба протестантской церкви, говорит о своих ярмарках и жертвует великим делом родины и совести ради своих земных выгод. До сих пор, прибавил он угрожающе, он находил ключи ко всем крепостям и городам, от острова Рюгена до Майна, найдёт их и к городу Франкфурту. Единственная цель его появления с вооружёнными силами — благо Германии и свобода протестантской церкви. В сознании правоты своего дела он, конечно, не допустит, чтобы какое бы то ни было препятствие преградило ему путь. Он видит, что франкфуртцы хотят протянуть ему только два пальца, но ему нужна вся рука, чтобы было за что держаться. Со всей своей армией последовал он за депутатами города, получившими этот ответ, и в полном боевом порядке расположился у Саксенгаузена, дожидаясь окончательного решения городского совета.
Если город Франкфурт не решался подчиниться шведам, то единственно из страха пред императором. Личная же склонность граждан не допускала и минутного колебания между угнетателем германской свободы и её спасителем. Грозные приготовления, которыми Густав-Адольф подкреплял теперь предъявленное им требование сделать выбор, могли смягчить в глазах императора преступность их измены, а видимость подневольного согласия могла оправдать шаг, на который они в сущности шли весьма охотно. Итак, перед королём Шведским распахнулись ворота, и его армия в изумительном порядке и пышнейшем великолепии торжественно вошла в имперский город. Шестьсот человек были оставлены в Саксенгаузене; сам король с остальной армией двинулся тем же вечером на майнцский город Гехст, который был взят ещё до наступления ночи.
Пока Густав-Адольф совершал эти завоевания по течению Майна, успех венчал действия его генералов и союзников в Северной Германии. Росток, Висмар и Демиц, единственные крепости в герцогстве Мекленбургском, ещё томившиеся под игом императорских гарнизонов, были заняты их законным владетелем, герцогом Иоганном-Альбрехтом, под руководством шведского полководца Ахатия Тотта. Напрасно пытался императорский полководец, граф Вольф фон Мансфельд, отнять у шведов епископство Гальберштадтское, захваченное ими тотчас после лейпцигской победы; ему пришлось вскоре отдать в их руки также и Магдебургское епископство. Шведский полководец Баннер, оставленный с восьмитысячным отрядом на Эльбе, держал город Магдебург в осаде и разбил уже несколько императорских полков, присланных на выручку города. Его чрезвычайно стойко защищал, правда, сам граф Мансфельд, но, слишком слабый, чтобы долго оказывать сопротивление многочисленному войску осаждавших, он уже подумывал об условиях сдачи города, когда на помощь ему явился генерал Паппенгейм и отвлёк неприятельские войска в другую сторону. Тем не менее Магдебург, или, вернее, жалкие хижины, печальные остатки некогда большого города, превращённого в развалины, был позднее добровольно очищен императорскими войсками и немедленно занят шведским гарнизоном.
Чины Нижней Саксонии, ободрённые удачными действиями короля, тоже осмелились, наконец, поднять голову после удара, нанесённого им Валленштейном и Тилли в злополучную датскую войну. Собравшись в Гамбурге, они постановили набрать три полка; с их помощью чины рассчитывали избавиться от императорских гарнизонов, нестерпимо угнетавших население. Не удовольствовавшись этим, епископ Бременский, родственник короля Шведского, набрал для себя особое войско и приводил им в страх беззащитных попов и монахов, но, на своё несчастье, был вскоре разбит императорским полководцем графом фон Гронсфельдом. Равным образом перешёл на сторону Густава-Адольфа герцог Люнебургский Георг, ранее полковник на службе Фердинанда. Он набрал несколько полков и, действуя в Нижней Саксонии, с большой пользой для короля отвлекал этим часть императорских сил.
Ещё более ценные услуги оказывал королю Вильгельм, ландграф Гессен-Кассельский, чьё победоносное оружие привело в трепет большую часть Вестфалии и Нижней Саксонии, епископство Фульдское и даже курфюршество Кёльнское. Как уже было указано, после того как ландграф и Густав-Адольф заключили союз в Вербенском лагере, граф Тилли отправил в Гессен двух императорских генералов, Фуггера и Альтрингера, предписав им наказать ландграфа за отпадение от императора. Но ландграф мужественно противостоял неприятельскому оружию, так же как его земские чины — воззваниям графа Тилли, призывавшим их к мятежу, а вскоре битва под Лейпцигом избавила его от этих грабительских орд. Их уходом ландграф воспользовался столь же смело, сколь и решительно: быстро овладел Вахом, Мюнденом и Гекстером и своими быстрыми успехами привёл в трепет Фульду, Падербори и другие смежные с Гессеном епископства. Повергнутые в ужас, владетели этих областей спешили своевременным изъявлением покорности положить предел его победоносному движению и спасались от грабежа тем, что добровольно подносили ему значительные суммы в виде выкупа. После этого удачного похода ландграф соединил своё победоносное войско с главной армией Густава-Адольфа, а сам явился во Франкфурт к шведскому монарху сговориться с ним о дальнейшем плане действий.
Одновременно с ним прибыли во Франкфурт многие владетельные князья и иноземные послы; все они явились преклониться перед величием Густава-Адольфа, молить его о милости или постараться смягчить его гнев. Наиболее известен среди них был изгнанный король Чешский и курфюрст Пфальцский Фридрих V, поспешивший сюда из Голландии, чтобы броситься в объятия отомстившего за него защитника. Густав-Адольф оказал ему подобающий почёт, приняв его как коронованную особу, и старался благородным своим участием облегчить его горе. Но как ни уповал Фридрих на могущество и счастье своего защитника, как ни велики были его расчёты на справедливость и великодушие Шведского короля — надежды на восстановление несчастного на утраченном им престоле почти не оставалось. Бездействие и безрассудная политика английского двора охладили пыл Густава-Адольфа, и раздражение, которое он не вполне мог подавить, заставило его в этом случае забыть о славном призвании защитника угнетённых, которое он так громко провозгласил при своём появлении на Германской земле. Страх пред непреодолимым могуществом и неизбежной местью короля побудил и ландграфа Гессен-Дармштадского Георга своевременно изъявить покорность. Связь этого властителя с императором и его малое усердие к делу протестантской религии не были тайной для короля, но он удовольствовался презрением к столь бессильному врагу. Так как ландграф, не имевший верного представления ни о своих собственных силах, ни о политическом положении Германии, пытался самонадеянно и без знания дела взять на себя роль посредника между враждующими сторонами, то Густав-Адольф обыкновенно с насмешкой называл его «миротворцем». Часто, играя с ландграфом в карты и выигрывая у него, король говорил, что радуется вдвойне: «Во-первых, потому, что это выигрыш, а во-вторых, потому, что это — императорская монета». Лишь своему родству с курфюрстом Саксонским, которого Густав-Адольф имел основания щадить, ландграф был обязан тем, что король Шведский удовлетворился занятием его крепости Рюссельсгейм и обещанием соблюдать в течение этой войны строгий нейтралитет. Явились к королю во Франкфурт также графы Вестервальда и Веттерау, чтобы вступить с ним в союз и предложить ему против испанцев помощь, которая впоследствии была ему очень полезна. Город Франкфурт имел все основания быть вполне довольным пребыванием монарха, который поставил торговлю под охрану своей мощной власти и самыми энергичными мерами восстановил безопасность ярмарок, весьма пострадавших от войны.
Шведская армия теперь усилилась десятью тысячами гессенцев, которых привёл королю ландграф Кассельский Вильгельм. Густав-Адольф приказал уже наступать на Кёнигштейн; Костгейм и Флисгейм сдались ему после непродолжительной осады; он владел теперь всем течением Майна, и в Гехсте поспешно сооружались суда для переправы войск через Рейн. Эти приготовления страшили курфюрста Майнцского Ансельма-Казимира, ни минуты не сомневавшегося в том, что на него первого обрушатся ужасы войны. Приверженец императора, один из деятельнейших участников католической лиги, он не мог рассчитывать на лучшую участь, нежели та, которая уже постигла обоих его собратьев: епископов Вюрцбургского и Бамбергского. Его владения находились у Рейна, поэтому неприятелю необходимо было захватить их. К тому же для истомлённого войска этот благословенный край представлял огромный соблазн. Но, плохо зная свои силы и возможности противника, курфюрст льстил себя надеждой противопоставить силу силе и неприступностью своих укреплений сломить мужество шведов. Он приказал поспешно исправить валы и бастионы своей резиденции, обеспечил её всем необходимым для долговременной осады и вдобавок впустил в свой город две тысячи испанцев под начальством испанского генерала дона Филиппа да Сильва. Чтобы не допустить шведские суда к городу, он приказал заградить устье Майна множеством свай и кучами камня и даже затопить там несколько кораблей. Сам он вместе с епископом Вормским и своим ценнейшим имуществом бежал в Кёльн, предоставив город и страну жадности грабительского гарнизона. Все эти приготовления, обличавшие не столько истинное мужество, сколько бессильное упрямство, не помешали шведской армии подойти к Майнцу и очень основательно готовиться к нападению на город. Тогда как часть войск, рассеявшись по Рейнгау, уничтожала всех ещё оставшихся там испанцев и взимала огромные контрибуции, другая сжигала католические города в графствах Вестервальда и Веттерау; главная армия расположилась уже у Кастеля против Майнца, а герцог Веймарский […Бернгард даже взял на противоположном берегу Рейна Мышиную башню… — Название замка связано с легендой о епископе Гаттоне, который погиб здесь от насланных на него полчищ мышей.] и замок Эренфелье. Густав-Адольф деятельно готовился к переправе через Рейн и к осаде города со стороны суши, но успехи графа Тилли заставили его поспешно снять осаду и дали курфюрсту — правда, лишь кратковременный — роздых.
Опасное положение Нюрнберга, которому граф Тилли во время пребывания Густава-Адольфа на Рейне грозил осадой и — в случае сопротивления — страшной судьбой Магдебурга, заставило короля Шведского поспешно удалиться от Майнца. Не желая вторично подвергнуться упрёкам всей Германии за то, что он покинул союзный город в беде и отдал его в жертву беспощадному врагу, он ускоренным маршем двинулся в поход, чтобы освободить этот важный имперский город, но, уже во Франкфурте узнав о стойком сопротивлении нюрнбергцев и отступлении Тилли, не теряя ни минуты, снова устремился к Майнцу. Так как ему не удалось переправиться через Рейн у Кастеля под пушечными выстрелами осаждённых, он, чтобы подступить к городу с другой стороны, двинулся по Нагорной дороге, захватил на этом пути все крупные поселения и вторично появился на берегах Рейна у Штокштадта, между Гернсгеймом и Оппенгеймом. Нагорная дорога вся была очищена от испанцев, но противоположную сторону Рейна они продолжали защищать весьма упорно.
