его отступлению. Он направился к Нейштадту на Айшо и Виндсгейму, где остановился на пять дней, чтобы дать роздых своим войскам и находиться поблизости от Нюрнберга на случай, если бы неприятель вздумал что-либо предпринять против этого города. Но Валленштейн, не менее нуждавшийся в отдыхе, ждал лишь отступления шведов, чтобы двинуться в путь со своими войсками. Через пять дней и он покинул свой лагерь у Цирндорфа, обратив его предварительно в пепел. Сотни клубов дыма, вздымавшихся из подожжённых деревень в окрестностях, возвестили о его отступлении и показали успокоенному городу, какой участи он избегнул. Путь Валленштейна, направившегося к Форхгейму, был ознаменован невероятнейшими опустошениями.
Но он с чрезвычайной быстротой ушёл так далеко, что королю не удалось бы настигнуть его. Густав-Адольф разделил свою армию, которую не могла прокормить истощённая страна, на две части, чтобы одну оставить для защиты Франконии, а самому вместе с другою частью продолжать завоевание Баварии.
Между тем императорско-баварская армия двинулась в епископство Бамбергское, где герцог Фридландский произвёл ей вторичный смотр. Оказалось, что шестидесятитысячное войско вследствие войны, побегов и болезней сократилось до двадцати четырёх тысяч человек, четвёртую часть которых составляли баварцы. Таким образом, пребывание под Нюрнбергом ослабило обе стороны более, чем два проигранных сражения, нимало не приблизило окончания войны и ни единым решающим событием не удовлетворило напряжённых ожиданий всей Европы. Правда, диверсия под Нюрнбергом на некоторое время остановила продвижение короля в Баварии и даже оградила Австрию от его вторжения. Но отступление императорских войск от Нюрнберга снова дало ему полную возможность сделать Баварию театром войны. Не заботясь о судьбе этой страны и тяготясь вынужденным союзом с курфюрстом, герцог Фридландский жадно ухватился за возможность избавиться от неудобного соратника, а затем с новым усердием взяться за осуществление своих сокровенных замыслов. Всё ещё упорствуя в своём первоначальном намерении отколоть Саксонию от Швеции, он назначил Саксонию местом зимовки своих войск, надеясь бременем их пребывания принудить курфюрста к сепаратному миру.
Обстоятельства как нельзя более благоприятствовали такому плану. Саксонцы вторглись в Силезию, где они в союзе с бранденбургскими и шведскими вспомогательными войсками одерживали над императорской армией победу за победой. Отвлечением курфюрста в его собственные владения создавалась возможность спасти Силезию, и это было тем легче, что из-за сосредоточения саксонских войск в Силезии сама Саксония осталась без защиты и была со всех сторон открыта неприятелю. Необходимость спасти одну из наследственных земель Австрии свела на нет все возражения курфюрста Баварского, которым теперь можно было пожертвовать, ничем не рискуя, под маской патриотической заботы об интересах императора. Оставляя в добычу королю Шведскому богатую Баварию, можно было надеяться, что он не будет мешать императорским войскам действовать в Саксонии, и всё возраставшая холодность отношений между ним и саксонским двором не давала оснований бояться, что король проявит особую заботу о спасении Иоганна-Георга. Снова покинутый таким образом своим коварным защитником, курфюрст Баварский отделился в Бамберге от Валленштейна, чтобы с жалкими остатками своих войск оборонять свою беззащитную страну, тогда как императорская армия под предводительством Валленштейна двинулась чрез Байрейт и Кобург к Тюрингенскому лесу.
Императорский генерал фон Гольк с шеститысячным отрядом был уже отправлен вперёд в Фохтланд, дабы огнём и мечом опустошить эту беззащитную область. Вслед за ним был послан второй полководец герцога и столь же верное орудие его бесчеловечных приказаний, Галлас. Наконец, из Нижней Саксонии был вызван также граф Паппенгейм, чтобы подкрепить ослабленную армию герцога и довершить бедствия Саксонии. Разрушенные церкви, сожжённые деревни, растоптанные жатвы, ограбленные семьи, трупы убитых отмечали путь этих варварских полчищ. Вся Тюрингия, Фохтланд и Мейсен пали под ударами этого тройного бича. Но то были лишь предвестники горазда больших бедствий, которыми злосчастной Саксонии угрожал сам герцог с главной своей армией. Оставив на пути чрез Франконию и Тюрингию чудовищнейшие следы своего неистовства, он появился со всем своим войском под Лейпцигом и после недолгой осады принудил город сдаться. Он предполагал продвинуться к Дрездену и, заняв всю страну, навязать курфюрсту свою волю. Он приближался к реке Мульде, чтобы численным превосходством своих войск раздавить саксонскую армию, двинувшуюся навстречу ему и уже дошедшую до Торгау; но неожиданное появление короля в Эрфурте положило предел его завоевательным планам. Теснимый саксонскими и шведскими войсками, которые ещё намеревался подкрепить выступивший из Нижней Саксонии герцог Люнебургский Георг, Валленштейн поспешно отступил к Мерзебургу, чтобы соединиться здесь с графом Паппенгеймом и решительно выбить вторгнувшихся в эту местность шведов.
С чрезвычайной тревогой следил Густав-Адольф за уловками Испании и Австрии, всё пускавших в ход, чтобы отколоть от него союзного государя. Союз с Саксонией был для него чрезвычайно важен, но он имел веские основания бояться непостоянства Иоганна-Георга. Между ним и курфюрстом никогда не было искренних дружеских отношений. Для государя, гордого своим политическим значением и привыкшего смотреть на себя как на главу своей партии, вмешательство сторонней силы в германские дела было, разумеется, весьма подозрительно и тягостно, и лишь крайне стеснённое положение его государства могло временно заглушить недовольство, возбуждаемое в нём успехами этого незваного чужака. Всё возраставший авторитет короля в Германии, его огромное влияние на протестантских государей, недвусмысленные доказательства его честолюбивых замыслов, достаточно подозрительные, чтобы вызвать настороженность имперских чинов, породили в курфюрсте великую тревогу, которую агенты императора сумели искусно поддержать и усилить. Каждый шаг короля, каждое, хотя бы самое справедливое, требование, обращённое им к германским владетельным князьям, служили для кюрфюрста поводом к горьким жалобам, казалось предвещавшим близкий разрыв. Даже у полководцев обеих сторон, как только им приходилось действовать совместно, сплошь и рядом проявлялись отголоски соперничества, разделившего их государей. Врождённое отвращение Иоганна-Георга к войне и всё ещё не вполне подавленная преданность его Австрии благоприятствовали стараниям Арнгейма, который, поддерживая постоянные сношения с Валленштейном, неуклонно старался склонить своего государя к сепаратному соглашению с императором. И если его настояния долгое время оставались безуспешными, то позднее исход событий показал, что они всё-таки несколько повлияли на курфюрста.
Густав-Адольф, справедливо опасавшийся последствий отпадения столь важного союзника его партии для своих дальнейших действий в Германии, всеми способами старался удержать курфюрста от столь опасного шага, и до сих пор его представления производили некоторое действие. Но военная мощь, придававшая огромный вес соблазнительным предложениям императора, и бедствия, какими он грозил Саксонии в случае дальнейшего сопротивления, бесспорно должны были поколебать в конце концов стойкость курфюрста, в случае если бы его оставили без помощи, в жертву врагам; вдобавок равнодушие к столь важному союзнику могло навсегда уничтожить доверие всех остальных соратников Швеции к их защитнику. Это соображение заставило короля Швеции вторично уступить настоятельным призывам теснимого курфюрста и ради спасения союзника пожертвовать всеми своими блестящими перспективами. Он уже решил вторично двинуться на Ингольштадт, и слабость курфюрста Баварского давала ему основание надеяться, что теперь этот вконец истощённый враг вынужден будет согласиться на нейтралитет. А затем крестьянское восстание в Верхней Австрии должно было открыть ему путь в эту страну, и резиденция императора могла очутиться в его руках, прежде чем Валленштейн успел бы явиться на помощь. Но всем этим ослепительным надеждам он предпочёл спасение союзника, не стоившего такой жертвы ни по своим заслугам, ни по своим намерениям, союзника, который в обстоятельствах, прежде всего требовавших единодушия, по своему мелкому эгоизму думал лишь о своей выгоде, с которым приходилось считаться не из-за тех услуг, которые он мог оказать, а из-за того вреда, которого можно было от него ожидать. И трудно подавить чувство гнева при мысли, что как раз на пути к спасению курфюрста доблестный король нашёл предел своим подвигам.
Быстро сосредоточив войска во Франконии, он последовал за армией Валленштейна чрез Тюрингию. Герцог Веймарский Бернгард, высланный против Паппенгейма, присоединился у Арнштадта к королю, возглавившему теперь двадцатитысячное испытанное войско. В Эрфурте король простился со своей супругой, которой суждено было вновь увидеть его лишь в Вейсенфельсе — уже в гробу; грустное торопливое прощание было как бы предвестником вечной разлуки. Он прибыл в Наумбург 1 ноября 1632 года, прежде чем отправленный сюда отряд герцога Фридландского мог овладеть этим городом. Толпами стекался народ из окрестностей взглянуть на героя, на мстителя, на великого короля, который год назад явился сюда подобно ангелу-хранителю. Клики ликования сопровождали его везде, где бы он ни появлялся. Все молитвенно преклоняли колена перед ним, спорили из-за счастья коснуться ножеп его шпаги, края его платья. Герой, исполненный смирения, возмущался этой невинной данью искреннейшей благодарности и восторга. «Этот народ как бы обожествляет меня, — говорил он своим спутникам. — Дела наши идут хорошо; но я боюсь, что кара небесная постигнет меня за столь нечестивое скоморошество и вскорости раскроет этой неразумной толпе, что я лишь слабый смертный человек». В каком привлекательном свете является нам Густав в момент, когда нам предстоит проститься с ним навсегда! Даже на вершине счастья почитая карающую Немезиду, он отвергает поклонение, подобающее лишь бессмертным, и его право на наши слезы становится неоспоримым именно тогда, когда уже близко событие, которое заставит их струиться.
Тем временем герцог Фридландский двинулся навстречу приближающемуся королю, твёрдо решив хотя бы ценой битвы сохранить за собой зимние квартиры в Саксонии. Он дошёл до Вейсенфельса. Его бездействие под стенами Нюрнберга навлекло на него подозрение в том, что он не решается помериться силами с северным героем; вторично уклонясь от сражения, он мог лишиться всей своей славы. Численное превосходство его войск, правда далеко не столь значительное, как в первое время пребывания под Нюрнбергом, давало ему основание твёрдо надеяться на победу, если бы только ему удалось вызвать короля на бой до соединения шведов с саксонцами. Но теперь уверенность Валленштейна покоилась не столько на численности его армии, сколько на уверениях его астролога Сени, который прочитал в звёздах, что счастье шведского короля закатится в ноябре. К тому же местность от Камбурга до Вейсенфельса, между горной цепью и протекающей вдоль неё рекой Заале, изобилует теснинами, которые чрезвычайно затрудняли дальнейшее продвижение шведской армии. Чтобы совершенно запереть эти теснины, требовалось немного войск. Тогда у короля не было бы другого выбора, как пробиться чрез эти теснины, подвергаясь величайшей опасности, или же предпринять трудное отступление через Тюрингию и потерять значительную часть своей армии в опустошённой области, совершенно лишённой продовольствия. Быстрота, с которой Густав-Адольф взял Наумбург, уничтожила этот план, и теперь ждать нападения пришлось самому Валленштейну.
Но он обманулся в этом ожидании: король, вместо того чтобы двинуться навстречу ему к Вейсенфельсу, начал окапываться у Наумбурга, ожидая здесь подкреплений, которые собирался доставить ему герцог Люнебургский. Не зная, что предпринять — идти
