завалятся».
Конечно, ребята уже по нескольку лет работают, чему-то научились, но лучше, если бы ими руководил опытный мужик. Муля не доверяла Женькиным друзьям — все они пьяницы и шалопуты.
Однако, когда приехали на мотоцикле Валька Длинный и Валерка, Муля им сразу же предложила пообедать.
— Да нет, — сказал Длинный усмехаясь. — Не будем обедать. — Длинный лучше других видел Мулино беспокойство и неприязнь. Он сидел на своем «ковровце», как на детском стульчике, ожидал, пока Валерка слезет с заднего седла.
— Вы же только что с работы, — сказала Муля.
— Злее будем, — сказал Длинный и, медленно выпрямившись, перешагнул через мотоцикл.
— А то мы так пообедаем, — сказал Валерка, — что сразу поужинаем и спать ляжем.
Я тоже отказался от обеда. Муля спросила:
— Ну как, вам квартиру дают?
— Обещают.
— Сколько лет обещают!
— Надо, как Женька, — сказал Длинный наставительно, — своей мозолистой рукой. Женька вон на будущий год вселится. Женька, ты когда думаешь вселяться?
— Он об этом и не думает, — сказал Гудков.
— Тут еще работы! — сказал Женька. — Я вот думаю до дождей крышей коробку накрыть, а то размокнет саман.
— Размокнет, — охотно согласился Длинный. И предложил: — А ты накрой коробку крышей и продай все это. А деньги на кооперативное строительство.
— Да я уже думал об этом, — сказал Женька.
— Вот зятю своему продай, — сказал Длинный и презрительно усмехнулся.
— Женя, — сказал я, — я тебе тут записку приготовил. На аэродроме есть место, о котором мы с тобой говорили. Пойдешь в понедельник по этому адресу, если захочешь. До понедельника тебя подождут. Не знаю точно, что делать, но, в общем, около самолетов.
— Ладно, — сказал Женя.
— Пойдешь?
— Вот, Витя, с хатой закончу…
— В общем, твое дело.
Мы с Иркой уже несколько раз пытались устроить Женю в техникум, институт, в училище летчиков гражданской авиации. Но все что-то не получалось. То Женя заваливал экзамены после первого же семестра, то оказывалось, что возраст ему уже не позволяет учиться на летчика.
Длинный позвал меня делать замес. Мы принесли воды, насыпали прямо на пешеходную асфальтовую дорожку глины, песку, сделали воронку и стали лить воду, перемешивали глину и песок лопатами. Раствор постепенно становился тяжелым, вязко хлюпал, мокрая глина налипала на лопату. Когда мы оба вспотели, тяжело задышали, Длинный, что-то прикинув, сказал:
— Знаешь, сколько мы заработали? Тридцать копеек на двоих. По твердым расценкам.
— Даром денег не платят.
— Трудно свой хлеб добывал человек, — сказал Длинный.
Он любил цитаты. Они все — и Длинный, и Женька, и Толька Гудков, и Валерка — охотно острили цитатами. Только со временем цитаты у них постарели — сколько лет я знаю этих ребят, а цитаты у них почти не меняются.
Взобравшись на риштовки, Валька срубил несколько длинных веток вишни, мешавших работать.
— Плакала Саша, как лес вырубали, — сказал он.
Ребята работали наверху, на риштовках, клали стены, а я подавал им саман и глиняный раствор. Я был подсобником при мастерах.
Вначале мне даже интересно было кидать вверх тяжелые кирпичи. Брошу точно кирпич — и доволен. Но часа через два у меня гудело все тело. Ребята подбадривают меня.
— А ты, Виктор, за двоих пашешь, — говорит Валерка.
Длинный задумчиво спрашивает:
— Что это саман два часа назад вроде полегче был?
Стены растут, но уже видно, что сегодня работы не закончить. Женька отлучается все чаще и чаще — он первый сдался. Ребята это сразу отмечают, но шутят над Женькой беззлобно. То, что Женька устает раньше других, давно известно. Потом сдается Длинный, спрыгивает с риштовок, садится на саман и закуривает.
— Кончайте, — говорит он. — Темно уже. Запорем стены.
Толька Гудков и Валерка еще минут десять работают и тоже спрыгивают на землю.
— Все, — говорит Валерка. — Мне больше всех не нужно.
— И мне, — говорит Гудков. — А надо было бы сегодня кончить. Все равно нам кончать придется. Может, подналяжем?
— Все, — говорит Длинный. — Я — все. — И поднимается, чтобы уж совсем закончить этот разговор. — Иду отмываться.
За ним поднимается Валерка. Гудков еще лезет на риштовки, что-то подправляет, собирает инструмент. Потом и он спускается на землю, отряхивается и идет к хате.
— Толя, — кричит из кухни Муля, — полотенце и мыло в душе.
— Ладно, — говорит Толька и присаживается на приступки рядом со мной, Длинным и Женькой.
Мы долго сидим покуривая, изредка перебрасываемся словами. Глина сохнет у нас на руках, солома покалывает спину, шею, грудь, но нам не хочется подниматься.
— Иди ты первым, — предлагает Длинный Тольке, и Гудков, крякнув, поднимается.
Толька самый энергичный и выносливый. Моется он долго и шумно. Кричит из душа:
— Вода мировая. За день солнце нагрело.
— Всю воду не сливай, — отзывается Длинный.
— Бак полный, — успокаивает Длинного Муля. — Я с утра наносила.
Гудков возвращается из душа повеселевшим.
— Не горюй, — говорит он Женьке, — в субботу закончим. Тетя Аня, — обращается он к Муле, — в субботу стены закончим.
Муля не отзывается. Она недовольна. Ей кажется, что мы плохо работали. Весь вечер перекуривали, болтали, а дело стояло. Сентябрь кончается, скоро могут пойди дожди, да и денег на угощение нет. Уж у всех соседей занимали-перезанимали, не известно, как отдавать. Хорошо еще, что люди верят в долг, не отказывают. Понимают — строительство. Пока Длинный, Валерка и Женька мылись, Муля накрыла на стол. Валерка сбегал домой, переоделся. Женька тоже надел чистые брюки и рубашку. Переоделись в чистое Гудков и Длинный. Разомлевшие, сонными глазами они посматривали, как Муля ставила на стол селедку, колбасу, помидоры, и лишь когда на столе появились бутылки, они оживились, задвигались, по очереди прикладывали к бутылкам тыльные части кистей — пробовали, холодные ли.
— Холодненькая! — сказал Гудков.
— Прозрачная! — сказал Длинный.
Все захихикали, задвигались.
— Ну, что, алкоголики, — спросил Гудков, — приступим?
— Мне только пиво, — сказал я. Я хотел совсем отказаться от выпивки, но устыдился.
Ребята не стали спорить. Муля налила мне пива, я выпил два стакана подряд и вдруг от усталости осоловел, потянулся к водке. Мне налили, и я выпил, сказал уже с пьяной лихостью:
— Даем сердцу нагрузочку. Работаем на сверхсмертность.
— На какую сверхсмертность? — спросил Длинный.
— Вы что, газет не читаете?
— Ты их пишешь, — сказал Длинный, — ты их и читаешь.
Я объяснил:
— Сегодня в «Известиях» статья какого-то польского профессора. О долголетии. Любопытная статья. Цифры там интересные. Оказывается, во все века женщины жили дольше мужчин. У женщин смертность, а у нас сверхсмертность. Алкоголь, никотин, война.
— Так это мы сейчас на сверхсмертность работаем? — спросил Длинный.
— Гоняем же сердце под перенагрузкой.
— А-а! — сказал Толька. — Он придет с войны, а у него пять ран. Когда-то они дадут себя знать.
— Пей не пей, а если пять ран… — сказал Длинный.
Алкоголь и никотин в качестве причин, сокращающих жизнь, они сразу же отвергли.
— А вообще, — сказал Гудков, — женщины живучие. Мы ходим по квартирам, видим. Бабки в каждом доме есть, а дедов мало.
— Ну, дедов вы просто можете не видеть, — сказал я. — Днем многие деды на работе.
И вот тут Толька сказал:
— Да что там далеко ходить. Поднимите руки, у кого есть отцы.
Он посмотрел на Валерку, на Женьку, на меня, на Ваську Длинного.
Длинный сказал:
— Ты же знаешь, у меня есть.
— Все равно что нет, — ответил Толька. — Он же не с вами живет.
Потом Толька рассказывал мне, как он, Толька, в четырнадцать лет сбежал из дому, изъездил весь Советский Союз. И в Крыму побывал, и на Дальнем Востоке, и на Севере. Работал в тайге, воровал, ездил на поездах зайцем, прыгал на всем ходу с поезда, спасаясь от милиции, контролеров, сидел в лагере.
— Я совсем недавно остепенился. Когда я остепенился? — спросил он у Длинного. — Скажи ему, Валька.
— Четыре года назад, — сказал Толька. — Женился и все. Понял? Завязал.
— А чего из дому бегал?
— Жрать нечего было. Шестеро нас у матери. Мал мала. Я средний. Куда ей вытянуть такую ораву!
Потом я рассказывал об Эстонии, о Таллине, в котором мы летом побывали с Иркой, о том, как строили когда-то эстонские мастера-каменщики, так что до сих пор стоит, как новое. Крепостные стены, башни, дома, поставленные много столетий назад.
— Работать люди умеют, — сказал Толька. — Работали не тяп-ляп. Вот и стоит.
В это время меня из-за стола вызвала Муля.
— Витя, — горячо и раздраженно заговорила она, — ты им чего-то рассказываешь, а они тебе в рот смотрят. А человеку завтра к шести часам на работу. И ребенку негде спать. Накурили, глаза залили. Пусть расходятся. Скажи им, ты все-таки постарше.
— Всем завтра на работу, Муля, — сказал я.
— Тебе к девяти, а мне к шести, — сказала Муля. — Пусть расходятся. Посидели — и хватит. Человеку завтра на работу.
— Да-да, — сказал я. — Хорошо.
Я вернулся к столу, рассеянно слушал Длинного и Тольку и все думал о том, как Толька попросил, чтобы те, у кого живы отцы, подняли руки, и о том еще, как Муля сказала о себе — человеку завтра на работу…
1965
