Чин, деньги, почесть, слава, крепкий дом…
Но, не придет случайно добродель,
Она дается нравственным трудом.
Скажу еще раз: благо то, что честно,
В желаньях многих истинности нет.
Тебе цена похвал давно известна?
Ты хочешь доказательств ясный след?
Во всех вещах — присущее им благо:
Что в винограде ценно?- Урожай.
В олене — резвость ног, как и в собаке,
Способной укусить и задержать.
Что в человеке лучшее от Бога?
Наш разум, данный Богом нам одним.
Все прочее в животных, если строго,
Не хуже. Перечислить?- Что ж, взгляни:
Что красота? — Павлины всех красивей…
Что резвость? — Обгони табун коней…
Что сила? — У слона побольше силы…
Что голос? — Соловей поет нежней…
Довольно? Полагаю, что ответил…
Лишь разум превращает нас в людей.
В ком выше разум — ближе добродетель,
А, если ниже?- Говорим: злодей.
Единственное благо человека,
Которое на жизненных весах
Все перевесит до скончанья века,
До остановки стрелок на часах…
Ты спросишь: Но, единственно ли в этом?
Здоровье, деньги, предки и друзья…
Дурное омрачает все предметы,
Его хвалить не будем, ты и я.
А, человек добра — живи в пещере,
Достоин одобренья твоего.
В добре есть все: и средства в нем, и цели,
А, вне его, признаем: Ничего!
Все в человеке так же, как в предмете:
Не в украшеньях прелесть корабля,
А в том, что он устойчив в свежий ветер,
Послушен человеку у руля.
И меч хорош не тем, что самоцветы
На ножнах, золотая перевязь…
Коль остр и крепок, мы спокойны этим,
Перед врагом на битве становясь.
Нужна тебе красивая линейка?
Ее предназначенье — прямизна…
А, нет ее, короче ли, длинней, как
Стропила… никакая не нужна.
Не важно в человеке: сколько пашет,
Идут ли на поклон к нему с утра,
За сколько он купил кровать и чашу…
Спрошу одно: Он — человек добра?
В нем ясен ум? Согласен ум с природой?
Коль разум совершенствует его,
И сам в нем возрастает год от года,
Не может быть блаженней никого.
Во благо то, что душу укрепляет
В том признак добродетели простой.
Все прочее желанья распаляет,
И душу нам морочит суетой.
Любое дело мы творим с оглядкой:
Что честно? Что постыдно? Где стезя?
Живущий честно знает: все в порядке.
Хоть трудно, но иначе жить нельзя.
Пусть честность нам сулит одни убытки,
В бесчестье — наслаждения одни…
Но, муж добра — за честь пойдет на пытки,
Постыдное его не соблазнит.
Он честно в мир глядит, проснувшись утром,
Бесчестия чурается стези.
Из глупости карабкаются в мудрость,
А мудрому — паденье не грозит.
Когда любовь, опасность, приступ гнева
Потребуют служить любой ценой,
Мы от земли взлететь готовы в небо…
Но, благо настоящее в ином:
Ни зло, ни благо то, что презирают,
Кто — изредка, а мудрые всегда…
Меж них проходит, их конфликт стирая,
Путь честности — не радость, не беда.
Кто добр — на деле честен перед Богом:
В беде и в счастье зрит Его закон.
В нем долг повиновенья — лишь дорога,
А не горячность ставить все на кон.
Где, кроме честных, есть другие блага,
там — жажда жизни, радости для тел…
и бесконечность жадности на флагах,
что не умеришь, как бы ни хотел.
Раз деньги или почести есть благо,
То человек — счастливее, чем Бог.
Что, души на свободе — сиры, наги?
Безумный бы… поверить в это смог…
Что равно для людей и для животных,
Не может быть мечтой людской судьбы.
Животное сравнялось бы охотно,
Но, этого никак не может быть.
Все вытерпеть! — Здесь трудно согласиться,
Пока в душе не спросишь у себя:
Готов ли я от жизни отрешиться,
За родину, за граждан…их любя.
Пусть радость совершённого поступка
Вкушаем мы ничтожно краткий срок,
Но, предвкушенье — радостнее кубка,
Что выпить предлагает гневный рок.
Скажи ему: Народ тебя осудит!
(чтоб мужество в герое подорвать)
А он ответит: Что же? Будь, что будет!
Но, честью я… не стану торговать.
Богатство, почесть — не дают величья,
Хоть кажется… Подставку убери
И карлик будет в истинном обличье…
Колосс — велик, откуда ни смотри.
Недуг и заблуждение в том наши,
Что в душу человека не глядим.
Мы смотрим лишь, кто ярче разукрашен,
И ест глаза богатства жгучий дым.
Для глупого — все ново, и, отчасти,
Его несчастий корень — в новизне.
Для мудрого — известные несчастья
«Ах! Я не знал, что ждет меня такое…»
Твердит иной и кличет докторов.
Другой — готов на всё…И тем спокоен…
Предвидимое — легче.
Будь здоров.
—
Письмо LXXVII (О готовности к смерти)
Луцилия приветствует Сенека!
Сегодня показались корабли,
За ними флот с зерном, что по сусекам
Для Рима египтяне подмели.
Они заметны тем, что малый парус
Не опускают в гавань заходя,
Другим — запрещено. И млад, и старый
Их различают в пелене дождя.
Когда суда заходят за Капрею
И мыс Минервы, ветер сразу стих.
Их паруса полощатся на реях,
«Посыльный» обгоняет их, прости…
Толпа спешит на берег к их прибытью,
Я вслед ей с удовольствием гляжу:
Ни прибыли большой, и ни убытка,
В грядущих письмах я не нахожу.
На день пути довольно хлеба крохи,
А сколько нужно мне в моем пути?
Осталось больше денег, чем дороги,
И ту, не до конца готов идти…
В пути есть цель, и цель та — в завершеньи,
Сама дорога — только cуета.
А жизнь не может быть несовершенной,
Пусть коротко, но, честно прожита.
Твой Марцеллин был в юности спокоен,
Состарился внезапно, заболев.
Созвал друзей, лишь тех, кто был достоин,
Как перед смертью одряхлевший лев.
Один твердил от робости нескладно,
Другой не мог понят: что хочет друг?
Один Аттал сказал незаурядно:
Еда, любовь и сон — вот весь твой круг…
Нет, Марцеллин, не мучайся, как будто
Решаешь очень важные дела:
Живут рабы и пес у входа в будке,
Важней, чтоб смерть в спокойно к нам пришла.
Он оказал и дружескую помощь:
От страха исцелил его рабов,
И Марцеллину не забыл напомнить,
Оставить им наследство «на зубок».
Все обошлось без крови и насилья,
Поголодавши три недолгих дня,
В горячей ванной, в сладостном бессильи,
Он умер, жизнь на смерть легко сменяв.
Я назову невеждой, не иначе,
Того, кто в ожиданьи встретить смерть,
Отлынивает, вздрагивает, плачет…
Не жившему, как умереть посметь?!
Не забывай: ты лишь один из многих,
Прошедших до конца по жизни путь.
Душа его проходит, а не ноги,
А телу — смерть вовек не обмануть.
Ты ждешь, чтоб я привел пример Великих?
Ребенка приведу тебе в пример:
Спартанец, мальчик с мужеством на лике,
Воскликнул: Я не раб! И принял смерть…
Свобода не приемлет панибратства:
Она лишь в тех, кто все отдать ей рад.
А, жизнь с боязнью смерти — то же рабство,
Ты раб людей, вещей, ты — жизни раб.
Ты — лишь цедило, сколько бы кувшинов
Сквозь мочевой пузырь ни пропустить…
Но настает момент… нужна решимость
Сказать себе «последнее прости»…
Чего ты ищешь в маленьком оконце?
Друзей? Отчизну? Оценил их? — Нет.
Сумев, ты б погасил с собой и солнце…
Что ты свершил, достойного, как свет?!
У Цезаря плененный просит казни:
«Молю тебя, ты милостью слывешь…»
Готов помочь, но — как? Скажи мне: Разве
Ты думаешь, что все еще живешь?!
«Я жить хочу! Обязанности жизни
Желаю неустанно соблюдать…»
Такой же долг у каждого: для тризны
родным и близким верный повод дать.
Что наша жизнь? — Сюжет древнейшей пьесы…
Пусть коротка, конец-то был — хорош?
Тогда и зритель вспомнит с интересом!
Подумай о финале…
Будь здоров.
—
Письмо LXXVIII (О преодолении боли)
Луцилия приветствует Сенека!
Замучили простуды? Это мне
знакомо: отекающие веки,
С утра — озноб, а к вечеру — в огне…
Пока был юн, я презирал болезни:
Усильем воли хвори прекращал.
Но, постарел, и верх берут, хоть тресни
Теперь я ослабел и отощал.
Не раз хотел покончить я с собою
Держала мысль о старости отца:
Как он перенесет борьбу с судьбою?
Решил дожить хоть до его конца.
И, знаешь в чем нашел я утешенье?
Лекарств всех, философия сильней.
Здоровьем благодарен ей, решеньем
Проблем и жизнью…Всем обязан ей!
Друзьям немало также я обязан:
Поддержкой их, вниманьем ободрен,
Я верил: Жив, покуда с ними связан,
Дух будет в них, не в бездне растворен.
И ты испробуй эти же лекарства.
Послушай, что тебе подскажет врач.
Когда здоровья нет, нам деньги, царства
не радость принесут, а скорбный плач.
В любой болезни тяжелы три вещи:
Страх смерти, жизнь без радостей и боль.
И что нам угнетает душу хлеще,
Спокойно разберем сейчас с тобой.
О смерти говорили мы довольно:
В ней страх перед природой. Кашель мой
Продлил срок смерти: некто, из невольниц,
Калигуле сказала: Он — покой…
Я выздоровел, не подвергшись казни…
Двух бед за раз я избежать сумел.
Болезни человека губят? Разве?!
Всем, кто живет, и без болезней — смерть.
Острей всего боль в тонкой части тела
Там сила увеличена ее.
Сустав — в огне… и, вдруг, как онемело,
Так острота ломает самое.
Подагра и хирагра — очень больно…
И первый зуд в них тягостней всего…
А боль в зубах, в глазах, в ушах? Невольно
Невеждам боли в теле так несносны,
Поскольку нет в них мысли: Что душа?
Разумный, благодарен Богу, просит:
Не дай Бог, телу — душу сокрушать!
Нам легче, если посмотреть на боль, как
Случайный, заблудившийся комок.
Любой из нас несчастен лишь настолько,
Насколько сам поверить в это смог.
Не говори друзьям о прошлых болях,
Хоть радостно об этом рассказать…
Страх будущих растет в тебе тем боле,
Чем крепче узел в памяти связать.
В тяжелый день подумай: «Будет время
Со сладостью об этом вспоминать…»
И боль отступит — не дал Бог нам бремя,
А дал — всего лишь тягот имена.
Кулачные бойцы, терпя удары
По телу, по рукам и по лицу,
Идут к победе. Бьемся мы — недаром…
Неужто уступаешь ты бойцу?!
Боль подступает, поначалу слабо…
«Как больно! Здесь…А здесь? — Еще больней!»
Но, если ты ведешь себя, как баба,
Невзгоды обступают лишь сильней.
Храбрец над палачами, раз за разом,
Смеялся, дав понять: В их душах — грех.
Неужто не сильнее боли
