Из семени — рождаются плоды.
С природой сообразна добродетель,
Пороки ей — враждебны и чужды.
Вначале трудно, и лекарства горьки,
Но, с мужеством порок свой поборов,
Хромой взойдет в заоблачные горки,
Вздохнет, и исцелится.
Будь здоров.
—
Письмо LI (О месте жительства)
Луцилия приветствует Сенека!
Какое место выбрать для жилья?
Вершины гор, равнины, степи, реки?
Особенность у мест везде своя.
Я как-то побывал в курортных Байях,
Но их покинул на другой же день:
Мне лучше ночевать в лесном сарае,
Чем наблюдать излишеств дребедень…
«Забыть места, где мы бывали прежде?»
Не так категорично, милый друг…
Как не для мудрых яркие одежды,
Так, не для них, веселья шумный круг.
Каноп — притон пороков, наслаждений,
Не ведающих совести преград.
Здесь трудно уберечься заблуждений
Чуть отдохнешь, а после сам не рад
Здоровье нужно нравам, как и телу
Так выберем приличные места,
Где не увидишь пьяных оголтелых,
Не имущих ни сраму, ни креста.
Где жажда удовольствия без меры
Грешит и похваляется в грехе…
Там царствуют владычицы гетеры,
Забывшие о строгом Пастухе.
Соблазн силен, ему — лишь дайте сроки…
Так не заметил грозный Ганнибал,
Что в сердце возбуждаются пороки,
У тех, кто с корабля попал на бал.
Кампания! Прелестное местечко…
Зимовка развратила всех бойцов.
Воспрянул Рим, когда не львы — овечки
Пытались охватить его кольцом.
И мы — солдаты… только наша служба
И наслажденье победить нам нужно,
И остальное — победить вторым.
Мне не нужны горячие озера,
Не нужен мне потельни жаркий пар…
Полезней — пропотеть в работе спорой,
Пока способен к ней, не слишком стар.
Мы не пойдем тропою Ганнибала,
Чтоб в праздности никто не упрекнул,
В пунийских флагах — гордости немало,
А нам — фортуну предстоит столкнуть.
И мы не вправе сдаться наслажденью,
Иначе, честолюбие и гнев,
Боль, бедность — укоризной униженья,
Нас разорвут и опалят в огне.
Стараюсь! — Мне предложена свобода:
Не быть рабом своей земной судьбы.
Судьба, увидев: смерти нет проходу,
Откажется бессильно от борьбы.
Оставившему плуг — сраженья милы,
И звон мечей вселяет страсти пыл.
А умащенный — потеряет силы,
Глотнув в походе поднятую пыль.
Гай Марий, Гней Помпеи, Цезарь смелый
Все строились у Байи на горах.
Военным подобает это делать:
От крепостей в долины веет страх.
Неужто для Катона есть причины
Глядеть в окно на пьяную гульбу?
Рожденный не гулякой, но мужчиной,
Забудет звуки флейт, но не трубу.
Гони, преследуй, вырви вместе с сердцем
Пороки, пусть хоть так их поборов,
Душа в пороках — словно рана в перце,
А перец — наслажденья.
Будь здоров.
Письмо LII (О пути к спасению)
Луцилия приветствует Сенека!
Обилию желаний нет конца…
Влечет толпу очарованье неги,
Зачем ей строгость мудрого лица?
Ты понимаешь: это — просто глупость,
Но уклониться — мало в нас ума…
Мы предпочтем убожества халупу,
Чем мудрости высоки терема.
Достойней всех, понявшие от Бога
Путь к истине и шедшие за ней.
Другие, вдохновясь примером, строго
Идут вслед первым весь остаток дней.
Есть третьи: их ведет погонщик в плаче,
Так Эпикуром был Гермарх ведом.
Желание спасенья много значит,
Заслуга выше — спасшихся с трудом.
Представь себе, построены два зданья:
На камне, и второе — на песке…
Здесь — верная добыча созиданья,
Там — тяжкий труд в приложенной руке.
Один — податлив мудрым от природы,
Другого — исцеляет тяжкий труд.
Заслуга выше тех, кто год за годом,
Дурные свойства в душах перетрут.
«И вечный бой, покой нам только снится!»
Себе на помощь предков призови,
В их жизни, как в летящей колеснице,
Увидишь образ блага и любви.
Пусть болтуны, в повторе, всем известном,
Играют в празднословье по домам…
Верь тем, кто вторит слову делом честно,
И тем, кого на лжи нельзя поймать:
Ораторов тщеславия не слушай!
Есть — молвит просто, прелести лишен,
Но, хочет сделать нас немного лучше.
Больному ли хвалить врача с ножом?
Молчите! Был закон у Пифагора:
Ученики пять лет должны молчать.
Кто верит болтовне хвалебных хоров
Показывает глупости печать.
Хвала тому, кто мудрый, как Овидий,
Не радовался толпы веселить:
Восторг глупцов — не в радость, но — обиден,
Когда в ответ — их не за что хвалить…
Любая вещь есть признак оной вещи,
И в нравах наших — множество улик:
В безумных — есть осанки образ вещий,
В бесстыдных — жест руки, скабрезный лик.
Когда толпа, не сдерживая чувства,
Философу готова все отдать,
Он не философ, а слуга искусства:
Философу прилична благодать.
Пусть юноши, когда их мысль задела,
Но, лучше, чем слова — благое дело,
Есть пропасть между первым и вторым.
Философ, выставляясь, точно шлюха,
Иль, как павлин, с распущенным пером,
Не похвалы достоин — оплеухи.
Торговцы — вон из храма!
Будь здоров.
—
Письмо LIII (О болезнях тела и души)
Луцилия приветствует Сенека!
Отчалил я под небом, полным туч,
И тут же «заработал на орехи»,
Когда примчался ветер с горных круч.
Все море, что вначале было гладким,
Покрыла леденящая волна,
В желудке как-то сразу стало гадко,
Хоть мне твердили: Буря не страшна…
Я к кормчему пристал, чтоб правил к суше,
А он, лишь усмехался мне в ответ:
В открытом море в шторм гораздо лучше,
В округе все равно стоянок нет.
Тогда, при виде скал, в припадке горя,
Я тут же за борт выпрыгнуть успел
(Улисс был обреченным гневу моря
Он не тонул, но качку — не терпел).
Я сразу вспомнил плаванья искусство,
Потом прополз забрызганный утес,
Потом, когда в желудке стало пусто,
Лежал дрожа, как шелудивый пес,
И думал: как легко забыть изъяны
Телесные, что подают нам знак…
Тем более — духовные: лишь спьяну
Они всего сильней тревожат нас.
Когда нас посещает лихорадка,
Вначале проявляя легкий жар,
Наносит сокрушительный удар…
С болезнями, что поражают душу,
Все обстоит как раз наоборот:
Кто ими поражен, не хочет слушать
Врачей, лишь сам твердит: Закройте рот…
Кто спит неглубоко, в дремоте помнит,
Пусть даже неотчетливые, сны.
А, коль глубокий сон твой дух наполнит
То, над душой мы больше не вольны.
Скажи мне: кто признается в пороках?
Мы спим…А кто разбудит нас до срока?
Философ нас способен разбудить.
Кто заболел, тот бросит все заботы,
Отменит встречи, выпьет порошок,
Забудет о не сделанной работе…
Болезнь души — куда страшнее шок.
Отдай же философии все время:
Не ты ей уделяешь час-другой,
Она повелевает: ногу в стремя
И крепче оттолкнись второй ногой.
Так молвил Александр-победитель,
На предложенье дани: «Не шучу,
Не я приму от вас, что вы дадите,
Я — вам оставлю, сколько захочу.»
Хоть боги выше (лет в их жизни много,
Все их дела подобны чудесам)
Но, в чем-то… и мудрец превыше бога,
От страха избавляя себя сам.
Бесстрашье над философом витает…
И копья — легким взмахом вееров
Летят назад, в того, кто их кидает,
И… их же поражает.
Будь здоров.
—
Письмо LIV (О болезни)
Луцилия приветствует Сенека!
Меня настигла давняя болезнь…
Какая?- Задыхаюсь, как под снегом,
Примерно час, как будто в гору лез.
Пожалуй, я знаком с любою хворью,
Но эта — всех болезней тяжелей:
Предвижу, что свой дух отдам так вскоре…
А смерть — куда страшнее, чем болезнь.
Ты думаешь, я весел тем, что выжил?
Отсрочка — не победа, милый друг…
Ведь смерть круги сужает: ближе, ближе…
И, наконец, грядет последний круг…
Зачем ко мне так долго примеряться?
Как до рожденья — я не мог смеяться,
Так после смерти — что мне до нее?
Свеча не зажжена или погасла
Ей все равно… Пока горит огонь,
Она живет и светит не напрасно…
И нам бы так! Без света — только вонь…
Все это я твердил, хоть думал: Крышка…
(Не вслух, конечно, было не до слов…),
Пока не успокоилась одышка,
Хоть и теперь, признаюсь — тяжело.
Дыхание работает нескладно,
Природою положено — дыши!
Пусть воздух застревает, ну и ладно…
Страшней — вздыхать из глубины души…
Смерть мудреца не выставит за двери
Он выйдет сам, когда настанет срок,
Все осознав, и в неизбежность веря,
Уходит добровольно.
Будь здоров.
—
Письмо LV (О разлуке с друзьями)
Луцилия приветствует Сенека!
Прогулка на носилках — тоже труд,
Ты знаешь, я с рожденья не изнежен,
А те, кто говорят иное, врут.
Носилки — лишь последствие болезни,
В них противоестественности знак.
Гулять пешком приятней и полезней…
Тот, кто не болен, может и не знать…
Мой взгляд упал на Ватии поместье,
Которое никто не сторожит.
Здесь, в кое время, восклицали с лестью:
«Ты, Ватия, один умеешь жить!»
А он не жил, а прятался от жизни,
Когда Сеян и Галл исторгли стон…
(Один — через жену стал ненавистен,
Другой — через любовницу казнен)
Жить праздно? Или быть от дел свободным?
Суть разная, хоть внешне, как одно…
Для праздности лишь денег нам угодно,
Быть безмятежным — мудрому дано.
Иной бежит от неудач в дерзаньях,
Завистлив к людям и труслив, как лань,
Еда и похоть — все его желанья,
Хоть впереди — карающая длань.
Усадьба хороша: дом камнем светел,
В платановых корнях — бежит ручей,
В пещерах — тихо, хоть гуляет ветер,
Не место красит нас — в душе все краски.
В прекраснейших домах живет печаль.
Но, в мыслях ты способен, словно в сказке,
Своих друзей душою повстречать.
Прекрасней не найти тех встреч в разлуке:
Единство душ сильнее дней пути,
Жизнь рядом иногда повеет скукой,
А счастье — ярче издали блестит.
В разлуке мы, и с теми, кто нам близок:
У друга бесконечный список дел…
Чужбина завершает этот список,
Венчая удаленности предел.
Друг должен быть в душе, а значит — рядом!
Да, ближе, чем делящий с нами кров.
Гуляй со мной, обедай, все, что надо…
Тебя я вижу, слышу.
Будь здоров.
Письмо LVI (О шуме)
Луцилия приветствует Сенека!
Сейчас над самой баней я живу,
Как в шумном, переполненном ковчеге…
Представь себе все крики наяву:
Здесь силачи вздымают с тяжким стоном,
Снаряды, начиненные свинцом…
(Возможно, крики — только для фасона,
Чтоб людям показать товар лицом).
Бездельник, в упоении массажем,
Здесь стонет переполненным нутром…
И сам массаж…Поверь: я слышу
