и утверждать, что porneia включает в себя всяческое и любое преступление, имеющее под собой, хоть в самом отдаленном смысле, сексуальную основу. Нет, porneia означает «нечистоту», некий акт физической половой безнравственности.
О чем же тогда говорил Иисус? Н. Б. Стоунхауз хорошо перефразирует первую часть антитезы Нагорной проповеди: «Вы слышали, что иудейские учителя в целях подтверждения своей позиции, позволяющей мужьям свободно, по собственному усмотрению разводиться со своими женами — лишь снабдив их соответствующим документом, удостоверяющим происшедшее, — ссылаются на Втор. 24:1»[107].
«Но Я говорю вам», что подобное безответственное поведение со стороны мужа приведет его самого, его жену и их вторых партнеров к союзам, которые будут не браком, но прелюбодеянием. Этот общий принцип имеет одно исключение. Единственным поводом для развода и повторного брака, не нарушающим при этом седьмую заповедь, является уже случившийся тяжкий сексуальный грех. Похоже, этот, и только этот повод Иисус считает достаточным для развода иди, по крайней мере, что при таких условиях на невиновную половину в дальнейшем не ляжет пятно супружеской неверности. Сегодня в западных странах существует тенденция к улучшению законодательства о разводе с целью сделать его более справедливым, когда развод становится возможным на основании скорее «невосполнимого разрыва» или «смерти» брака, нежели «преступления против брака»; однако и это еще далеко отстоит от учения Иисуса.
Тем не менее, дело не может быть так оставлено. Ибо это сдержанное разрешение Иисуса должно рассматриваться лишь как уступка человеческому жестокосердию, чем оно и является на самом деле. Кроме того, его необходимо рассматривать в непосредственном контексте (Христос указывает на нерасторжимость брака во имя Бога), а также в бодее широком контексте Нагорной проповеди и всей Библии, провозглашающей Благую весть о примирении. Не знаменательно ли, что божественный Возлюбленный желал получить назад даже свою жену–блудницу — Израиль? (см.: Иер. 2:1; 3:1; 4:1; Ос. 2:1–23).
Итак, не нужно дискутировать по этому вопросу, вопрошая о законности развода. Выискивать поводы для развода — значит быть виновным в том же фарисействе, которое осудил Иисус. В Своем споре с законоучителями Он всегда подчеркивал исконное значение брака, установленного Богом как исключительный и нерушимый союз (Бог «соединял» двоих «игом» союза, нерушимого для людей), и Он призвал Своих последователей к любви и взаимному прощению, к миротворчеству в каждой спорной ситуации. Златоуст верно связал этот отрывок с заповедями блаженства и прокомментировал это в своей проповеди так: «Ибо и кроткий, и миротворец, и нищий духом, и милосердный — как же он прогонит жену свою? Тот, кто примиряет других, — как он может находиться в несогласии с той, которая принадлежит ему самому?»[108] С точки зрения этого божественного идеала, цели и призвания, развод может рассматриваться лишь как трагическое отклонение от нравственных норм, установленных Богом.
Итак, лично я, как христианский пастор, уже в течение ряда лет отказываюсь говорить с супружескими парами о разводе, пока не поговорю прежде с ними на две другие темы, а именно, о браке и примирении. Иногда обсуждение этих двух тем делает обсуждение темы о разводе ненужным. Лишь в том случае, когда человек понял и принял Божий взгляд на брак и призыв Бога к примирению, когда создан необходимый настрой, можно осторожно продолжать беседовать о разводе. Этот принцип пастырских приоритетов, мне думается, соответствует учению Иисуса[109].
2. Честность в речи (ст, 33)
Законоучителя снисходительно относились не только к разводу, но и к учению о клятвах. Это еще один пример, который показывает их стремление обойти заповеди Ветхого Завета с целью сделать их исполнение более легким. Сначала нужно взглянуть на закон Моисея, затем на искажение его фарисеями и, наконец, на истинное применение закона, на чем настаивал Иисус.
33 Еще слышали вы, что сказано древним: «не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои».
Эта цитата не является точной формулировкой ни одного из законов Моисея. В то же самое время, она является обобщением некоторых предписаний Ветхого Завета, требующих от людей соблюдения данных ими обетов. И обеты являются, строго говоря, «клятвами», когда говорящий призывает Бога в свидетели своего обета и наказание Божье на себя в случае нарушения этого обета. Моисей, похоже, часто подчеркивал зло, проистекающее от ложной клятвы, а также обязанность держать свою клятву пред Господом. Вот несколько примеров:
«Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно» (Исх. 20:7, третья заповедь).
«Не клянитесь именем Моим во лжи, и не бесчести имени Бога твоего» (Лев. 19:12).
«Если кто даст обет Господу, или поклянется клятвою.,, то он не должен нарушать слова своего» (Чис. 30:3).
«Если дашь обет Господу, Богу твоему, немедленно исполни его» (Втор. 23:21).
Даже при поверхностном чтении этих заповедей можно ясно увидеть их цель. Они запрещают клясться ложно или преступать клятву, то есть, дав обет, нарушить его.
Но фарисеи–казуисты работали над этими неудобными запретами, пытаясь их ограничить. Они переносили внимание людей с самого обета и необходимости его исполнять на его формулировку. Они утверждали, что в действительности закон’ говорил не о том, что нельзя призывать имя Господа всуе, а о том, что вообще нельзя призывать имя Господа, «Ложная клятва», заключали они, означает профанацию (неуместное использование божественного имени), а не клятвопреступление (бесчестное отношение к собственному слову). Поэтому они выработали сложные правила, где перечислили, какие формулировки допускаются при даче обета, и добавили, что лишь формулировки, включающие божественное имя, делают обязательным выполнение обета. По их мнению, не нужно быть столь щепетильными и соблюдать обеты, в которых не использовалось божественное имя.
Иисус выразил Свое презрение к подобной софистике в одном из Своих «увы», обращенном к фарисеям (Он назвал их «вождями слепыми»), что Матфей приводит позже (23:16–22):
«Горе вам, вожди слепые, которые говорите: «если кто поклянется храмом, то ничего; а если кто поклянется золотом храма, то повинен». Безумные и слепые! Что больше: золото или храм, освящающий золото? Также: «Если кто поклянется жертвенником, то ничего; если же кто поклянется даром, который на нем, то повинен». Безумные и слепые! Что больше: дар или жертвенник, освящающий дар? Итак, клянущийся жертвенником клянется им и всем, что на нем; и клянущийся храмом клянется им и Живущим в нем; и клянущийся небом клянется престолом Божиим и Сидящим на нем».
Учение Господа нашего в Нагорной проповеди говорит об этом же. Вторая часть Его антитезы, в которой Он противопоставляет Свое учение учению законоучителей, гласит:
«А Я говорю вам: не клянитесь вовсе: ни небом, потому что оно Престол Божий; ни землею, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. Но да будет слово ваше: «да, да», «нет, нет», а что сверх этого, то от лукавого».
Он начинает с утверждения, что вопрос о формулировке обетов совершенно не имеет смысла. И говорит, что, как бы мы ни пытались, нам не избежать упоминания Бога, ибо весь мир — Божий. Если вы клянетесь «небом», то это престол Божий; если «землей», то она — подножие ног Его; если «Иерусалимом», то это Его град, «город великого Царя». Если клянетесь головою своею, то она ваша в том смысле, что больше никому не принадлежит, а все же и она создана Богом и находится под Ним. Вы не можете даже изменить естественный цвет одного–единственного волоса, черного в молодости и седого в старости.
Итак, если не имеет смысла точная словесная формула клятвы, то озабоченность формулировками вообще не касается закона. Действительно, поскольку всякий клянущийся должен клятву сдержать (как бы он ее ни сформулировал), то всякая формулировка, строго говоря, поверхностна. Ибо формула ничего не добавляет к торжественности клятвы. Клятва имеет силу вне зависимости от сопутствующей формулы. Поскольку это так, истинный смысл закона в том, что мы должны держать наши обещания и быть людьми слова. Тогда отпадает необходимость в клятвах. «Не клянитесь вовсе» (ст. 34), но «да будет слово ваше «да» или «нет» (ст. 37). Как позже скажет Апостол Иаков: «Да будет у вас «да, да» и «нет, нет» (Иак. 5^: 12). Что же «сверх того», как добавляет Иисус, «то от лукавого», от зла ли сердец наших или присущей лукавому хитрости, или от того, кого Иисус описывает как «лжеца и отца лжи» (Ин. 8:44). Если разводятся из–за жестокосердия человеческого, то клянутся из–за человеческой ненадежности. И то, и другое лишь разрешено законом; ничто не предписано (см. Втор. 23:22); ничто из упомянутого не является необходимым.
У нас могут возникнуть два вопроса. Во–первых, если клясться запрещено, почему же в Писании клянется Сам Бог? Почему же, например, Он сказал Аврааму: «Мною клянусь… (что) Я благословляя благословлю тебя…»? (Быт. 22:16,17; см. также: Евр. 6:13–18). На это, думается, следует ответить, что целью божественных клятв было не усиление их правдоподобия (ибо «Бог не человек, чтобы Ему лгать» (Чис. 23:19), а усиление и укрепление в нас веры. Бог снизошел до человеческого уровня не потому, что Он не заслуживал доверия, а потому, что в нас был недостаток веры.
Во–вторых, если клясться запрещено, то абсолютен ли этот запрет? Могут ли христиане, например, чтобы быть последовательными в своем послушании, отказываться во что бы то ни стало давать под присягой письменные показания перед ответственным за это лицом или присягать в суде? Анабаптисты в XVI веке поступали именно так, то же делают большинство квакеров ссегодня. Восхищаясь их желанием не идти на компромисс, можно все же спросить, а не является ли чересчур буквальной их интерпретация? В конце концов, Сам Иисус, как потом пишет Матфей, не отказывался отвечать, когда первосвященник поставил Его под клятву, сказав: «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» Он ответил утвердительно и добавил, что отныне они узрят Его, сидящего одесную силы (Мф. 26:63,64). Иисус в Своем учении подчеркивал, что честные люди не нуждаются в клятвах; но не говорил, что им нужно отказываться клясться, если то требуется некоей внешней властью.
Нужно помнить, что учение Иисуса действенно и сегодня. Присяга (то есть клятва) в действительности является патетическим признанием нашей бесчестности. Почему нам кажется столь необходимым вводить свои обещания какой–нибудь грозной формулой: «Клянусь архангелом Гавриилом и всем воинством небесным» или «Присягаю на святой Библии»? Единственная причина состоит в том, что мы знаем, что нашему простому слову не поверят. Поэтому мы пытаемся заставить людей нам верить, прибавляя торжественную клятву. Интересно/ что ессеи (иудейская секта времен Иисуса) придерживались <в этом высоких стандартов. Иосиф Флавий писал о них: «Они славны своей верностью и являются служителями мира. Что бы они ни
